#на_краю_Атлантики - Ирина Александровна Лазарева
– О, я переживу вполне, – и все-таки в голосе ее слышался вызов, как будто ей важен был не сам будущий факт преступления, а важно было именно убедить Юлю в том, что она его совершит.
– Ты как будто специально так говоришь мне, что сделаешь. А сама знаешь, что нет, – сказала Юля, поражаясь тому, сколько отчаяния было в глубине этих злых, полубезумных глаз. – Ты подсознательно почувствовала, что если выскажешь саму мысль об этом и будешь именно настаивать на ней, то сама себя загонишь в угол – придется делать обещанное.
– Нет-нет, не путай меня, я тебе говорю!
– Успокойся, успокойся, Марин, я на твоей стороне, я друг. Я за тебя. Ты же еще с мужем не говорила, да?
– Нет.
– Ну вот, поговоришь еще с ним.
И ровно в этот момент Марина дернулась – и вся выпрямилась, расправила плечи, словно преступница, которую поймали на месте планируемого убийства. Юля все поняла, когда услышала голос Виталия.
– Ладно, Юль, мне уже пора, надо доделать дела по работе еще, – сказала Марина торопливо.
Юля еще долго смотрела пустыми глазами на телефон. Чужие печали – Марины, Жени, – как непосильный груз, складывались ей на плечи, еще больше парализуя волю мысли, волю веры. Ее собственная цель обратилась в расплывчатое пятно, словно она размылась от чужих слез, и стала вдруг не столь значимой, какой была еще недавно.
Юля встала из-за стола и прошла на широкий балкон, опаленный яростным летним солнцем. Тяжело было стоять под знойным светилом, но она стояла, вглядываясь в далекую синюю гладь, ставшую словно кумиром для нее в последние дни. Океан манил ее. Она решится на что-то. Определенно, решится на что-то. Но на что именно?
Белые заворачивающиеся волны, нескончаемой грядой обрушивающиеся на каменистый берег, так и взывали к ней. Она решила не отвечать более на письма, взяла ключи и вышла из дома. Юля шла по направлению к дикому пляжу в скалах. Туда, где необузданная стихия, шумные волны, соленая пена смывали с человеческой души все напускное.
Глава десятая
2013 год, июнь
Лиза вышла из душного метро и быстро зашагала по широкому московскому проспекту. Пока она ехала через весь город, проливной дождь намочил улицы, покрыв их водной гладью нескончаемых луж, в которых теперь, как в больших зеркалах с неровными краями, отражались новостройки, стеклянные офисные здания – почти точь-в-точь, только чуть серая призма, казалось, размывала их настоящие цвета. Где-то далеко над городом, за парком, огненное зарево медленно погружалось в леса, а над ним, словно радостное знамение, пробегала бойкая широкая дорога радуги.
И это веселое, жизнерадостное буйство цвета было так отлично от того, что было на душе у Лизы, что она не могла понять, почему природа так волновала грудь, учащая сердца стук, почему она приглушала ее боль. Неужели расцвеченное после дождя небо заключало в себе нерукотворную очищающую мощь, которую оно стремилось передать тем, кто был в беде? Или это она сама все приписывала ему, во всем искала знак?
Квартира Веры, которую она снимала вместе с другой подругой, находилась в конце парка, в том месте, где улица начинала кривиться и загибаться, меняя направление и убегая в другую сторону. Это был панельный дом, которому было всего лет тридцать, но все же комнаты были обветшалыми, со старыми обоями, с полуразбитой посеревшей белой плиткой в санузлах и гарнитуром конца восьмидесятых. Тем не менее все это было бы ничего, если бы не ужасный запах – смесь кошачьей мочи и плесени, – который пропитал все стены и мебель. Раньше здесь жили кошки. Первые полчаса Лиза старательно привыкала к запаху, принюхиваясь и все задаваясь вопросом, как подруги жили и ничего не замечали.
Вера была еще одна – соседка не приехала с работы. Вере же ввиду ее положения разрешили перейти на дистанционную форму работы. Она уже дважды лежала в больнице на обследовании, часто ездила к врачу. Сергей старался все контролировать, и если не мог поехать вместе с ней, то просил в конце консультации звонить ему, благо врач был его другом и был не против такого контроля с его стороны.
То, что Сергей сразу не сказал Вере – что он заподозрил ревматоидный артрит, – очень скоро выяснилось и подтвердилось. Это был страшный удар для Веры, не подозревавшей о существовании столь серьезных заболеваний, а главное, не подозревавшей, что они могли поразить человека в столь молодом возрасте. Первое время она сопротивлялась диагнозу, ей все мерещилось, что анализы лишь временно ухудшились, и если их продолжать повторять, то вскоре обнаружится, что они придут в норму. Но Сергей убедил ее, что обследование было верно, как и сам диагноз. Она начала принимать преднизолон и метотрексат. Не сразу, но на четвертый месяц она почувствовала улучшение. Боли стали стихать. А она начала примиряться с мыслью о том, что была больна.
Лиза навещала подругу в больнице, а теперь дома. Ей приходилось привыкать не только к запаху квартиры, но и к тому, что Вера стала выглядеть иначе. Она не располнела, как могла бы – на преднизолоне, – но все-таки лицо ее округлилось, выросли щеки, глаза стали как будто чуть придавлены веками. Она не была отталкивающей. Пока не была. Но все-таки выглядела она по-другому, и ее было сложно узнать. Лицо ее сразу открывало тайну о том, что она больна.
– И что же он, совсем перестал звонить тебе? – спросила Вера, рассматривая неизменно красивое лицо подруги с большими голубыми глазами, светлые волосы. На той было стильное платье-карандаш с горловиной лодочкой.
– Да, – ответила Лиза. – Не звонил целую неделю. Я думала, выдержу, как ты и советовала – не звонить, чтоб он первым. Но все без толку.
– И ты не выдержала? – спросила Вера с укоризной.
– Нет, – Лиза засмеялась, словно извиняясь. – Я не могла. Я начала думать о том, что Артем просто боится позвонить мне, думает, что я его не люблю. Я решила, что надо развеять его сомнения. Вот и набрала первой.
– Ну конечно! – воскликнула Вера. – Ты неисправима. И что он?
– Сказал, что нам надо поговорить.
– Вот как.
– Да… – Лиза
