Александр Хургин - Какая-то ерунда (сборник рассказов)
И так пролежал он всю ночь, а Мария рядом с ним то лежала, то сидела, следя за его самочувствием. И все, считай, воскресенье пролежал Вениамин на одном месте, и стало Марии ясно, что он может умереть, так как он не только не ел и не пил, но и не оправлялся. И живот стал у него понемногу раздуваться, увеличиваясь в размерах. А Мария видела это, а что делать и куда бежать, не знала, потому что было воскресенье. Она, правда, позвонила в ветлечебницу, надеясь на чудо - что окажется там дежурный какой-нибудь, но телефон лечебницы ей не ответил, и она совсем запаниковала, и у нее опустились руки.
А тут Сараев пришел, денег принес, очень, конечно, кстати. И он порог переступил и говорит:
- Я на минутку и проходить не буду, потому что уже темнеть начинает, и: - Вот, - говорит, - деньги - нам зарплату раньше выдали, но с завтрашнего дня, - говорит, - меня в отпуск отправляют без содержания ввиду отсутствия сырья и неплатежей, - и говорит: - По этой причине я тебе в следующем месяце ничего не смогу принести, но потом, - говорит, - я все компенсирую, в рассрочку.
И он говорил это, а Мария стояла и слушала его вполслуха, рассеянно и без тени внимания и ждала от него, чтоб он ушел и дал ей вернуться в комнату, к Вениамину. И Сараев заметил наконец ее это отвлеченное состояние и спросил:
- Что стряслось?
А она сделала шаг назад, в комнату, и кивнула на лежащего Вениамина. А Сараев, увидев его, спросил:
- Заболел?
А Мария говорит:
- Нет, Юля дверью его ударила и, наверно, что-нибудь ему сломала и повредила внутренние органы.
И, узнав такую новость, Сараев, конечно, разделся и не ушел, потому что он тоже, как и все здесь присутствующие, Вениамина любил. И он посмотрел на него с более близкого расстояния и почесал его за ухом. И:
- У него, - сказал, - живот раздут.
А Мария говорит:
- Он со вчера не ходил.
А Сараев говорит:
- Надо его в больницу, в ветеринарную.
А Мария говорит:
- Воскресенье.
И Сараев остался у Марии, и они вместе и по очереди за Вениамином приглядывали, а он лежал не шевелясь, то ли еще в сознании, то ли уже нет.
А в понедельник, в семь часов, поехали они в больницу. Взяли коробку от сапог Марииных, постелили туда плед и поставили коробку в сумку большую, с которой Мария обычно к матери ездила в гости, и повезли они в этой сумке Вениамина еле дышащего и ничего, похоже, не чувствующего. И они приехали в больницу к началу рабочего дня и в очереди были первыми.
А врач взглянул на Вениамина и сказал:
- Да. - И сказал: - Машина или падение с высокого этажа?
А Мария сказала:
- Нет, - и коротко ему изложила, как было, и что, и когда.
И он, врач, позвал еще одного врача, женщину, пришедшую только что и переодевавшуюся в соседней комнате. А осмотрев Вениамина вдвоем и посовещавшись друг с другом и посоветовавшись, они сделали ему укол прозерина. И у Вениамина в результате этого укола начались судороги, а из глаз полились ручьями и потоками слезы. И он стал задыхаться. А врач сказал:
- На воздух его.
И Мария схватила Вениамина и вынесла на крыльцо, где ему стало лучше. А когда она снова его внесла, врач, женщина, сказала:
- Кладите его на стол. И держите.
И Мария с Сараевым стали держать Вениамина, как показала женщина-врач, а она проколола ему большим шприцем живот и выкачала из него три этих шприца мочи. И сделала еще какой-то укол антибиотика и вколола мочегонное.
А что дальше делать, она объяснила Марии и написала, как и сколько раз в день нужно Вениамина колоть. И Сараев тоже все эти рекомендации слушал и запоминал. А в конце врач дала Марии с собой бутылочку канамицина и ампулу чем его разводить. Сказала:
? На сегодня вам хватит и на завтра один раз уколоть, а за это время достанете. - И она посмотрела на Марию с сочувствием, так как на ней совсем никакого лица не было, и сказала: - А не достанете - позвоните. Я помогу.
И из лечебницы Сараев с Вениамином поехал домой к Марии, а Мария - по аптекам рыскать. Лекарства доставать. Канамицин - антибиотик широкого спектра действия и лазикс - мочегонное. У нее доставать что-либо всегда лучше, чем у Сараева, получалось, Сараев этого совсем не умел. И Мария обмотала Бог знает сколько аптек - и ветеринарную, и человеческих несколько - и наконец выпросила она в одной из них требуемый канамицин, переплатив за него втрое, а в другой лазикс она нашла - свободно. И шприцев одноразовых купила Мария в коммерческом киоске пять штук, предполагая их кипятить и использовать по три-четыре раза, как советовала ей женщина-врач.
А купив все это, Мария заехала к себе на работу и взяла на обоих своих предприятиях неделю в счет очередного отпуска. Без оформления, а просто договорившись с начальством, что работать она в течение недели не будет, а в отпуск летом уйдет не на четыре недели, как положено, а на три. И с этим вернулась Мария домой, про паспорт и про милицию совершенно забыв, и приступили они к лечению Вениамина и к его спасению. А лечение, значит, состояло в следующем: во-первых, каждые шесть часов Сараев делал ему укол канамицина. Он хорошо умел уколы делать. Потому что бабушка Сараева долго умирала от рака, и он, еще школьником, делал ей обезболивающие уколы и наркотики. Мать его сама боялась уколы делать, а медсестре платить приходящей было у них нечем. И он делал бабушке своей умирающей уколы и научился этому искусству раз и навсегда. Правда, животному труднее укол сделать - из-за шерсти. И шкура у них, у животных, более плотная, чем кожа у человека, а жира и мышц гораздо меньше. И колоть поэтому нужно осторожно и точно, втыкая иголку под определенным углом на четверть ее длины, не глубже.
И Сараев кипятил одноразовый шприц в кастрюльке сорок минут и колол им Вениамина. А Мария держала его, чтобы он не дернулся и не помешал. Он же не понимал, что во время укола смирно надо лежать и неподвижно. Но Вениамин хорошо уколы переносил и терпел. Да. А кроме канамицина, раз в день Сараев ему еще и лазикс колол, чтоб, значит, моча у Вениамина не скапливалась, а выходила наружу. А все остальное время между уколами Вениамин лежал на пеленках, Жениных еще и через столько лет пригодившихся. И он ходил под себя, на эти пеленки, а Мария и Сараев их стирали и меняли на чистые.
И значит, Сараев стал жить у Марии и не ездил к себе домой, потому что в девять часов, и в пятнадцать, и в двадцать один, и в три нужно было делать Вениамину очередной укол. И Мария, конечно, увидела на Сараеве жилет, когда снял он при ней свитер впервые, и сказала: - Господи, что это на тебе?
А Сараев сказал:
- Ничего. Не обращай внимания.
А насчет сохранности своей квартиры Сараев не беспокоился, так как там без него ничего не могло произойти плохого благодаря бронированной входной двери.
И Вениамин послушно лечился и позволял себя колоть, понимая, очевидно, что мучают его по необходимости. Единственно только смотрел он прямо в глаза Марии и Сараеву, а они не выдерживали и отводили, пряча глаза, взгляды.
Но на четвертый день лечения уколами Вениамин попросил есть и начал принимать пищу, а пить он уже и раньше пил. И поел он каши овсяной, геркулеса. Мария ему сварила негустой каши, добавив в нее вареного мяса, на мясорубке прокрученного, и он поел этой мясной каши, слизывая ее у Марии с руки. И воды попил теплой кипяченой. Но под себя ходить Вениамин продолжал, ничего не чувствуя. Он и хвоста своего не чувствовал, и хвост висел у него мертвый и парализованный. Правда, врач, Света ее звали, сказала по телефону, что раз выжил он и до сих пор не умер, все станет на места и образуется. Только требуется для этого время и терпение.
- Потому что, - сказала, - у него крестцовый отдел поврежден в результате травмы, и все это характерные последствия данного повреждения.
Ну и сказала она, что Вениамину нужен полный покой и нельзя подвергать его никаким стрессовым нагрузкам. А у них и так была тишина в квартире кладбищенская, и даже дети в дни тяжелого состояния Вениамина не шумели, а вели себя тише воды. И в понедельник, когда прямая опасность для жизни миновала Вениамина окончательно, Мария пошла на работу, дети - в школу, и с Вениамином остался Сараев сам, так как ему на работу идти не надо было целых еще три недели. И все эти три недели он жил у Марии, и утром, когда они, Мария с детьми, уходили, Сараев готовил какую-нибудь еду на всех и убирал за Вениамином, и мыл его, и стирал его перепачканные пеленки, делая это без никаких отрицательных ощущений и чисто механически. Потом около двух часов дня возвращались из школы дети, и Сараев их кормил, и они либо уходили на тренировку, либо садились за свои уроки. Потом приходила Мария, и Вениамин выходил ее встречать к двери, так как он через две недели стал уже самостоятельно передвигаться по комнате и ходил, чуть вывернув левую ногу и волоча хвост по полу. И Мария не раздеваясь брала его за передние лапы, поднимала к лицу и говорила:
- Моя ты курица, - и долго с ним целовалась.
