Академия святости - Роман Алимов

Шагала по дорожке и раскатывала в мыслях прошедшую ситуацию, как свежее тесто для выпечки: «Отчего Господь попускает развратиться до предсмертного состояния, но по просьбе возрождает душу из прижизненного пекла? Отчего любит прошения от своих созданий? Не от бесконечной любви ли это? Почему не делится этим бисером с каждым, а лишь с просящими?»

За спиной парил Селафиил, радовался мыслям подопечной и решил немножко помочь:

– Благодать попирается закрытыми сердцами! Прошение – это распахнутая дверь, осознание немощности души и источника благ.

Валя ощутила ответ и остановилась у калитки забора, затем впервые со времен забытого детства, поклонилась и ответила своему ангелу:

– Благодарю тебя святый за вразумление!

Жертва

Маша собиралась в школу, Валя готовила завтрак после пары часов сна, свободных от ночной молитвы.

– Бабушка! Там кто-то у нас на пороге.

Сняла фартук и выглянула в окно. На ступеньках сеней, сидел Семеныч. Заметил Валю за шторкой и поднялся, сигналя рукой.

– Господи, чего он в такую рань? – поторопилась открыть дверь.

– Здравствуй, матушка! Пусти в дом.

– Утро доброе Семеныч, заходи, раз пришел, мы завтракать собрались, ежели желаешь, присаживайся.

– Не откажусь от чайка. Час как сижу, не хотел будить, ух-х холодрыга.

Валя налила чай:

– Как голова, самочувствие?

– Бывало и хуже, – улыбнулся Семеныч, хлебнул из дымящейся чашки, кашлянул и произнес, – принес я тебе благодарность, за вчерашнее. Вот, от сердца, не откажи мать! – поставил на стул большущую сумку.

– Да что ты, разве меня нужно благодарить? К Господу тебе, а не ко мне.

– Э-э-э нет! Не откажи, раз помогла, прошу принять.

– Ну как скажешь, что там притащил? – согласилась Валя.

Раскрыла сумку. Внутри стопкой лежали старые иконы, писаные маслом на досках, в киотах и рамках.

Валя улыбнулась:

– Откуда ж такое богатство?

– Да понимаешь, бабка у меня померла, когда в наследство осталось, а я, вишь, не умею с энтим добром, потому тебе во владение принес.

– Благодарю Семеныч, а сам ты как, без молитв дома?

– После вчерашнего решил я Валя завязать, вот как раз, думал тебя просить, чтобы научила ты меня, давно хочу причаститься, а страшно, боюсь!

– Все мы грешные, а нет такого греха, которого Господь не простит!

– Так может, того?! Сходим на службу?

Валя удивилась, но не подала виду и стала копошиться на книжной полке:

– Держи, вот тебе молитвослов, читай, где закладки, и приходи в воскресенье утром.

– Ну лады мать, понятливая ты.

Семеныч вышел, а Валя принялась разбирать иконы. Оттерла пыль, открыла каждый киот по очереди, и в одном обнаружила старый тетрадный лист с красивым почерком:

«21.06.1956

Позавчера умерла Федора Кузьминична, складываю ее иконы в кладовку. Оставила бы, да муж пристыдит. Скоро начнем ремонт в ее комнатке. Любила она очень одного святого. Не знаю, кто изображен на той иконе, но положу эту запись дневника за нее, останется на память о свекрови.

Вернулись с Семеном от врача. Все плохо! Видимо, не смогу родить, дурой была в молодости, ох какой же дурой!

Святой! Если ты есть, помоги!»

Валя прочла и улыбнулась, от умиления капнула слезинка, прямо на лист:

– Значит родила! – поцеловала икону святого Феодора Стратилата и поставила на полочку в красный угол.

В воскресенье посетили церковь с Машей и Семенычем, отец Григорий исповедовал и причастил. После «ухода в завязку» Семеныча, он и его спасительница стали главной темой сплетен у деревенских баб. Последние оставшиеся собутыльники скрежетали зубами при встрече с Валентиной и обещали отомстить за пропажу уже третьего закадычного друга по вине Вали. По словам соседки, Марья – самогонщица терпела убытки и собиралась отправиться к знахарке для ворожбы на «вредительницу». Половина деревни обходила ее дом стороной, принимая за колдунью, другая половина присматривалась.

Наблюдатели состояли по большей части из женского населения деревни, склонной к обрядоверию, те, кто вместо причащения, спрашивал про лечение желудка освященными яблоками или предлагали стать кумой для избавления ребенка от сглаза. Иногда Валя шла на уступки, старалась объяснить, помочь с любовью, лишь бы шли ко Христу!

Посетители приходили ежедневно, один просил помолиться о корове, что перестала доиться, другая хотела устроить сына в город, некоторым требовалось сосватать девицу из соседней деревни, вызволить мужа из тюрьмы, отдать долги, узнать о посмертной участи бабушки и даже отрастить волосы на лысине. Односельчане получали просимое после молитв, но Валя чувствовала, что Бог почти никому не нужен, у Него – Владыки и Творца мира, который с радостью подарит просящему целую вечность, благодать и неисчерпаемую любовь, люди требуют лишь телегу навоза для личного огорода.

Валя огорчалась, плакала о неразумных душах и решила прекратить молитвенную помощь до вразумления или ответа свыше, но Небо молчало.

Приближались школьные каникулы, в школе началось родительское собрание. Валя недолюбливала подобные мероприятия, да и возраст уже давно не соответствовал, в классе у Машки все родители годились ей во внуки. Потому подходила к директору школы отдельно, на улице или наведывалась вечерком к нему домой, ведь он свой, почти родственник, принимала его на свои руки, когда тот появился на свет в городском роддоме.

Ждала окончания рабочего дня и тихо молилась на скамеечке школьного дворика. Темнело рано, весна чего-то ждала и не приходила в полную силу.

Парадная дверь школы отворилась. Директор удивленно поморщил лоб и придерживая очки, произнес:

– Ну Валентина Ивановна, разве мы с вами не договаривались, я сам зашел бы, что ж вы сидите здесь?!

– Ничего, мне полезно потерпеть, – ответила, поднимаясь со скамейки.

– Сидите-сидите, мне вам и докладывать почти нечего, у Маши все в порядке, пусть больше внимания на математику обращает, учительница говорит, у нее есть задатки.

– Слава Богу, благодарствую за твою работу! А ты сам как, Дмитрий Андреич?

Устало присаживаясь, расстегнул ворот рубашки:

– Да как сказать, по-разному. Думаю, продолжить писать кандидатскую, я не мечтал никогда директором становиться. Помните, наверное, как в столицу уехал, меня тогда пригласили преподавать в институт. А вернулся только потому, что Ксения Григорьевна со мной беседу провела, помните, такая маленькая была, седая, директор школьный наш. Никто же не пойдет сюда работать. Тогда и решил, раз зовут на помощь, буду вместо высокой науки, табелями, да тетрадками заниматься, а наука подождет. Дальше через год оно вон как вышло, сами знаете. Григорьевна умерла, меня вместо нее поставили. А какой из меня директор? Месяц не могу с новым физкультурником общий язык найти, эх-х, – отчаянно махнул рукой.

– Зря ты Андреич о себе так, лучше тебя я руководителя школы не помню. Ну,