Аркадий Аверченко - Том 4. Сорные травы
— Пожалуй, ты прав, глубокомысленный юноша. Так ты утверждаешь, что Лиза хочет за него замуж?
Я удивился:
— А как же иначе?! Как же тут не хотеть? Ты разве не видел никогда свадьбы?
— А что?
— Да ведь, будь я женщиной, я бы каждый день женился: на груди белые цветочки, банты, музыка играет, все кричат ура, на столе икры стоит вот такая коробка, и никто на тебя не кричит, если ты много съел.
Я, брат, бывал на этих свадьбах.
— Так ты полагаешь, — задумчиво произнес незнакомец, — что она именно поэтому хочет за него замуж?
— А то почему же!.. В церковь едут в карете, да у каждого кучера на руке бант повязан. Подумай-ка! Жду — не дождусь, когда эта свадьба начнётся.
— Я знал мальчиков, — небрежно сказал незнакомец, — до того ловких, что они могли до самого дома на одной ноге доскакать…
Он затронул слабейшую из моих струн.
— Я тоже могу!
— Ну что ты говоришь! Это неслыханно! Неужели доскачешь?
— Ей-Богу! Хочешь?
— И по лестнице наверх?
— И по лестнице. 54
— И до комнаты Лизы?
— Там уж легко. Шагов двадцать.
— Интересно было бы мне на это посмотреть… Только вдруг ты меня надуешь?.. Как я проверю? Разве вот что… Я дам тебе кусочек бумажки, а ты и доскачи с ним до комнаты Лизы. Отдай ей бумажку, а она пусть черкнёт на ней карандашом, хорошо ли ты доскакал!
— Здорово! — восторженно крикнул я. — Вот увидишь — доскачу. Давай бумажку!
Он написал несколько слов на листке из записной книж¬ки и передал мне.
— Ну, с Богом. Только если кого-нибудь другого встретишь, бумажки не показывай — всё равно тогда не поверю.
— Учи ещё! — презрительно сказал я. — Гляди-ка!
По дороге до комнаты сестры, между двумя гигантскими прыжками на одной ноге, в голову мою забралась предательская мысль: что, если он нарочно придумал этот спорт, чтобы отослать меня и, пользуясь случаем, обокрасть мой домик? Но я сейчас же отогнал эту мысль. Был я мал, доверчив и не думал, что люди так подлы. Они кажутся серьёзными, добрыми, но чуть где запахнет камышовой тростью, нянькиным платком или сигарной коробкой — эти люди превращаются в бессовестных грабителей.
Лиза прочла записку, внимательно посмотрела на меня и сказала:
— Скажи этому господину, что я ничего писать не буду, а сама к нему выйду.
— А ты скажешь, что я доскакал на одной ноге? И за¬меть — всё время на левой.
— Скажу, скажу. Ну, беги, глупыш, обратно.
Когда я вернулся, незнакомец не особенно спорил насчёт отсутствия письменного доказательства.
— Ну, подождём, — сказал он. — Кстати, как тебя зовут?
— Ильюшей. А тебя?
— Моя фамилия, братец ты мой, Пронин.
Я ахнул:
— Ты… Пронин? Нищий?
В моей голове сидело весьма прочное представление о наружном виде нищего: под рукой костыль, на единственной ноге обвязанная тряпкой галоша и за плечами грязная сумка, с бесформенными кусками сухого хлеба.
— Нищий? — изумился Пронин. — Какой нищий?
— Мама недавно говорила Лизе, что Пронин — нищий.
— Она это говорила? — усмехнулся Пронин. — Она это, вероятно, о ком-нибудь другом.
— Конечно! — успокоился я, поглаживая рукой его лакированный ботинок. — У тебя брат-то какой-нибудь есть, нищий?
— Брат? Вообще, брат есть.
— То-то мама и говорила: много, говорит, ихнего брата, нищих, тут ходит. У тебя много ихнего брата?..
Он не успел ответить на этот вопрос… Кусты зашевелились, и между листьями показалось бледное лицо сестры.
Пронин кивнул ей головой и сказал:
— Знавал я одного мальчишку — что это был за пролаза — даже удивительно! Он мог, например, в такой темноте, как теперь, отыскать в сирени пятёрки, да как! Штук до десяти. Теперь уж, пожалуй, и нет таких мальчиков…
— Да я могу тебе найти хоть сейчас сколько угодно. Даже двадцать!
— Двадцать? — воскликнул этот простак, широко раскрывая изумлённые глаза. — Ну, это, милый мой, что-то невероятное…
— Хочешь, найду?
— Нет! Я не могу даже поверить. Двадцать пятёрок…
— Ну, — с сомнением покачал он головой, — пойди поищи… Посмотрим, посмотрим. А мы тут с сестрой тебя подождём…
Не прошло и часа, как я блестяще исполнил своё предприятие.
Двадцать пятёрок были зажаты в кулак. Отыскав в темноте Пронина, о чём-то горячо рассуждавшего с сестрой, я, сверкая глазами, сказал:
— Ну! Не двадцать? На-ка, пересчитай!
Дурак я был, что искал ровно двадцать. Легко мог бы его надуть, потому что он даже не потрудился пересчитать мои пятёрки.
— Ну и ловкач же ты, — сказал он изумлённо. — Прямо-таки огонь.
Такой мальчишка способен даже отыскать и притащить к стене садовую лестницу.
— Большая важность! — презрительно засмеялся я. — Только идти не хочется.
— Ну, не надо. Тот мальчишка, впрочем, был попрытчей тебя. Пребойкий мальчик. Он таскал лестницу, не держа её руками, а просто зацепивши перекладиной за плечи.
— Я тоже смогу, — быстро сказал я. — Хочешь?
— Нет, это невероятно! К самой стене!..
— Подумаешь — трудность!
Решительно в деле с лестницей я поставил рекорд: тот, пронинский мальчишка только тащил её грудью, а я при этом ещё, в виде премии, прыгал на одной ноге и гудел, как пароход.
Пронинскии мальчишка был посрамлён.
— Ну, хорошо, — сказал Пронин. — Ты удивительный мальчик. Однако мне старые люди говорили, что в сирени тройки находить труднее, чем пятёрки…
О, глупец! Он даже и не подозревал, что тройки попадаются в сирени гораздо чаще, чем пятёрки! Я благоразумно скрыл от него это обстоятельство и сказал с деланным равнодушием:
— Конечно, труднее. А только я могу и троек достать двадцать штук. Эх, что там говорить! Тридцать штук достану!
— Нет, этот мальчик сведет меня в могилу от удивления. Ты это сделаешь, несмотря на темноту?! О, чудо!
— Хочешь? Вот увидишь!
Я нырнул в кусты, пробрался к тому месту, где росла сирень, и углубился в благородный спорт. Двадцать шесть троек были у меня в руке, несмотря на то что прошло всего четверть часа. Мне пришло в голову, что Пронина легко поднадуть: показать двадцать шесть, а уверить его, что тридцать. Всё равно этот простачок считать не будет.
IIIПростачок… Хороший простачок! Большего негодяя я и не видел. Во-первых, когда я вернулся, он исчез вместе с сестрой. А во-вторых, когда я пришёл к своему дому, я сразу раскусил все его хитрости: загадки, пятёрки, тройки, похищение сестры и прочие штуки — всё это было подстроено для того, чтобы отвлечь моё внимание и обокрасть мой домик… Действительно, не успел я подскакать к лестнице, как сразу увидел, что около неё уже никого не было, а домик мой, находившийся в трёх шагах, был начисто ограблен: нянькин большой платок, камышовая палка и сигарная коробка — всё исчезло. Только черепаха, исторгнутая из коробки, печально и сиротливо ползала возле разбитой банки с вареньем…
Этот человек обокрал меня ещё больше, чем я думал в то время, когда разглядывал остатки домика: через три дня пропавшая сестра явилась вместе с Прониным и, заплакав, призналась отцу с матерью:
— Простите меня, но я уже вышла замуж.
— За кого?!!
— За Григория Петровича Пронина.
Вдвойне это было подло: они обманули меня, надсмеялись надо мной, как над мальчишкой, да кроме того выхватили из-под самого носа музыку, карету, платки на рукавах кучеров и икру, которую можно было бы на свадьбе есть, сколько влезет — всё равно никто не обращает внимания.
Когда эта самая жгучая обида зажила, я как-то спросил у Пронина:
— Сознайся, зачем ты приходил: украсть у меня мои вещи?
— Ей-Богу, не за этим, — засмеялся он.
— А зачем взял платок, палку, коробку и разбил банку с вареньем?
— Платком укутал Лизу, потому что она вышла в одном платье, в коробку положил разные свои мелкие вещи, палку я взял на всякий случай, если в переулке кто-нибудь меня заметит, а банку с вареньем разбил нечаянно…
— Ну, ладно, — сказал я, делая рукой жест отпущения грехов. — Ну, скажи мне хоть какую-нибудь загадку…
— Загадку? Изволь, братец. Два кольца, два конца, а посередине…
— Говорил уже! Новую скажи…
— Новую?.. Гм…
Очевидно, этот человек проходил весь свой жизненный путь только с одной этой загадкой в запасе. Ничего другого у него не было… Как так живут люди — не понимаю…
— Неужели больше ты ничего не знаешь!..
И вдруг — нет! Этот человек был решительно не глуп — он обвёл глазами гостиную и разразился великолепной новой, очевидно, только что им придуманной загадкой:
— Стоит корова, мычать здорова. Хватишь её по зубам — вою не оберёшься.
Это был чудеснейший экземпляр загадки, совершенно меня примирившей с хитроумным шурином.
Оказалось: «Рояль».
Вечером
