Элли и арфист - Хейзел Прайор
Элли пообещала не рассказывать Джо о бесплатной арфе, но подчеркнула, что очень хотела бы поболтать с Джо как женщина с женщиной.
Поболтать как женщина с женщиной? Что это значит?
– Что это значит? – спросил я.
Она откашлялась.
– Это касается только меня и ее. И больше никого, – ответила она, подчеркнув каждое слово.
Должно быть, она собиралась обсудить какую-то личную женскую тему, что-то, чего я не понимал.
Как бы то ни было, я ответил, что уверен: это будет не проблема.
26
Элли
Рода ненамного моложе меня, но оба ее родителя до сих пор живы и здоровы. Она понятия не имеет, как ей повезло.
Я звоню Вик:
– Как мама?
– О, сама знаешь.
Да, знаю, и даже слишком хорошо.
– А как ты? – спрашиваю я.
– Пришиваю к носкам ленточки с именами.
У Вик четверо детей, которые постоянно теряют спортивную экипировку, и мать, которая не в состоянии отличить собственные вещи от чужих. Пришивание именных этикеток – одно из неизбежных дел в жизни Вик.
– Фуу-у, бедняжка!
Моя сестра – великолепный союзник, хотя наши судьбы сложились по-разному. Сейчас вся жизнь Вик сводится к заботе о ее семье. (Если честно, я не знаю, к чему сводится моя жизнь, но сейчас не обо мне речь. Иногда мне хочется, чтобы это было так, но я стараюсь об этом не думать.) Я жажду довериться и рассказать все ей. Она ничего не знает о моей игре на арфе, не говоря уже о Дэне, Роде и моем недавнем открытии. Но я чувствую, что открываться пока рано.
– Мы с Клайвом приедем к вам на Рождество? Все в силе?
– Ну, конечно! – восклицает она. – Я рассчитываю на твою помощь в приготовлении ужина, не говоря уже обо всем остальном!
– Каков план мероприятия?
– Все как всегда: жареная индейка, подарки, елка, всеобщая суета.
– Держу пари, что дети в восторге.
– О да, они уже на взводе! – смеется она.
Я представляю их, стайку маленьких монстров, которых я так нежно люблю: два мальчика, две девочки; воплощение энтузиазма, шума и хаоса.
– Мне так не терпится поскорее вас всех повидать! А мама присоединится к нам на Рождество?
– Да, кто-нибудь из нас за ней съездит.
– Думаешь, у нас получится ее развеселить?
– Мы обязательно попробуем.
Я вздыхаю.
– Вик, огромное тебе спасибо за все, что ты делаешь.
– Элли, все в порядке. Я знаю, что ты сделала бы больше, если бы могла.
– Просто позволяй мне быть благодарной, ладно?
– Ладно. Валяй. Выражай свою благодарность.
– Вик, ты великолепна!
– Да, знаю. Я потрясающая! Потрясающая, терпеливая, многострадальная, обиженная я!
Я точно знаю, какое у нее лицо, когда она это говорит. Мы так похожи.
Я пытаюсь ее успокоить:
– Обижаться можно. Сначала мама обижалась на нас.
– Еще как.
В голове проносится поток воспоминаний. Маме не нравилось любое проявление эмоций, она наказывала нас за малейший намек на эгоизм и личные интересы, подавляла любые полеты фантазии. Ей даже не нравилось, когда мы, маленькие девочки, давали имена пчелам и слизням в нашем саду. (Моей любимицей была Берти Би. И когда однажды утром я расплакалась, увидев, что Берти мертва – я была уверена, что это она, хотя все пчелы выглядят одинаково, – мама сказала: «Элли, когда ты, наконец, повзрослеешь! Ты настоящая тупица, раз позволяешь подобным вещам на тебя влиять».) Я ни разу не видела, чтобы она плакала, даже когда умер мой отец. Она не излучала тепло, как положено матерям. Единственное, чего в ней было много в любое время дня и ночи, так это неодобрения.
– Думаешь, мы полностью разрушили ей жизнь? – спрашиваю я Вик.
– Если бы у нее не было нас, где бы она сейчас находилась? Гнила бы в каком-нибудь жутком месте, в госучреждении с вонючими туалетами. И отдельный бонус – ноль посетителей, абсолютное одиночество.
Когда у мамы развилась деменция, все ее немногочисленные друзья словно испарились. Сейчас ее навещаем только мы с Вик, причем мои визиты более чем редки. Слишком уж велико расстояние от Йоркшира до Эксмура.
Я вздыхаю.
– Вот бы папа все еще был с нами!
Мало кто смог бы терпеть маму так, как терпел ее он. Он никогда не шел против нее, но обеспечивал меня и Вик той молчаливой поддержкой, которой мы так жаждали и в которой так остро нуждались. Именно папа сделал наше детство сносным.
– Я скучаю по нему, думаю о нем каждый день, – признается Вик.
– И я.
* * *
Я звоню маме.
– Как дела, мам?
– Кто ты?
– Это я. Элли.
– Кто такая Элли?
Я чуть не выпалила: Элли Джейкобс, эксмурская домохозяйка.
– Элли, твоя дочь, – объясняю я.
– А, старшая.
Звучит многообещающе.
– Мама, могу я тебя кое о чем спросить?
Короткая пауза.
– Скорее всего, она так и сделает, независимо от того, пойдет дождь или нет.
– Мама, послушай! А ты… ты хотела бы, чтобы у тебя никогда не было детей?
– Детей? Детей?
– Да. Детей.
Неужели она позабыла значение этого слова?
– Детей, – повторяет она. – Да, у меня были дети. У меня их было двое.
Я делаю вдох и пробую снова:
– Мама, скажи мне: ты вообще рада тому, что у тебя… что у тебя есть дети?
– Ну да, конечно! Это было лучшее, что я когда-либо делала!
В ее голосе жар, которого я не слышала уже несколько месяцев.
– Я перезвоню. – Я кладу трубку. Мое тело сотрясается от рыданий.
* * *
Джо ниже ростом и коренастее Дэна, но у нее такие же черные как смоль волосы и круглые темные глаза. Ее волосы коротко подстрижены, на ней джинсы и алый свитер. На ее лице ни грамма макияжа – она одна из тех женщин, которым он не нужен. Ее выразительные черты лица говорят сами за себя.
Поначалу я чувствую легкую угрозу, исходящую с ее стороны, и начинаю сомневаться в верности принятого мной решения. Но потом она подходит и тепло пожимает мою руку.
– Как вы с Дэном познакомились? – спрашивает она.
– Совершенно случайно, – объясняю я. – Я гуляла и наткнулась на Амбар «Арфа», а затем начала брать уроки игры
