Записки патологоанатома - Андрей Левонович Шляхов
Во время поисков на глаза попались «Суждения и беседы» Конфуция. Повинуясь внезапно возникшему острому чувству любопытства, Данилов наугад раскрыл книгу и ткнул пальцем в одну из страниц.
«Если благородный муж утратит человеколюбие, – прочел Владимир, – То можно ли считать его благородным мужем? Благородный муж обладает человеколюбием даже во время еды. Он должен следовать человеколюбию, будучи крайне занятым. Он должен следовать человеколюбию, даже терпя неудачи»[4].
– Человеколюбие – это здорово! – сказал Данилов, возвращая книгу на полку. – Что такое измена? Это тоже любие, только другого человека…
Глава пятнадцатая
Честь халата
– Георгий Владимирович просит всех немедленно спуститься в большую секционную!
– Зачем? – недовольно вскинулся Ерофеев, разбиравший с ординаторами амилоидоз, но аспирант Завольский уже ушел. – Что за спешка?
– Наверное, хочет показать что-то интересное, – предположил Денис.
Между ним и Даниловым установились взаимно вежливые прохладные отношения. Владимир искренне радовался этому – он не желал других отношений с «этим придурком».
– Да ничего, насколько мне известно, не планировалось, – пожал плечами Ерофеев, хлопая по карманам в поисках ключа от кабинета.
Заинтригованные ординаторы бегом спустились по лестнице. Большая секционная сегодня казалась тесной – столько было в ней людей. У стола, на котором лежал разрезанный посередине мужской труп, стоял сам заведующий кафедрой, держа в руке историю болезни.
– Пропустите припозднившихся к столу, – тоном радушного хозяина, созвавшего друзей на пирушку, распорядился Мусинский. – Пусть полюбуются.
С первого взгляда Данилов не нашел в трупе ничего необычного. Тело как тело. Желтая кожа со старческими пигментными пятнами, разрезанная от шеи до лобка и завернутая в стороны; вскрытая грудная клетка с удаленной грудиной; легкие, сердце, печень… Что за чертовщина? Данилов зажмурился, потряс головой и снова открыл глаза. Прочие ординаторы почти одновременно с ним тоже потрясли головами.
– Транспозиция! – провозгласил Мусинский. – Уникальный случай, как я понимаю, никем из присутствовавших ранее не виданный. Или приходилось кому?
Транспозиция внутренних органов – это зеркальное их расположение. Сердце в этом случае находится справа, печень – слева, и так далее. Транспозиция – это не патология, а вариант нормы, очень и очень редкий.
– А теперь прошу всех в конференц-зал для разбора этого случая, – после паузы сказал Мусинский. – Дадим Вере Олеговне возможность спокойно закончить секцию…
– Какой разбор, Георгий Владимирович? – удивился Ерофеев. – Вскрытие ведь еще не закончено…
– Неважно, – заведующий грозно, словно мечом, потряс в воздухе историей болезни. – Есть о чем поговорить.
До конференц-зала дошли не все – несколько самых занятых кафедральных сотрудников отстали по дороге.
– Случай и впрямь показательный, – начал Мусинский, разворачивая на столе перед собой историю болезни. – Мужчина восьмидесяти двух лет, в поликлинике не наблюдавшийся, поступил три дня назад с диагнозом острого нарушения мозгового кровообращения. Как у него расположены органы, вы все только что видели…
Пауза.
– Читаем историю. Осмотр в приемном отделении дежурным терапевтом, дежурным невропатологом, консультация дежурного реаниматолога… Показаний для нахождения в реанимации нет, состояние стабильное… И повсюду и везде в записях выслушаны сердечные тоны слева, пропальпирована справа печень, на палец выступающая из-под реберной дуги и вообще – все, как положено у нас с вами, но не у него!
– А что кардиограмма? – спросили из зала сразу несколько голосов.
«Действительно, – подумал Данилов. – Кардиограмма при подобном расположении сердца должна была получиться совсем не такой, как обычно».
– В приемном покое экэгэ снять не удалось, о чем в истории есть запись. Вот: «назначенное экэгэ не снято из-за поломки аппарата». Увидели нечто странное и решили, что сломался кардиограф.
– А в отделении? – спросила доцент Кислая.
– В неврологии лечащий врач назначил экэгэ, – ответил Мусинский, шаря пальцами в кармашке для вложений, приклеенном к предпоследней странице истории болезни. – Вместо расшифрованной кардиограммы здесь лежит записка от врача функциональной диагностики: «прошу назначить экэгэ повторно, так как сестра перепутала электроды».
Записка была продемонстрирована собравшимся.
– Пойдем дальше, – продолжил Мусинский. – В отделении дедушку подробно осмотрел палатный врач, затем был совместный осмотр с заведующим отделением, еще одна консультация реаниматолога, профессорский обход, и так далее до посмертного эпикриза. И никто, ни одна, простите мне это выражение, стерлядь не обратила внимание на зеркально расположенные органы нашего дедушки! Что они там выслушивали слева, что они пальпировали в правом подреберье – только им и известно. Я подозреваю, что ничего не выслушивали и не пальпировали. Ограничились только оценкой неврологического статуса, а все остальное написали «из головы». Как это часто у нас бывает…
– А помните женщину с резекцией верхней доли правого легкого в эндокринологии? – спросил Ерофеев. – Не знаю, насколько полно выдавала она свой анамнез, но уж послеоперационный рубец у нее был знатный! Как от чапаевской сабли!
– Эндокринологов кроме уровня глюкозы ничего не интересует, – съязвила ассистент Граблина.
– Давайте не будем обобщать, Надежда Алексеевна, – попросил Мусинский. – Особенно в негативном смысле. Вернемся лучше к нашему случаю. Вдумайтесь только – сколько человек смотрело больного! Легион! И никто ничего не заподозрил! Завтра не поленюсь явиться на больничную пятиминутку и скажу там пару-тройку нелицеприятных слов по этому поводу. Все свободны!
– Как так можно! – сокрушалась Алена Харченко, возвращаясь в кабинет Ерофеева. – Какой пофигизм!
– Знаешь, в запарке можно услышать то, чего нет, и прощупать тоже. А в приемном и в таких отделениях, как неврология, запарка всегда, – возразил Илья.
– И во время профессорского обхода тоже? – удивилась Ирина.
– Ир, ты как будто вчера родилась, – усмехнулся Илья. – Вспомни, видела ли ты стетоскоп у кого-нибудь из профессоров на кафедре неврологии?
– Нет, только молоток, – согласилась Ира.
– Вот то-то же.
– Чувствую, завтра поднимется знатный шухер на всю больницу, – сказал Ерофеев перед тем, как возобновить прерванное занятие.
Данилову показалось, что ассистент радуется этой перспективе.
– Вам это нравится? – немного поколебавшись, все же спросил он.
– Даже очень! – признался Ерофеев. – Особенно после того, как заместитель главного врача во время последней конференции по разбору летальных случаев назвала нас «эти некрофилы».
«Неплохо, – подумал Данилов. – Но «трупоеды» звучало бы сильнее».
– Видите ли, патологоанатомы совсем не думают о чести мундира, то есть халата. Не желают покрывать всех дураков и прятать их ошибки. Особенно она не любит нас, кафедру. На своих непосредственных подчиненных еще ножкой топнуть можно, а на нас поди потопай.
Ерофеев замолчал, вроде бы не собираясь развивать тему, но не выдержал и продолжил:
– Возьмем случай, из-за которого произошло последнее столкновение. Больной с
