Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький
Ты хорошо знаешь, что я всегда пытался оградить тебя, артиста и человека, от попыток различных жуликов скомпрометировать тебя так или иначе; это было не только в случае с писательницей Нагродской, которую я выгнал из твоего дома на Пермской. Поверь, что и теперь мною руководит только одно это желание: не позорь себя, Федор!
Не знаю, на чем твой адвокат построил иск, но — позволь (напомнить тебе, что к твоим «Запискам» я тоже имею некоторое отношение: возникли они по моей инициативе, я уговорил тебя диктовать час в день стенографистке Евдокии Петровне, диктовал ты всего десять часов, не более, стенограмма обработана и редактирована мною, рукопись написана моей рукой, ты, наверное, не забыл, что «Записки» были напечатаны в журнале «Летопись», за что тебе было заплачено по 500 р, за лист. Я, конечно, тоже помню, что с американского издания в 26 г. ты прислал мне 2500 долларов. Каюсь, что принял эти деньги! Но из них я уплатил долг мой тебе 1200 д.
Все это я напоминаю тебе для того, чтоб сказать: «Записки» твои на три четверти — мой труд. Если тебе внушили, что ты имеешь юридическое право считать их своей собственностью, — морального права твоего так постыдно распоряжаться этой «собственностью» я за тобой не признаю.
По праву старой дружбы я советую тебе: не позорь себя!
Этот твой иск ложится на память о тебе грязным пятном. Поверь, что не только одни русские беспощадно осудят тебя за твою жадность к деньгам. Много вреда принесла твоему таланту эта страсть накоплять деньги, последний ее взрыв — самый постыдный для тебя. Не позволяй негодяям играть тобой, как пешкой. Такой великий, прекрасный артист, и так позорно ведешь себя!
А. Пешков
9. VIII. 30.
994
А. К. ВИНОГРАДОВУ
13 августа 1930, Сорренто.
Дорогой Анатолий Корнилиевич —
вероятно, мое письмо огорчит Вас, но — что же делать?
Я прочитал рукопись и получил такое впечатление: великолепный материал, но — разработан поспешно и небрежно; фигура Стендаля освещена совершенно по-новому, но — она была бы виднее, ярче — не будь загромождена излишними эпизодами или многословным рассказом об эпизодах необходимых.
Мне кажется, что о Мелани можно бы сказать короче; английский офицер на 249 стр. как будто — лишний; публичный дом на 257-й — определенно лишний. Во всяком случае, вторжение этих фактов биографии Стендаля в книгу о Стендале не обосновано Вами, психологическая необходимость ввести их в книгу — не оправдана.
Отягощают книгу длинные выписки из дневника А. Тургенева. Тургенева они рисуют не очень симпатично, _ фигура дубоватая и скучная, рядом с Мериме, Стендалем. Мне кажется, что в книге уместны только те мнения и записи русского барина, которые непосредственно касаются Стендаля, а кроме их допустима только характеристика Тургеневым Парижа.
Книга тяжела не потому, что она велика, а потому, что хаотична. Есть немало повторений. Есть такие оплошности: в одном месте рассказывается, что рукопись Лонгуса испачкал итальянец Фурия для того, чтоб насолить П. Луи Курье, в другом, на 266-й, Вы пишете, что рукопись испачкал сам Курье.
Весьма часто не понимаешь: кто говорит? Автор книги или его герои? Укажу для примера на стр. 287, 517, на последней материал расположен совершенно непонятно.
На 368-й Коломб видит на столе Стендаля рукопись «Крас[ного] и черного», а на 371-й Стендаль только еще отдает переписать дело Бертэ.
На 376-й — утомительны остроты по поводу «всего остального».
Фамилия герцогов Брольи, существующая по сей день, пишется у Вас и Брольи и Брогльи.
В языке часто встречаются погрешности; напр., «неопределенно, словно радуясь», — два последние слова делают первое — лишним; «прогнивший мир проступает, как болотная вода», — таких описок немало.
Первый полк берсальеров был организован генералом Мармора в 836 г. У Вас они являются значительно раньше.
Искию — нельзя назвать островом без истории. Он был известен в древности богатством своих целебных сернистых источников. На нем жил и построил дворец Гиерон, тиран Сиракуз. Жил Брут, его флот стоял у Мизены, в нынешнем «Маре Киаро».
В XII в. на месте этого дворца норманны возвели укрепленный замок, в средневековье он служил тюрьмой, и в ней некоторое время заключен был Цезарь Борджиа, затем в тюрьме устроена была монахами «фабрика мощей»: высушивали преступников и пленных в высокой температуре, на голодной диете. В конце XVIII в. часть замка была реставрирована, в нем жила королева Каролина и, кажется, Мюрат. Это, конечно, мелочи, но все-таки остров не «стоял вне истории». Рыбацкая семья основала поселок, — ныне это коммуна Казамиччиола, а не Камизаччио.
На 217 стр. Стендаль говорит о том, что фабричные рабочие не понимают карбонариев. Это звучит очень современно, но, если не ошибаюсь, кто-то из социалистов Италии утверждал противное, основываясь на документах. Впрочем — это мнение Стендаля, не Ваше.
В книге Вашей перечислены все романы Стендаля, но от внимания читателя ускользает общее и очень своеобразное отношение Ст[ендаля] к женщине.
Не следует ли сделать несколько наиболее ярких выписок из книги «О любви»?
По моему мнению, Вам следует внимательно пересмотреть рукопись, сократить, почистить язык, она от этой работы значительно выиграет.
Лично мне особенно мешает Тургенев.
А Ж[орж] Занд обругана Стендалем буквально так, как Вы воспроизвели?
Странно, что, порицая ее — женщину, он ни слова не говорит о ней — романистке. И — не противоречит ли этот случай отношения к женщине общему тону отношений Стендаля к женщине?
Нет ли тут, кроме несколько смешной жалости к Мюссе, чего-то личного со стороны Бейля к Ж. Занд?
Очень хорош Мериме! И вообще все встречи Ст[ендаля] с М[ериме] удивительно интересны.
Хороша сцена у Гюго, и отлично рисует Стендаля его оценка Гюго.
Маловато дано Вами описаний Триеста, Чивиттавеккия, Ливорно; описаний — вообще мало.
Но — замечательно интересная книга! И, разумеется, Вам нужно писать Историю фр[анцузской] литературы, Вы напишете оригинальнейшую вещь! Уверен в этом.
Ну — до свидания! Не сердитесь на придирки.
Мериме получил, — спасибо!
Рукопись Вашу послал в адрес «Н[аших] д[остижений»].
Всего доброго.
А. Пешков
13. VIII. 30.
995
А. К. ВИНОГРАДОВУ
1 сентября 1930, Сорренто.
Дорогой Анатолий Корнилиевич —
очень сожалею о том, что, говоря по поводу работы Вашей, прибавил к слову «поспешно» еще и «небрежно». Но мое — литераторское—впечатление было, помню, именно таково. Рукопись я читал «запоем», но — торопился и, возможно, сам виноват в небрежности оценки. Есть пословица о сучке в чужом глазу и о бревне в своем, — напоминая Вам ее,
