Сулейман Велиев - Узлы
На буровой ликовали - и больше всех Тазабей.
- Ур-рр-ра! Слава этой земле! - кричал он, размахивая безрукавкой, как флагом.
- Гёзюн айдын!* - по традиции отозвался старый нефтяник.
______________ * Пусть в глазах ваших поселится радость (поздравление).
Тазабей, сверкая улыбкой, макнул в нефть руку, измазал себе лицо, жирным черным мазком вывел усы до самых ушей и бросился целовать Акопа.
- А ну отведай и ты вкус нефти! - обернулся Акоп к Мустафе.
Озорные эти поцелуи пошли по цепочке, пока лица всех участников радостного события не оказались перепачканными нефтью.
Не заметили, как подъехала машина с Амирзаде и Балаханом. Но даже присутствие начальства не внесло холодка официальности в праздничную суматоху. Амирзаде крепко пожал руку каждому и напоследок облапил Мустафу длинными, как клешни, руками.
- Смотри, дорогой мой, чтоб не меньше сорока пяти тонн в сутки!
- Даже, пожалуй, побольше, - солидно кивнул Балахан. Он держался в стороне, явно опасаясь за свой светлый костюм.
Со всех сторон бежали к буровой колхозники, изумленно цокали, покачивая мохнатыми папахами.
- Техника! Ни одна капля нефти не пропадет.
Акоп приветственно вскидывал руку, будто обтянутую коричневой перчаткой.
- Нет дошаба прозрачней и слаще, чем приготовленный из бакинского шаны. Вот и нефть эта... Слушай, друг! - Он поманил пальцем Мустафу. - Смотри, нефть отливает зеленью. Добрый признак! Не первую нефть берем здесь, но, поверь мне, шестая прославит на весь мир эти забытые богом места, как когда-то сорок пятая локбатанская.
Пожилой рабочий между тем теребил Тазабея:
- Ну? Где твой обещанный шашлык? Или ты словами привык угощать?
- Сейчас, сейчас! Будет шашлык, не сомневайся.
Сконфуженный Тазабей бросился в толпу колхозников искать отца.
Отец сидел на траве, попыхивая трубкой, меж колен его был зажат глиняный кувшин.
- Отец! Вот товарищи. - Тазабей подтолкнул вперед пожилого рабочего, у которого даже лысина была перепачкана нефтью. - Ты обещал, помнишь? Если будет нефть... шашлык...
Пастух поднялся, погрозил сыну пальцем:
- Если это в мой огород камешек, то я давно свое дело сделал. Еще когда первая нефть пошла.
- Э-э, отец! Чем больше праздников, тем лучше.
- Правильно говоришь. Побольше добрых товарищей, а шашлык... Слава аллаху, вон сколько баранов бегает. Я вам тут айран прихватил. В такую жару нет ничего лучше. Усталость как рукой снимет.
Старика окружили с кружками, банками, стаканами. Пили жадно, просили еще, прохладные струйки стекали по небритым, измазанным нефтью подбородкам. И даже Амирзаде протянул старику пустую кружку.
Багровый диск солнца устало присел на выступ раскаленного холма и, выдохнув последний жар, скользнул за кромку горизонта, как золотой в щель копилки.
Расходились колхозники, оживленно обсуждая событие, стараясь предугадать, что последует за вводом в строй остальных разведывательных скважин.
- Это очень хорошо, - высказался молчавший до сих пор весовщик из ближайшего колхоза. - А все же есть одно "но"...
Толпившиеся рядом примолкли, тесней окружили глубокомысленно замолчавшего весовщика. Убедившись, что полностью завладел вниманием земляков, весовщик изрек главное:
- Сдается мне, вытеснит нефть наш хлопок. Подожмут поля, сократят посевы, а там, смотришь, у самых домов наших понатыкают эти самые буровые.
- Пустяки говоришь, - вмешался старый чабан, - я сам тоже так думал. А теперь вижу: черному золоту свое место, белому - свое. И то и другое нужно государству. И еще я скажу, не по возрасту судить надо о мудрости. Вот в молодости мы здесь воду искали, колодцы рыли, не сосчитать. Спроси меня: нашли хоть глоток пресной воды? А вот твои сверстники целый клад открыли. Я бы каждому, кто сегодня нефть доставал, столько золота отвалил, сколько весит человек. Спасибо всем вам. И тебе, Тазабей, отцовское мое спасибо. И геологу Васифу... Уж кто-кто, я знаю, сколько труда он на это дело положил.
Старик поклонился нефтяникам, прижимая к впалому животу пустой кувшин. Тазабей взял у отца кувшин и обнял старика под одобрительные улыбки товарищей.
В стороне нетерпеливо просигналила машина.
- Скоро вы там? - прокричал Балахан. - Пора!
Узнав, что Мустафа с Амирзаде собираются еще навестить Васифа, старый чабан попросил прихватить и его. В нерешительности повертел кувшин да так и втиснулся с ним на заднее сиденье.
- Акоп... Куда делся Акоп? - уже на полпути к машине спохватился Амирзаде.
- Только что... - начал было Тазабей и осекся. - Вон он, у подъемника, - закончил он вполголоса.
Акоп спал прямо на земле, положив под голову какую-то ветошь.
Пакиза узнала о случившемся на следующий день. В телефоне давно попискивали гудки отбоя, а она все не могла оторваться от трубки. Стояла ни жива ни мертва, мысленно прикидывая время до поезда.
В такси, по дороге к вокзалу, она сказала шоферу:
- Извините. Я передумала. Едем прямо до Али-Байрамлов. Скорей!
Тот покосился на напряженный профиль, на руки ее, тискавшие сумочку, и ничего не сказал. Развернулся под самым носом у постового, дико взвизгнули тормоза,
- Беда? - уже за городом спросил шофер, Пакиза молча кивнула головой.
- Ваше счастье, заправился перед самым выездом. Немыслимо долгой показалась Пакизе дорога до Али-Байрамлов. Что только не передумала.
Змея... Вспомнились все страшные, когда-либо услышанные примеры. Укус ядовитой змеи бывает смертельным... Бывает смертельным... Нет, не может такое случиться с Васифом, с ее Васифом. Он как-то говорил ей о своем шутливом прозвище - Иланвурмаз.
Только два дня назад они сидели на берегу Аджикабульского озера. Слабый ветерок пробегал рябью по мутной глади. Васиф учил ее бросать камни так, чтоб они бежали вприпрыжку по воде. Потом он задумался, свесив ладони меж колен. Пакиза проследила его взгляд,
- Что ты там видишь, Васиф? Уж не золотую ли рыбку ждешь? А вдруг плеснет сейчас хвостом, спросит: "Чего тебе хочется, товарищ Гасанзаде?"
Васиф даже не улыбнулся.
- Что ж... не мешало бы этой рыбке поинтересоваться мною. Я бы сказал: "Больше всего хочу, чтоб перестали мне палки совать в колеса!" Ты знаешь, удивительно - любое мое предложение, связанное с эксплуатацией скважины, встречается в штыки. Причем это не прямо, не в открытую. Я даже не знаю, кто и где ставит рогатки. Ну ничего... Завтра все решится...
Размахнувшись, Васиф с силой швырнул плоский круглый голыш, тот подскочил несколько раз, прежде чем исчез в глубине. По воде побежали круги.
Стая диких лебедей поднялась с противоположного берега, ушла косяком вдаль.
- Много дичи бил я на севере. А на лебедя рука не поднималась.
- Хорошо птицам, - мечтательно заметила Пакиза. - Свободны, как ветер. Только и заботы - перелететь с места на место.
- Что ты! "Только и заботы"... А ты знаешь, как они верны в дружбе, как умеют любить! Самка никогда не оставит больного, оторвавшегося от стаи самца. И случается, самец не может пережить гибели подруги. Поднимается ввысь и камнем падает вниз, на землю. Убивает себя.
- Не может быть! - вырвалось у Пакизы. - Это только в сказках, наверно. Человеку свойственно придумывать то, чего не хватает в жизни. Красоту...
- Это не сказка. Сам видел однажды. Подстрелил у нас один парень лебедя, самку. Старик сибиряк был среди нас. Вырвал ружье, разбил приклад об камень. Мы потом места не находили себе, долго слышно было, как кричал самец в камышах. Настоящее это у них. Без игры... как иногда у людей случается.
Почему-то неловко обоим стало от этого разговора, Васиф как-то погрустнел. Чтоб отвлечь его, Пакиза стала говорить о благоустройстве озера, о том, что оно не уступит Гек-Гелю, если озеленить берега, построить гостиницы. Она увлеклась, строила здесь набережную, проводила дороги, оборудовала пляж. И вдруг рука ее, как пойманная птица, очутилась в руке Васифа.
- Что ты разглядываешь на моей руке?
- Родимое пятнышко. Говорят, счастливая примета... Еще в вагоне подумал: кто коснется, и сам будет счастлив. Я достоин этого? Ну... Хочешь отнять свою руку?
Он сказал это серьезно, Пакиза уловила спрятанный в полушутливом вопросе смысл и почему-то забеспокоилась, потянула руку. Вот уж только кончики пальцев остались в его ладони. Он снова повторил:
- Я достоин?! Больше всего я хочу, чтобы ты была счастлива.
И Пакиза затихла, ей стало как-то спокойно, она прильнула щекой к его горячему плечу. Почувствовала, как весь он подается навстречу ее прикосновению, как напряглись под рубашкой мышцы.
Оба замолчали, будто боясь вспугнуть то, что закипало, рвалось наружу и не находило слов.
Ей вспомнилась тогда их встреча в вагоне. Тот Васиф - напряженный и вспыльчивый, открытый и уязвимый. Тогда по наивной ассоциации, слушая его исповедь, она мысленно сравнивала его с любимым литературным героем Артуром Риваресом. Она дорисовывала облик Васифа, наделяя его романтическими чертами, тем, чем восхищалась в "Оводе", - загадочной печалью, благородством служения великой цели, самоотверженной готовностью пойти на любые испытания. Тогда притворяясь уснувшей, она внутренне трепетала от желания сделать для него что-то, пожертвовать чем-то из своего удобного, привычного быта... Только бы вернуть ему утраченное счастье.
