Борис Евсеев - Отреченные гимны
Облако успело сменить очертания и походило теперь не на верблюда, а на хорошо скругленный свеженасыпанный холм. Вдруг Михаэль почувствовал какую-то опасность и на минуту, у самого почти облака, застыл: из облака шел щемящий, вынимающий душу скулеж. Так скулили когда-то в детстве бычки, которых вели через всю бойню к огромному, вделанному в каменный пол кольцу. Михаэль хотел уйти резко вниз, но что-то не пустило его, он позабыл о простых вращательных движениях кистями и предплечьями, которым обучали его в подвале, напрочь забыл о ногах, которыми надо было легко и плоско, как ластами по воде, бить по воздуху. Забыл он и те несколько слов, которые полагалось в случае опасности произносить. Он почувствовал приближение чего-то непомерного, ужасающего, и страх вышиб из него мозги, сделал летящим бездушным чучелом.
- Входите в облако, пилот! Ничего не бойтесь! Это просто "низкий воздух" и звук его! Звук воздуха! Закройте глаза и одним движеньем входите. Толкайтесь ступнями, ну!
Закрыв глаза, Михаэль вошел в облако, и облако взвыло и затряслось от хохота-воя. Тогда Михаэль сжал веки до болезненной плотности, но и сквозь закрытые веки продолжал он видеть и чувствовать, как метушатся вкруг него какие-то тени, а облако, завертев себя винтом, со страшной скоростью устремляется вниз, в пучину Волги...
Когда Михаэль очнулся, лысачок-инструктор, искательно улыбаясь, обрывал с него датчики, присоски.
- Молодцом, пилот, молодцом! Для первой прикидочки вели себя чудненько!
Второй полет был не таким ярким, не было в нем непонятного "низкого воздуха", да и страху было меньше. Но зато был полет этот муторно-удушающим, потому как проходил под землей...
А после третьего полета Михаэль с фирмы свалил.
В третий раз новый инструктор - лысачок куда-то исчез - снова запустил Михаэля в небо. Перед полетом состоялся смутивший пилота разговор.
- Вы неплохо провели тренировочные полеты. Но самое интересное и, подчеркну, самое важное начинается только теперь. Теперь полет будет самый настоящий. Впрочем... Жалобы на самочувствие есть? - новый инструктор с костлявым лицом, в металлических круглых очках, тонкими пальцами беспокойно хватавший все подряд: полы своего зеленого халата, карандаши на столе, мочки ушей, щеки, брови, - глянул подозрительно Михаэлю в нос. - Если есть - высказывайте. Подлечим. Успокоим. И в путь, в путь! - Костлявый, - как и все худые-высокие, изнервлённый, - стал заводиться, побрызгивать слюной. "Самому бы тебе подлечиться", - подумалось тогда еще Михаэлю. Но костлявый вдруг успокоился, сел, закинул ногу на ногу, закурил, виновато улыбнулся, сказал:
- Работа, с-сами понимаете. З-затрахался. Ну-с, приступим. На этот раз для вас главное - не поддаться нисходящим воздушным потокам и... Ну, в общем, тем фантомам, или - лучше сказать, - образам, что в потоке этом могут встретиться. На этот раз ваш путь наверх, только наверх! Скорость предельная. Поэтому разучим несколько психорегулирующих команд. И еще эти... - инструктор чуть смутился. - Плевки... Да, да! Плевать надо умеючи! Вот так, через левое плечо! - очкастый смачно, но при этом тонко и даже изящно цыкнул слюной влево. - Кроме того... На сей раз вам полагается особый шлем, голосом команды подаваться не будут, а вот морзянка не исключена. Ну и - летательный аппарат. Теперь у вас будет, - инструктор опять виновато замялся, - летательный аппарат. Н-н-да... Старайтесь описывать то, что произойдет с вами в полете. Хоть в нескольких словах!
В третий раз Михаэль сильно нервничал. Нервничал потому, что вся подготовка к полету была необычной, и это ему здорово не понравилось. Во-первых, врачи - их набежало сразу несколько, и двое из них, как он понял из обрывочных фраз, были реаниматорами. Вместо привычных процедур (давление, вестибулярный аппарат, сердце) врачи занялись чем-то странным. Мерили и смотрели вовсе не то, к чему Михаэль, повидавший на своем веку медкомиссий видимо-невидимо, привык. А когда ушли врачи, колобком вкатился прежний инструктор-лысачок, стал выспрашивать, какие книги в последнее время читал пилот, любит ли он мистику, читал ли что-нибудь из книг религиозных. Тут Михаэль вышел из себя, стал кричать, что ежели он не шибко грамотный, так и пускай ищут другого, а не такого дурака, как он, что книг сейчас он не открывает, даже и открывать не собирается, разве какую книжку про рыбалку полистает. Но лысачок тут же его успокоил, а от радости, что капитан такой малограмотный, даже по плечу умильно погладил. Жест этот Михаэля расслабил, и он добавил, что из религиозного читал "Псалтырь" и что "Псалтырь" ему вполне подошла. Тут лысачок насупился (про "Псалтырь" говорить, видно, не надо было) и ушел. Вместо него явился костлявый и вручил Михаэлю махонькую дощечку, на конце загнутую лыжей, полированную. На дощечке был выцарапан чудной, не такой, как обычно, а с нижней перекладинкой, опрокинутой вправо, крестик.
- Ну-с, вот вам и летательный аппарат, - заговорил почему-то шепотом костлявый. - Берите в руки, ложитесь, запускать вас будем!..
Волга из обзора давным-давно пропала, облако, на которое его нацеливали, было далеко еще, когда Михаэль вдруг почувствовал: кто-то повис у него на левой ноге. Он дернул ногой - ногу не отпускали. Сейчас Михаэль летел уже не вертикально, а как обычно во снах и летают, а горизонтально. Поэтому смотреть на ноги было неудобно, но он все ж повернул голову, скосил глаза. И сердце его вмиг оторвалось от жил и рухнуло вниз: на левой ноге сидел голый, хвостатый, с белыми поросячьими ушами бес. Михаэль бешено заработал ногами. Но тут, ни откуда не прилетев, а словно здесь же из пространства вылупившись, появился бес второй, ухватил крепко ногу правую. Лететь сразу стало несносимо тяжко, горечь и злость душили Михаэля, он несколько раз принимался кричать, хотя и чувствовал: криков его никто не слышит. "Сдали, суки, бросили!.." - рвал и рвал он себе нутро. А под брюхом у пилота слышались визг, вой! Какое-то - пока сдерживаемое - смехалище начинало внизу, под брюхом, завариваться! Тут Михаэль почувствовал: медленно, но верно бесы утягивают его вниз! Идти вниз отчаянно не желая, он изловчился, перегнулся чуть не вдвое, стал лупить бесов изогнутой дощечкой по чему ни попадя. Черти - на удивленье - тут же истаяли, а Михаэля, засосав, как воздушным насосом, стремительно повлекло вверх. Тут же он и достиг малого, в тот день над волжской равниной чуть не единственного облака. Михаэль нехотя стал в облако входить и вдруг словно ослеп: невыносимое сиянье пробило облако слитным, живым, золотым столпом... Свет от столпа шел несказанный и тек медленно, словно мед. От света исходило насквозь проницающее, вечное спокойствие. Полет вмиг замедлился, скорость упала почти до нуля, тело обескостело, голову облил легкий приятный жар. Однако ногам было холодно, показалось даже Михаэлю: голова его в лучащемся облаке, а ноги из облака наружу торчат. Он опять прогнулся, стал сквозь золотой облачный туман глядеть вниз и вбок. Так оно и было! Ноги его босые - пятка к пятке, как у покойника, - выставились из облака, а близ ног бурюкались, булгачились бесы. Бесы немо разевали рты, сучили веревочными лапками, но хватать пилота за ноги уже не смели.
Внезапно Михаэля еще поддернуло вверх, он прошил облако иглой и растворился в густо-матерьяльном, текучем, сияющем мощней солнца заоблачном свете.
С самого своего вхожденья в облако Михаэль стал слышать сигналы в наушниках, но никак на них не откликался, виденного - ни вслух, ни про себя - не комментировал. Его, до последней морщинки, вобрал в себя золотой свет.
Внезапно сигналы в шлеме прекратились, а световое пространство над Михаэлем и вокруг него еще большим - величайшим, высшим светом заполнилось. Кто-то тихо-огромный, непомерный вошел во все клетки ставшего неплотным Михаэлева тела. Нестерпимая ласка и невыразимая приязнь разлились вокруг. На минуту пропали все молотящие мозг укоры-терзанья, и Михаэль прозрачностью тела и проницаемостью своей души сравнялся с Великим Светом. Но тут же и разлилась вокруг него туга печаль. Никто не спросил его: "Ты зачем, Миха, здесь так рано?" Никто не укорил: "Неужто - самовольно решился?" Но и вопрос, и укор Михаэль ощутил ясно и от этого в своей проглянутой насквозь (как стеклышко на свет), а затем за ненадобностью отброшенной душе почувствовал нестерпимую боль. Умирая от стыда-позора, вымаливая для себя хотя б еще секунду великой ласки и зная: ее не будет! обрубленным вертолетным винтом грянул "пилот" вниз...
Открыв глаза, Михаэль увидел: лежит он на операционном столе, а из окошка полуподвального темень ползет. Но ведь "улетал"-то он днем! А теперь лампы вовсю горят и запах дурной стоит, да и чувствует он себя как покойник, сдуру выпрыгнувший из домовины.
- Вернулся! Ай, душка, ай, пилот! Как танцевал! Танцор полета, вот ты кто! - прыгал рядом лысачок.
- Глюкозу в вену! Адреналин, камфору! - приказывал незнакомый врач.
- Очнулся, пас-скуда! - встряхивал близ стола руками костлявый-изнервленный. - Только что не говорил, а так, молодцом... Но решающий полет - с-следующий!
