Биарриц-сюита - Бронислава Бродская
Даже, если она и не пойдет в репетиционную комнату и не будет показываться рядом со сценой, она может случайно встретить своего певца в коридоре. Он непринужденно поздоровается, а она… нет, все пока было еще слишком больно, хотя и лучше, чем было полгода назад.
Марина лениво, чтобы прекратить думать о своей горькой любви, зашла на страницу Фейсбука. Там жизнь била ключом: кто-то писал о политике, как, за что и почему надо голосовать, что подписать в защиту, или "против". Люди писали о спектаклях и "штучках" своих детей, о поездках, помещали фотографии и просили совета. Это был ее мир, хотя иногда, странным образом, Марина боялась помещать там свои посты, и все потому что она не на сто процентов была уверена в своей грамотности. Поскольку пара сотен ее "друзей" были гуманитариями с университетским образованием, они болезненно реагировали на чужие ошибки, которые выпячивались, вышучивались, и уж во-всяком случае обсуждались, разумеется, если речь шла о "чужих", посты которых "перепостировались, иногда, как раз с целью, посмеяться над ошибкой, показать, что "уж они-то никогда бы так не написали". Марина вспомнила, как кто-то поместил чужой пост просто, чтобы поглумиться над правописанием слова будующий. Лишнюю "ю" выделили курсивом: "вот, как "они" пишут, быдляки лоховатые, уроды "голимые", "низота убогая". В этом конкретном случае, Марина чисто случайно, знала мужчину, сделавшего эту ошибку. Она с этим довольно известным политиком, училась когда-то в школе, он был на пару лет старше. Про него было известно, что он закончил юридический факультет МГУ, знает четыре европейских языка, много лет жил за границей, написал много статей и защитил докторскую. И вот он написал это лишнее, скорее всего, случайное "ю" в не таком уж глупом тексте. Какое в Фейсбуке поднялось улюлюканье. «Ату его!» – кричали люди, даже и вполовину не имеющие уровня образования Марининого однокашника.
Она-то делала ошибки и хуже и ей надо было быть осторожнее, хотя, скорее всего, к ней бы никто не прицепился. Марина не была "известным политиком", она была "никто". Кто бы стал ее, как выражались в Фейсбуке, "чморить"? Недавно она поместила фотографию с подругой под большим зонтом, тут же придумала надпись: «Мы амазонки, а это наш амазонт». Она была уверена, что фото и надпись получат много "лайков". Марина вообще держала на Фейсбуке свою фотогалерею. Вот она в белом одеянии на технической репетиции для постановки света. Марина эту фотографию подписала: «Я всегда готова к любой роли, но в опере-то надо еще и петь… с этим хуже». Лучше самой над собой подшутить, чем ждать, когда пошутят другие. Марина перелистала свою галерею: вот она после премьеры Поругания Лукреции, среди артистов. Мужчины в смокингах, женщины все в вечерних длинных платьях, с оголенными плечами, только Марина в коротком простом платье, зато с шарфом. Сразу видно, что она – не певица, отнюдь. Вечно она "среди", "рядом", "вблизи", но… не одна из… ! Не как мама, не как папа. Ни черта из нее не вышло. Вот родители смотрелись бы просто прекрасно: папа в смокинге, мама в вечернем туалете. А у нее, Марины, никогда таких платьев и не было. Она их на себе не представляла, не любила, но чуть завидовала тем, кто в такой одежде смотрелся. Она не смотрелась…
Марина решила все-таки выйти из дома и сходить в магазин. Надо было есть, а впереди еще был целый день. «Как там папа?» – опять пришло ей в голову, пока она натягивала длинные сапоги и завязывала шарф.
Михаил
Михаил, как всегда, проснулся очень рано. Вчерашний вечер прошел не так уж утомительно, лучше, чем можно было ожидать: они пообедали вместе с представителем компании, выпили, но, в меру. Представитель распрощался и ушел. Михаил почувствовал, что после его ухода все расслабились: через переводчика говорить было неприятно, тут он клиентов понимал. Он сказал, что они сами погуляют, и пойдут в гостиницу отдыхать, француз с облегчением откланялся. Было еще довольно рано, но солнце красным шаром уже начинало "падать" в море. Яркий алый шар катился вниз быстро и неумолимо, окрашивая в экзотические цвета облака и делая небо нереально красивым. Они остановились посмотреть на закат. Потом решили пройтись по набережной Гран-Плаж. Там было очень много народа, гуляющая нарядная курортная толпа. Через каждые 20 метров стоял лоток с сувенирами, мороженым, тут же пекли особые тонкие блины "crèpes". К его изумлению все купили по большому блину с шоколадной подливкой на бумажной тарелке. Михаил отказался, совершенно не хотел есть после ресторана. Клиенты с аппетитом принялись уплетать блин, хотя еще и часа не прошло с тех пор, как они все ели маленькие пирожные, которые им снимали щипчиками с живописно нагруженной пирожными и прочими сладостями тележки. Мужчины из Кирова еще поинтересовались, как за десерт платить, ведь "их" официант не в курсе того, что они съели. Михаил и сам знал ответ, но перевел вопрос французу. Почему их это интересовало? Они же не платили за этот ужин. Какая им была разница, но мужики, видимо, были насчет денег насторожены "по жизни". К десерту принесли бутылку Шампанского, да не какого-нибудь, а дорогого, Дом Периньон. Михаил был готов поспорить, что русские из Кирова никогда не отличили бы его от напитка Салют. Бисер метался, с его точки зрения, зря, хотя, кто их знает: в последние годы русские бизнесмены были помешаны на статусе, и для них одни марки Шампанского были "статусны", а другие – нет.
На набережной выступали бродячие артисты: кто-то жонглировал огнем, и они остановились посмотреть. Потом два парня-клоуны, на быстром французском представляли какие-то скетчи, люди смеялись, но они прошли мимо. Через двести метров увидели небольшую сцену, где, одетые в костюмы древних басков певцы, что-то исполняли под гитару. Дальше был небольшой струнный ансамбль. Играли
