Виктор Миняйло - Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)
- Глядите, глядите, - кричала девушка учительницам, - вон как пьет, жаднющий!.. И на что ему столько воды, если он железный!..
Даже Катя, дочка Бубновской, смеялась, чуть ли не скатываясь под скамью.
Утолив жажду, паровозик засвистел, зашикал, пошел скользя по рельсам, как старушка по ледку, и поехал.
В вагон вошел кондуктор со свернутыми флажками под мышкой, с большим кожаным кошелем через плечо, начал продавать билеты. Покалывая крупный нос кончиками усов, он старательно пересчитывал медяки, сопел, толстыми негнущимися пальцами отрывал билеты от скрученного валика. Яринке билет взяла Евфросиния Петровна, потому что София побоялась доверить дочке деньги - еще потеряет. Но потом Яринка ревниво отобрала свой билет, завязала в уголок платочка и зажала его в кулак.
Поезд шел резво. Вагончики скрипели и раскачивались так, что дух захватывало. Телеграфные провода подымались и опускались волнами. На зеленых стеклянных изоляторах сидели вороны и вовсе не пугались, когда их обволакивал черный дым из паровозной трубы.
Когда переезжали мост и между черными прогонами (дощатый настил был лишь между рельсами) засверкала солнечными бликами речка, Яринка отпрянула от окна и съежилась, - ей казалось, что она вот-вот упадет между шпалами в воду.
Пробегали за окнами рощицы, ощипанные, изуродованные осенью. Пожелтевшие полегшие травы в канаве были как спутанные после купания косы. За канавой, дрыгая ногами, катались по траве лошади.
Привыкнув к поезду, Яринка повисла локтями на окне - все было для нее необычно, хотя и знакомо, земля открывалась ей новой красою, как в счастливом, немного грустном сне. Даже серые телеграфные столбы с какими-то цифрами на белых табличках привлекали ее внимание. Провода на них, казалось, пели, тихонько так, как мать над колыбелью засыпающего ребенка. И если прислушаться, то и рельсы пели, и Яринка встревоженной душой слушала этот напев, пока не разобрала слова.
Ехал казак за Дунай,
Сказал девушке - прощай!..
И, не в силах сдержать в груди эту песню, Яринка замурлыкала в открытое окно - ветру, широким долам.
И сколько будет жить она, уже поседевшая, сморщенная и почерневшая от солнца и тяжелой работы, будет носить в сердце эти минуты - тихую радость, светлую грусть, ожидание счастья...
От неудовлетворенности (а счастье, оказывается, не удовлетворяет человека) Яринка приумолкла, помрачнела и почему-то почувствовала голод.
У нее был завтрак, но все домашнее, обыкновенное, а вон в углу две женщины принялись за селедку, и Яринке так захотелось соленого, что покалывало в щеки. Мысленно она уже протянула руку за рыбьей головой, и, когда одна из женщин черным острым глазом подозрительно-понимающе глянула на нее, девушка передернулась - отгородилась от нее своим горделивым видом, чтобы та, чего доброго, не сказала: "А может, и тебе кусочек?" И, остро страдая от своей гордости, Яринка по-взрослому протянула руки к Кате, как к маленькой, - а поди-ка, мол, сюда. Катя заговорщически улыбнулась ей, оставила свою маму, которая оживленно разговаривала с Евфросинией Петровной, и пересела на свободное место к Яринке. Обняла ее за талию и, болтая ногами под лавкой, защебетала.
- А ты впервые в город?
- Н-ну! - ответила Яринка. - Который раз уже!.. Штыре раза!
- Ай-яй! - сказала маленькая Бубновская. - Ты совсем не умеешь говорить... Моя мама заставила б тебя десять раз написать: "че-ты-ре"!
- А мои мама ничего. Оттого, что и сами так говорят. И писать не буду, потому как я уже грамотная. Да и руками уже узнала, что у коровы штыре сиськи!
Катя даже зажмурилась от такой непристойности. Быстренько пересела к своей маме и, взяв ее за локоть, обиженно сказала:
- А Яринка глупости говорит... - И зашептала матери на ухо.
Нина Витольдовна заморгала и строго сказала дочке:
- Посиди возле меня!
И Яринка снова осталась в одиночестве. От острой обиды даже не глядела на учительниц и вероломную Катю, которая, чувствуя свою вину перед ней, сидела сейчас очень тихо и с виноватой враждебностью исподлобья посматривала на Яринку.
Поезд часто останавливался, подбирал женщин с корзинами, и те, протиснувшись в вагон, громко переговаривались, засовывали корзины под лавки, так же громко торговались с одышливым кондуктором и, ничего не выторговав, лезли за пазухи, доставали платочки, где были завязаны деньги.
На одной из остановок влез в вагон какой-то, по виду городской, лохматый человек в черном пиджаке, надетом прямо на голое тело, в штанах, свисавших полосами. Достал совершенно новенькие карты и начал приставать к мужикам - вытаскивай, мол, карту.
- А сколько раз тебя вытянуть? - спросил один замогильным голосом. Может, один раз, и хватит. - И поплевал в ладонь. А когда поднял глаза, то голодранца в разборных штанах и след простыл. В другом конце вагона он уже стоял возле женщин.
- Гражданочки милосердные, явите милость божескую, пробираюсь из плена германского, обокрали меня урки местные, не откажите в помощи братской...
Протянул руку к Яринке, сидевшей ближе всех.
- Барышня, - завораживал ее покрасневшими глазами, - пожалейте бедного пленного!..
Яринка испуганно сунула руку в кошелку, нащупала там пирог с яблоками, с опаской протянула лохматому.
- Не, не, барышня, берем токо звонкими! - замахал он рукой.
Яринка покраснела.
- А хвороба вас забери!
Чтобы отвязаться от нахала, Нина Витольдовна осторожно опустила ему в ладонь пятак. Босяк долго смотрел ей в глаза, дрыгнул ногой, отчего чуть ли не зазвенели его штаны.
- Мерци, мадаммм!..
И, не дождавшись подаяния от других, поволок ноги в тамбур.
А Яринке почему-то показалось, что он там подстерегает ее. И даже в городе, когда уже шли к постоялому двору Сарры, девушка то и дело оглядывалась, не крадется ли за нею лохматый - выхватит из рук кошелку, а потом попробуй - догони!..
Шлемина Сарра искренне обрадовалась, увидев давних знакомых. Всплеснула белыми руками:
- Ай, ай! Кого я вижу! Послал мне бог таких гостей, таких дорогих да хороших!.. И маленькая синеглазая барышня! Ах, какой красивый кинд!.. Я дам тебе конфетку. Конфетку дам... А отчего Сонечка не приехала? спросила она Яринку.
- Маме некогда. А я дядьке Степану поесть привезла.
- Ай, Степан! Уж такой молодой человек! Уж такой хороший и красивый... Ах, если бы Сонечка не поспешила!.. Так и не нужно было бы тебе лучшего жениха...
Яринка вспыхнула, даже глазам стало жарко.
- Какие вы... тетя Сарра... ну!..
- А чего ты, моя красавица, так говоришь? - не унималась хозяйка. Он же такой молодой и приятный, не то что мой ленивый мужлан Шлема! Ну, был бы этак лет на десять старше тебя!.. А если б и на двадцать, что велика беда? Ой, мужчины, они чем старше, тем более охочи!.. Ох, и хитруня Сонечка!..
В разговор поспешили вступить учительницы, видели - девушке не по себе.
- Сарра, - сказала Евфросиния Петровна, - мы, возможно, заночуем у вас.
- Так это же прекрасно. Будут вам такие перины! Такие мякенькие. И хотя бы один клопик!.. Будете - как это? - у бога за дверями, ах, нет - за пазухой!
Евфросиния Петровна проводила Яринку до больницы. Показала ворота.
- Там спросишь хирургию.
Опасливо оглядываясь, Яринка пошла по усыпанной дресвой дорожке. На клумбах еще рдели последние бархотки, трава была усыпана пожелтевшей листвой. Пахло прелью и осиновой корой. И еще к осенним запахам примешивался запах больницы - тошнотворно-сладковатый, как от увядших желтых лилий.
Попадались ей навстречу мужчины в длинных, как рясы, одеждах, да и ходили они медленно, как монахи.
Но Яринка почему-то не решалась их расспрашивать.
Наконец один рыжеусый человек во всем белом и в белой же скуфейке сам остановил Яринку:
- Чего ты, девушка, ищешь?
- Да... ищу вот... Тетку Хирургею...
- Кого, кого? - вытаращился встречный.
- Говорю же... тетку Хирургею...
Человек хлопнул себя по бедрам и так и присел от хохота.
- Ой, не могу! Ой, держите меня втроем!..
Яринка захлопала глазами.
- А на что тебе сдалась тетка Хирургия? - спросил усатый ослабевшим от смеха голосом.
- Да... спросить про дядьку Степана.
- Про какого еще дядьку?
- Ну, нашего... отчима моего...
Он едва уразумел, чего она хочет.
- Курило? Ну, идем, провожу. Это как раз моя палата. Я там фельдшер. Ну и потеха!..
Он проводил ее до большого кирпичного дома в глубине двора. Вошли в тесные сени. Фельдшер велел ей сесть на скамью. В двери, за которой он скрылся, было прорезано окошечко.
Оставшись одна, Яринка осмотрела помещение, потом поставила кошелку на скамью и осторожно заглянула в приоткрытое окошечко. За ним оказалась большая комната. Стоял топчан, накрытый желтой клеенкой, у окна стол с картонными коробками. За столом - белая женщина с носом, похожим на клюв, и очень черными бровями. На ней был длинный белый фартук, а на голове тоже белая ермолка. Когда женщина невзначай взглянула на окошечко, Яринка быстро отшатнулась.
