Разговор со Спинозой - Гоце Смилевский
Сначала я боялся, что не пойму философию Спинозы. Теперь я понимаю, что в итоге я, похоже, действительно не понял ее. Но это не страшно. Я, только начав писать, как я уже сказал, боялся, что неверно истолкую основные постулаты Спинозы, и тогда мой роман нацелится на Луну, а попадет в Солнце. Этот страх не давал мне покоя, пока я не прочитал книгу «The Encounter with Spinoza». Автор Pierre Macherey утверждал (и доказывал), что Делёз, величайший специалист по Спинозе, в нескольких ключевых местах ошибся. Я снова взял книги «Экспрессионизм в философии: Спиноза» и «Спиноза: практическая философия». Я перечитал их и наконец понял: цель Делёза — не какая-то абсолютная истина (которой, кстати, не существует), а игра. Делёз умеет играть словами, определениями, формулировками. Для него, очевидно, не важно быть полностью верным философии Спинозы, когда он ее интерпретирует — ему важно показать, что он ее понимает (пусть даже в первую очередь разумом, как это и подобает философу).
Тогда я счел, что и я могу поиграть — в романе нарушена хронология появления некоторых концепций Спинозы: когда он рассказывает о них Иоганну и Кларе Марии, эти концепции были еще в зародыше… Но, как я сказал, целью была игра, то есть повествование, история, и если в романе есть какая-нибудь ошибка в интерпретации учения Спинозы, то есть и оправдание этому — ах, да, тогда он еще не до конца сформировал эти свои представления, так что, возможно, в то время он именно так понимал субстанцию и модусы, аффекты и познание. Самую большую свободу я дал себе, когда Спиноза объяснял Кларе Марии субстанцию, атрибуты, сущность, вечные и бесконечные модусы, а также преходящие и конечные модусы как то: светящееся тело, свет, призмы, игру света… Это и было одной из задач — быть свободным и игривым и описывать вещи со своей точки зрения. Впрочем, так характеризует атрибуты и Жиль Делёз: разные атрибуты — это разные точки зрения на одно и то же. Мы все видим одно и то же — поток живых существ во времени и пространстве, только что каждое из них является атрибутом (точнее, наблюдателем, а иногда и рассказчиком) самого себя со своей собственной точкой зрения.
В любом случае, интерпретации Делёза мне очень помогли. До того, что иногда, работая над романом, у меня было ощущение, что книгу пишут три руки — две правые (Спинозы и моя) и одна левая (Делёз, говорят, был левшой).
* * *В одной книге мне попалось на глаза заглавие другой, там только упомянутой, книги «Anatomy of Melancholy», автор Robert Burton, опубликованной в Лондоне в 1621 году. Я хотел, чтобы эта книга «появилась» в «Разговоре со Спинозой», я подумал, как было бы здорово привести несколько фрагментов книги, которая представляет собой именно анатомию меланхолии. В романе меланхолик растет в утробе матери, и в течение этих девяти месяцев другой меланхолик пишет «Урок анатомии доктора Тульпа». В то время я писал магистерскую диссертацию в Центральноевропейском университете в Будапеште. Одной из тем, которую я разрабатывал в ней, была меланхолия, как ее интерпретировала Julia Kristeva в своей работе «Soleil Noir», некоторые из глав этой увлекательной книги вдохновили меня на создание образа Спинозы. Я подумал, что было бы приятно процитировать нашу современницу, а название книги и имя автора взять из книги, которой почти четыре века. То есть везде, где стоит цитата из «Анатомии меланхолии» Роберта Бертона, на самом деле приводится фраза из книги «Черное солнце — депрессия и меланхолия» Юлии Кристевой.
* * *Причина отлучения Спинозы от еврейской общины неизвестна, и, как говорит один из его биографов, «скрыта от нас, вероятно, навсегда». Я никак не мог придумать, что привести в качестве причины того, что Барух был проклят раввинами, об этой причине они умолчали в отлучении (хереме). Сам текст отлучения не дает ничего конкретного, ничего нет в письмах Спинозы или в других документах того времени. Я представлял себе всякие безрассудства, из-за которых человека могли подвергнуть остракизму. В конце концов, я решил, что легче всего досадить священникам, проповедуя знания, которые станут общепринятыми в будущем, но были неприемлемы в то время. И вот я ввел образ Акципитера Бигла, от которого Спиноза получает запретные знания. Знания, конечно, взяты из теории эволюции человеческого рода Charles Darwin и из книги A Brief History of Time, которую написал Stephen Hawking. Взамен я назвал персонажа, обладающего таким знанием, Акципитером (по-латыни: accipiter — ястреб, по-английски hawk, а фамилия, мало того, что звучит похоже на гору Бигла, недалеко от которой родился господин Акципитер, это название корабля, на котором путешествовал Дарвин в своих научных экспедициях).
* * *Можно было бы, в соответствии с учением человека, который всю свою жизнь обращался к этическим проблемам (и самая важная его работа называется «Этика»), задаться вопросом, этично ли описывать события его жизни, которые, возможно, никогда не происходили. Этично ли
