Раиса Орлова - Мы жили в Москве
3 августа 1979 года Генрих, Аннемари и Раймунд с женой улетели. Это была последняя встреча Генриха Бёлля с Москвой.
12 ноября 1980 года во Франкфурте нас встречали Рене и Винсент сыновья Бёлля и наши ленинградские друзья Елена Варгафтик и Игорь Бурихин.
Первый немецкий дом, в который мы вошли, был дом, в котором жил Генрих на Хюльхратерштрассе, 7. Он и Аннемари стояли на площадке второго этажа...
16 августа 1985 г. мы с друзьями написали:
"Писатель Бёлль не умер, его слово живет и будет жить. С первых русских изданий (1956) он стал в нашей стране одним из самых любимых, для многих - жизненно необходимых писателей. И хотя с 1975 года, когда он стал неугоден властям, его книги больше не издавались, но они продолжают неизменно читаться.
Умер Генрих Бёлль - друг и заступник страдающих, преследуемых людей. Он был христианином, для которого заповедь любви к ближнему была основой жизни и души. Он был наделен редким даром сострадания.
Когда в Москве, Ленинграде, Киеве преследовали литераторов, арестовывали и судили невинных, вступался Генрих Бёлль.
Он писал прошения, протесты и сам, и от международного ПЕН-клуба, будучи его президентом, он звонил членам правительства, он ходил к послу СССР в ФРГ, он пытался убеждать руководителей Союза писателей. Так, он защищал Амальрика, Бродского, Даниэля, Синявского, Гинзбурга, Галанскова, Григоренко. Вдвоем с Сахаровым они предложили обмен Буковского и других политзаключенных в СССР на политзаключенных Чили и Южной Африки. Он требовал расследовать убийство Богатырева. Он протестовал против нападок на Биргера, Владимова, Максимова, Некрасова, Чуковскую, Эткинда, на группу "Метрополь". Сегодня еще нельзя назвать имена всех тех, кому и как помогал Бёлль в СССР, в Польше, в Чехословакии. Помогал словом, деньгами, лекарствами, вывозил рукописи, в том числе и рукописи Солженицына, который именно в его доме нашел первое прибежище. Сахаровы писали из горьковской ссылки: "Передайте нашу любовь Генриху и Аннемари. Слышать Генриха на крутом берегу Оки, да под ледяным ветром - стало тепло на душе - было очень большим событием".
Деятельное милосердие Бёлля неотделимо от его творчества и от его корневых связей с русской литературой.
Он в ранней юности читал и постоянно перечитывал Толстого и Достоевского, Гоголя, Чехова, Гончарова, Горького. Он написал поэтический телесценарий "Петербург Достоевского", предисловие к массовому изданию "Войны и мира". Он с любовью и ревниво следил за новой русской литературой, писал и говорил в докладах и интервью о книгах Паустовского, Пришвина, Бабеля, Трифонова, Розова, Пастернака, Дудинцева, Евгении Гинзбург, Солженицына, Владимова, Войновича, Корнилова, Распутина, Виктора Некрасова, Аксенова, Синявского и многих других.
Для каждого из нас, для тех, кто его знал, он был не просто литературным авторитетом, но и неизменным нравственным мерилом, олицетворением чистой совести.
На земле немало хороших писателей. Много и воистину нравственных, и деятельно милосердных людей. Но такое, как у Бёлля, сочетание художественного слова и братского человеколюбия мы можем сравнить разве что с тем, что знаем о Льве Толстом и Владимире Короленко.
Без Генриха Бёлля нам всем будет труднее жить.
Василий Аксенов, Сара Бабенышева, Александр Бабенышев, Георгий Владимов, Владимир Войнович, Сергей Довлатов, Лев Друскин, Лев Копелев, Наталья Кузнецова, Татьяна Литвинова, Виктор Некрасов, Раиса Орлова, Мария Розанова, Андрей Синявский, Ефим Эткинд".
7. НЕВОЛЬНЫЕ ПРОТИВНИКИ ДЕРЖАВЫ
Никто не может подарить мне свободу, если ее нет в зародыше во мне самом.
Борис Пастернак
В несвободной стране мы стали вести себя как свободные люди...
Андрей Амальрик
Двадцать второго января 1981 года в городе Кёльне мы получили два одинаковых письма от советского консула в ФРГ.
"Мне поручено сообщить Вам о том, что указом Президиума Верховного Совета от 12 января 1981 года за действия, порочащие звание гражданина СССР, на основании статьи 18 Закона "О гражданстве СССР" Вы лишены гражданства СССР".
Что к этому привело?
Из дневника Л.
7 декабря 1965 г. Партийное собрание в Институте. Докладчик из ЦК Куницын. Грамотный, цивилизованный начетчик. Добродушен. Однако завел старую пластинку: "Идеологическая борьба обостряется... культ культом, но враги не дремлют". Назвал антисоветчиков: Тарсис, Рабин, Синявский, Даниэль. Тарсис в Англии ведет открытую антисоветскую пропаганду. У Рабина мрачная живопись, очерняет действительность. Даниэль и Синявский арестованы за то, что печатались за границей... Синявский под псевдонимом Абрам Терц опубликовал повесть "Суд идет". (Накануне я доказывал, что автор, должно быть, поляк, сидевший у нас в лагерях примерно до пятьдесят третьего года. Лагерный быт описан точно, но именно - тех лет.)
Задав несколько вопросов, я стал говорить.
- Тарсис действительно писал антисоветчину, - я прочел "Палату номер семь" - бездарная графомания. Хорошо, что его выслали за рубеж. Рабин талантливый художник, мне нравятся его картины, понимаю, что другим они могут не нравиться. Но называть "антисоветчик", клеить политические ярлыки - это наследие культа.
Синявский - талантливый критик-литературовед. Не верю, что он - Терц. "Суд идет" читал по-английски. Плохая беллетристика. Но арестовывать за это - значит опять же действовать по-бериевски, по-сталински. Что написал Даниэль, не знаю, его стихотворные переводы талантливы. Но что бы эти литераторы ни писали и где бы ни печатали - это нельзя считать уголовным преступлением. Можно критиковать, оспаривать. Идеологическая борьба - это борьба идей. А тюрьма, суды - это для настоящих преступников, для шпионов, для убийц, для таких врагов, которые стреляют, бросают бомбы.
Никто из наших мне не возражал, большинство были явно согласны, но спорить с товарищами из ЦК не привыкли.
Куницын отвечал многословно, по тону дружелюбно, общими фразами о многообразии форм идеологической борьбы, что наши враги, мол, хитры, коварны и т. д.
Несколько дней спустя я изложил то же самое, что говорил на собрании в Институте, в письме, адресованном Куницыну, просил его содействовать освобождению Синявского и Даниэля, и "пусть это дело разбирает Союз писателей".
Следствие было закончено к январю 1966 года. Адвокаты в поисках литературных экспертов обращались к разным членам Союза писателей. Из именитых согласился только К. Паустовский. Отзыв на книгу Синявского написал известный филолог Вяч. Вс. Иванов, а на книгу Даниэля - я.
Приведя научные определения жанра сатиры и гротеска (цитируя Литературную энциклопедию, работы М. Бахтина), я доказывал полную несостоятельность уголовного преследования. И напомнил, что "антисоветскими" назывались в прошлом произведения не только Ахматовой, Зощенко, Пастернака, но и М. Шолохова.
Еще до суда в газетах появились статьи, где Синявского и Даниэля называли корыстными изменниками, отщепенцами, "перевертышами". Это было пугающе знакомо.
Лариса Богораз, бывшая жена Юлия Даниэля, дала в Москве интервью корреспонденту "Голоса Америки". Ссылаясь и на письмо Паустовского, она отвергла все обвинения. Ничего подобного прежде не бывало.
Процесс начался 10 февраля, в день смерти Пушкина и в день рождения Пастернака.
Судья - председатель Верховного суда РСФСР Л. Смирнов - отклонил ходатайства адвокатов о приглашении Паустовского, Вяч. Иванова и меня как официальных экспертов, согласился только приобщить наши заявления к делу. Адвокаты могли на них ссылаться.
Смирнов - холеный, самоуверенный барин, допрашивал подсудимых нарочито презрительно. Они отвечали на вопросы спокойно, но твердо, ни от чего не отрекались, ни в чем не каялись.
Они противостояли суду, прокурору, общественным обвинителям, назначенным Союзом писателей,- бывшему полковнику МГБ, бездарному беллетристу, и критикессе, непременной участнице всех прошлых "проработок".
В своих последних словах Юлий Даниэль и Андрей Синявский полностью отвергли предъявленные им обвинения. Это было совершенно новым в полувековой истории нашего общества. Записи последних слов сразу же широко распространились по Москве.
Синявский был приговорен к семи годам лагерей, Даниэль - как ветеран Отечественной войны - к пяти.
Из дневников Р.
Два дня хожу по квартирам, собираю подписи под нашим письмом *.
Хорошо и просто с теми, кто сразу соглашается, все понимая.
...М. Поповского застала у Ц. Он взял копию и сразу же побежал к своим приятелям... Т. решительно отказалась: "Они совершили подлость, подвели "Новый мир" (опять, как восемь лет назад, когда Пастернак "подвел всю прогрессивную интеллигенцию").
Никого не уговариваю, стараюсь не вступать в словопрения, тупо повторяю: "Решайте сами, как велит вам совесть..."
Всех ободряют подписи Чуковского и Паустовского...
Эренбург поучал: "Стиль не годится. Вы обращаетесь к партийному съезду, нужно писать языком, к которому там привыкли". Злюсь больше на себя, но возразить нечего. Он исправляет несколько фраз. Недоволен он и другим: "Ну что это еще за подписи! Кроме Паустовского, Чуковского, Каверина, здесь нет известных имен..."
