Десять поколений - Белла Арфуди
– Даже сейчас они иногда встречаются, – горячо убеждал он. – Шиван тебя сюда повез, чтобы в маленьком Ереване, где вас знают буквально все, никто бы не сумел тебе его сдать.
Тара, впервые слышавшая имя Анаит, не понимала, о ком идет речь и какое она имеет отношение к их переезду.
– Ты ему верность решила хранить, пока он тебе изменяет направо и налево. Я бы все к твоим ногам бросил. Любые подарки для тебя, если будешь сговорчивее.
Сговорчивее с приятелем мужа она не стала. Вместо этого замкнулась в себе и перестала появляться на каких-либо встречах и домашних вечеринках. Могла притвориться больной, уставшей, а порой и честно сказать, что не хочет никуда идти. Муж сначала удивлялся, но с расспросами не лез. Через какое-то время совершенно привык и даже не пытался ее уговаривать. Чудная она, что с нее взять. Любви к Таре он не испытывал.
Она же, твердо решившая, что сохранит семью, чего бы ей это ни стоило, ни разу мужа об Анаит не спросила. Только с тех пор стала отчаянно молиться, чтобы Ходэ послал им ребенка. Как любой женщине, выросшей в условиях патриархата, ей казалось, что ребенок свяжет их с мужем навсегда. Вариант развода она не рассматривала. Она кривилась, представляя, как отреагируют ее родители: вернулась к ним обуза на шею. Да и соседи начнут шептаться, что она испорченный товар, ведь в разводе всегда виновата женщина. Спроса с мужчины не бывает. Он может еще хоть десять раз жениться и обзавестись новыми детьми. Женщина же остается совершенно одна без надежды обрести нового мужа или хотя бы пригоршню свободы.
Несмотря на решительный настрой Тары, долгожданная беременность все никак не наступала. Сначала ей не виделось в этом ничего страшного, всякое бывает. Не каждому ребенок дается сразу же. Но спустя полтора года жизни с мужем, когда вопросом о детях Тару стали мучать все вокруг, беспокойство пришло и к ней. Поглаживая свой плоский, словно гладь озера, живот, она каждый раз надеялась на задержку месячных. Когда же замечала кровь, то впадала в отчаяние и могла проплакать весь день до прихода мужа с работы. К счастью, Шиван как будто ничего не замечал, а о ребенке даже не задумывался. Ни разу он не спросил, почему жена еще не беременна. Иногда Таре казалось, что в глубине души он даже этому рад, но сказать наверняка не могла. Пытаясь успокоить себя и взрастить надежду, она стала молиться не только Ходэ, но и ходить в грузинскую церковь недалеко от их дома. Внушала себе, что Ходэ считает своим домом даже мечеть. Нет большой разницы в том, из какого дома обращаться к Богу, если веришь в то, что он един и всемогущ.
Заходя в темное, пропитанное запахом свечей помещение, Тара удивлялась его аскетичности и втайне любовалась грустными лицами, следившими за ней с живописных старинных икон, хотя езидам они были чужды. Молиться полагалось напрямую Богу, все остальное считалось идолопоклонничеством. Купив за пару монет тоненькую свечку, она с величайшей осторожностью устраивала ее среди собратьев и начинала горячо молиться. Ее просьба всегда оканчивалась одной и той же фразой:
– Если хочешь, Господи, можешь даже забрать мою жизнь в ответ на новую. Дай лишь мне немного времени, чтобы вырастить дитя.
Таре казалось, что если говорить на езидском с Богом в грузинской церкви, то на небесах могут что-то напутать, поэтому все свои просьбы она проговаривала на ломаном грузинском, которым уже успела немного овладеть. Спасибо соседям, всегда желавшим переброситься с ней парой фраз.
Так Тара ходила в церковь еще полгода, словно на работу, не пропуская ни одного дня. Какая бы ни была погода. Даже если у нее не было настроения, поход в церковь она никогда не отменяла. Когда же постоянные молитвы и свечи не дали результата, Тара решила, что пора обратиться к тем, кого она побаивалась, но считала способными помочь в любом деле, – знахаркам и ведуньям. Заручившись рекомендацией одной из сочувствующих ей соседок, она направилась на самую окраину Тбилиси в маленький покосившийся домик, где жила скрюченная, словно больное дерево, старуха. Комнаты в ее доме были полны сухоцветов в старинных вазах, свечей и блюдец с водой. Помимо старухи в доме жили еще три кошки: черная, белая и рыжая. Все пушистые и очень чистые, они выглядели ухоженнее старухи. Та, кряхтя, поглаживала их по очереди, пока они вились у ее ног.
– Зачем пришла? – без особого интереса спросила старуха. Ее голос был настолько тихим, что Таре приходилось напрягаться, чтобы разобрать слова. Тем более что говорила она на грузинском.
– За помощью, – не сразу нашлась Тара, словно стыдясь своего появления в этом месте. – Мне подсказала обратиться к вам Тамара. Сказала, вы сразу поймете.
Старуха кивнула, приглашая идти за собой вглубь дома. Усадив Тару за небольшой круглый стол, накрытый черной материей, она села напротив нее. На столе лежала потрепанная колода карт Таро. Казалось, если к ним прикоснуться, они превратятся в прах. Старуха стала их тасовать неожиданно быстрыми для ее возраста движениями. Уловив удивление Тары, она усмехнулась.
– Ты не смотри, что я немолода. Сил во мне столько, что еще на три жизни хватит. Мать моя до ста пятидесяти лет, царствие ей небесное, прожила.
Она протянула Таре колоду, чтобы та вытащила любую карту. Щурясь, она внимательно ее изучила и положила в центр стола. После стала хаотично (или так только казалось Таре?) скидывать на стол другие карты. Что-то перекладывала, затем возвращала на место. Коты тем временем ходили вокруг них, заинтересованные происходящим таинством. Один из них ластился к Таре, оставляя на ее платье рыжую шерсть. Тара погладила мурлычущего кота и стала почесывать его за ухом.
– А ты ему нравишься, – сказала старуха, отложив остаток колоды в сторону. – Жаль, этого нельзя сказать о твоем муже. Совершенно к тебе равнодушен. Другая живет в его сердце. – Она взяла со стола карту с изображением девушки в средневековом одеянии, с длинными, до пят, черными волосами и повернула ее к Таре. – Видишь? Это она. Нет тебе места в его жизни и никогда не будет. Чужая ты. Будешь с ним всегда жить словно с незнакомцем.
У Тары защипало в носу. К глазам стали подступать слезы, но вылиться не могли.
– Но ты и
