Я выбираю Элис - Сьюзен Джуби
Наконец мама спустилась к нам одна, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, с растрепанными волосами.
— Фрэнк сейчас выйдет, и мы сразу поедем! — объявила она тоном, демонстрирующим готовность разделаться с каждым, кто осмелится ей возражать. Вот еще одно преимущество того, что мы с Фрэнк вместе ходим в школу: нас теперь подвозят; причина, думаю, в страхе родителей, что сама она до школы не дойдет.
Затем мама повернулась к папе:
— Ты бы, небось, переломился, если бы мне с ней помог?
Папа поставил на стол кружку с кофе и напомнил маме, что все это (думаю, он имел в виду пребывание у нас Фрэнк) — отнюдь не его блестящая идея.
Мама разразилась тирадой о том, как ей не хватает его помощи в хозяйственных делах, а папа ответил, что таких дел стало в два раза больше с тех пор, как у нас поселилась Фрэнк, и так они все спорили и спорили до того момента, как Фрэнк наконец сошла вниз.
Она была в своем чудовищном комбинезоне, серебристых кедах и футболке с надписью ВМХ, а к спине почему-то был пришпандорен гоночный номер. Мотня комбинезона находилась чуть ли не на уровне колен, и когда Фрэнк шла, ноги ее казались короткими отростками, каку какого-то мутанта. Это если вы смотрели на нее спереди, тогда как сбоку гигантский комбинезон сидел очень низко на бедрах и были отлично видны полосатые мальчиковые трусы и ее голые ляжки.
На голове у Фрэнк были огромные солнечные очки с зеркальными стеклами и низко надвинутая на лоб черная вязаная шапочка. Со вчерашнего дня Фрэнк как-то скукожилась и, как мне показалось, стала еще меньше, когда папа громко осведомился, не тяжко ли ей с похмелья. Мама суетилась, пытаясь изобразить, будто она ее контролирует, и кричала (думаю, без всякой необходимости), чтобы мы все садились в машину. Было так классно в кои-то веки почувствовать себя золотым ребенком! Должно быть, именно так постоянно ощущает себя Макгрегор.
Итак, мы все дружно втиснулись в наш антигламурный универсал и отправились в путь. Фрэнк достала из рюкзака громадные наушники и сидела, забившись в угол заднего кресла и вяло покачивая головой в такт музыке. Надеюсь, она останется с нами навсегда. Она кажется такой хрупкой.
Позже
Фрэнк выдержала почти весь урок мисс Суинки, посвященный правильному жизненному выбору. Возможно, она и не протянула бы так долго, если бы не уснула, едва сев на стул. Мисс Суинки, только что вернувшуюся из отпуска, который она брала для снятия стресса, это расстроило.
— Простите?! Простите! — обратилась она к Фрэнк. Потом ко мне: — Что это с твоей кузиной?
Я ответила, что Фрэнк страдает от нарколепсии. Мисс Суинки сразу же стала вся такая участливая и позитивная и обрадовалась тому, что в нашем классе есть учащаяся с умственными расстройствами, особыми потребностями и физическими ограничениями. По мне, нас уже и так многовато в классе по этой части, но я не жалуюсь. Суинки с победным видом принялась говорить о равном доступе к образованию и о правах людей с особенностями развития. Меня это вполне устраивало, так как она ненадолго перестала вещать на самую, возможно, худшую в мире тему — тему правильного жизненного выбора.
Когда Фрэнк наконец проснулась, потянулась и спросила, нельзя ли ей воспользоваться уборной, мисс Суинки разве что не станцевала, объясняя, как пройти в уборную для людей с ограниченными физическими возможностями, и призывая Фрэнк поделиться своими соображениями по поводу школьных удобств с ней, мисс Суинки, а уж она с гордостью и воодушевлением передаст их кому положено. Фрэнк почесала под шапочкой голову, сказала: «Хорошо, спасибо» — и вышла. В класс она не вернулась.
24 сентября
Домой ночью Фрэнк так и не пришла. На маму было жалко смотреть; папа поделился соображением, что, мол, несмотря на все эти мамины нью-эйджевские философские концепции, она оказалась не готова к тому обстоятельству, что жизнь — это не сплошь любовь да чудеса; иногда это и отмороженные подростки, думающие только о себе и неуправляемые, которых лучше всего передавать на попечение профессионалам. После этого родители страшно разругались, и папа отправился ночевать в полуподвал.
Сегодня утром они все еще не разговаривали, однако к ужину, кажется, пришли к какому-то решению. Мать сказала мне и Макгрегору, что она, мол, и хотела бы помочь Фрэнк пожить нормальной жизнью, но нашу семью они с папой ей рушить не позволят.
Перемирие длилось до тех пор, пока до мамы не дошло, что и сегодня Фрэнк, видимо, домой не придет. Тогда они с папой начали спорить, следует ли им позвонить в полицию или самим отправиться на поиски Фрэнк. Папа считал, что им следует посмотреть телевизор и лечь спать, добавив, что у Фрэнк уличной смекалки больше, чем у всего нашего города, вместе взятого, и что вместо того, чтобы ее спасать, им следовало бы развесить объявления, предупреждающие невинных жителей о том, что Фрэнк ударилась в бега. Маму эта шутка ничуть не позабавила.
Еще меньше ее позабавило появление сорока-с-чем-то-летнего мужика, смахивающего на байкера, с длинными, загнутыми вниз усами и не успевшими высохнуть, зализанными назад волосами, в кожаной жилетке и с букетом цветов в руках, который осведомился, дома ли Фрэнк. Прикольно было наблюдать за тем, как мама пытается быть одновременно вежливой и крутой, продолжая себя убеждать, что с хорошими семьями ничего плохого случиться не может, даже когда на пороге стоит какой-то потрепанный полукриминальный тип, пришедший с целью поухаживать за твоей сбежавшей несовершеннолетней племянницей.
Сегодня на сеансе Боб мог говорить только о Фрэнк и о том, как нам ей помочь. Мне от этого было только легче, потому что о Фрэнк разговаривать интереснее, чем обо мне. Особенно потому, что сегодня в жаркой, как котельная, учительской на меня здорово насели.
Даг Встревоженный отвел меня в сторону после занятия по жизненным навыкам («Как встать с постели, позавтракать, и почему тебе следует позвонить по номеру 101») и спросил, как я. Сказал, что я выгляжу
