Лонг-Айленд - Колм Тойбин
В пабе Нэнси приветствовал Шейн Нолан, стоявший за стойкой.
– Босс в отъезде, – сказал Шейн.
– А когда вернется?
– Не сказал, но велел запирать мне, значит не скоро.
– Ты знаешь, где он сейчас?
Нэнси не сразу сообразила, что это прозвучало, как будто ей важно, где находится Джим.
– В Дублине по делам.
Нэнси не могла понять, что за дела у Джима в Дублине. И его бухгалтер, и адвокат были местными. И почему он не сказал ей, что уезжает?
– Ему что-нибудь передать? – спросил Шейн.
– Нет-нет, я просто проходила мимо.
Даже для самой Нэнси это прозвучало неубедительно.
– Ладно, я скажу, что ты заглянула.
– Да нет, не стоит беспокойства.
* * *Как странно, думала Нэнси, что и Джим, и Эйлиш одновременно оказались в Дублине. Джим обычно ездил туда по четвергам, а сегодня был понедельник. А еще мать Эйлиш недоумевала, чего ради дочь сорвалась с места так рано. И почему Джим решил задержаться в Дублине допоздна?
Нэнси представила, как они случайно столкнулись на Графтон-стрит. Что бы они делали? Остановились бы поболтать? На мгновение в ее мозгу всплыла картинка со свадьбы: Джим и Нэнси беседуют непринужденно, почти как близкие друзья. Это было странно. На взгляд Нэнси, при встрече они должны были чувствовать себя скованно и неловко. Но затем кто-то отвлек Нэнси, и она больше не вспоминала об этой сцене.
Сейчас все выглядело гораздо серьезнее. Возможно, Джим с Эйлиш успели переговорить до свадьбы, и все напряжение между ними рассеялось. Потому-то они и болтали, как старые приятели. Но было и еще что-то. Что-то в тоне Шейна, в голосе миссис Лейси, когда она сказала, что Эйлиш в Дублине, – какая-то неопределенность, нечто, чему не было объяснения. «Он в Дублине по делам», – сказал Шейн. В Эннискорти было не принято выражаться так формально. Впрочем, у Джима действительно могли быть дела в Дублине, в которые он предпочитал не посвящать Нэнси. Возможно, что-то связанное с деньгами. А Эйлиш могла уехать в Дублин пораньше, чтобы сбежать от матери.
Проходя мимо памятника на Рыночной площади, Нэнси заметила Джерарда; он понуро брел к дому, опустив голову. Ей вдруг стало его жаль. Захотелось сказать, что он может пойти в «Уайтс Барн» в любую субботу, когда захочет. Но это будет неправильно. Как жалко, что Джима не было в пабе. Если бы она просто рассказала ему эту историю, ей наверняка полегчало бы.
Нэнси остро ощущала свою беспомощность. Она настроилась поговорить с Джимом не только о Джерарде, но и о том, как устроить их жизнь после свадьбы. Джим нашел бы способ ее успокоить. Джерард ему нравится. Да и сам Джим, возможно, не против переезда за город. Какая жалость, что его нет на месте!
После субботнего происшествия и разговора про Рим с отцом Уолшем Нэнси чувствовала, что не в состоянии провести вечер в одиночестве. Что-то должно было измениться, что-то скоро произойдет. Пока Нэнси пропускала проезжавший по площади автомобиль, ей пришло в голову рассказать Джерарду, что она выходит за Джима. Рассказать, не откладывая. На миг ее охватило волнение. Она заспешила к дому, чтобы найти сына до того, как передумает.
2
– Этого я не говорил, – перебил ее Ларри. – Я сказал, что вы ели друг друга.
– Когда это было? – спросила Эйлиш.
– Я же тебе сказал. В Голод. Во времена Великого голода[5].
Не успели они отъехать от аэропорта, как Ларри принялся рассказывать Эйлиш о книге, которую ему подарил мистер Дакессян.
– Розелле он тоже подарил, но она ее с собой не взяла.
– Она слишком тяжелая. Я прочту ее, когда вернусь. Но дядя Фрэнк дал мне другую, и я прочла ее в самолете.
– Это книжка той женщины, – сказал Ларри.
– Ларри, я сама в состоянии рассказать маме про свою книжку.
Розелла порылась в сумке.
– Она называется «Цена моей души», Бернадетт Девлин[6], – сказала она, доставая книгу в мягкой обложке.
– А моя – «Великий голод»[7], – сказал Ларри. – И в ней говорится, что вы ели все, до чего могли дотянуться, включая друг друга.
– Что значит «вы»? – спросила Эйлиш. – Честное слово, Ларри!
– Там так написано. Не стреляйте в меня, я прочел это в книге.
– В самолете он зачитывал вслух самые страшные места, чтобы все слышали.
– А как твоя книга? – спросила Эйлиш.
– В начале она очень грустная, а потом мне захотелось познакомиться с Бернадетт Девлин. Я восхищаюсь ею. Если бы она приехала в Эннискорти, когда мы там будем, это было бы потрясающе.
За Эшфордом Эйлиш нашла тихое место, где можно остановиться.
– Мне нужно кое-что сказать вам обоим. Ваша бабушка в Эннискорти ничего не знает о том, что случилось у нас дома. Ничего! Она уже старенькая, и это ее сильно расстроило бы. Поэтому ни слова! Ни единого! И ремонт в ее доме не делался годами. Я не знаю, в каких комнатах мы будем спать. Но не жалуюсь. Ваша бабушка очень гордая и очень ранимая.
– Как ей достался этот дом? – спросила Розелла, когда они выехали на дорогу.
– Что ты имеешь в виду?
– Бернадетт Девлин пишет, что католики не могли получить жилье.
– Это было на Севере.
– А на Юге не так?
– Нет, на Юге не так.
Пока Эйлиш доехала до Арклоу, Розелла и Ларри уже уснули. В разговоре с ней они не упомянули ни отца, ни итальянскую бабушку. Эйлиш гадала, знают ли они, что Тони ей не пишет.
* * *Проводя языком по зубам, она все еще ощущала вкус его губ. Утром в гостиничном номере Эйлиш пообещала, что позвонит ему из телефонной будки в конце Парнелл-авеню, хотя ей и трудно будет выбраться из материнского дома.
Вчера, когда она спросила у стойки в отеле мистера Фаррелла, мистера Джима Фаррелла, молоденькая горничная сразу же отослала ее в номер на верхнем этаже.
День выдался ясный и погожий; они могли бы прогуляться, но Эйлиш знала, что они останутся в номере, пока завтра утром ей не придет время уходить. Джим, в рубашке с короткими рукавами и в носках, смущенно открыл дверь.
– Я немного прилег, – сказал он.
– Не позволяй мне… – начала Эйлиш и увидела двуспальную кровать. Она улыбнулась тому, как легко все оказалось.
– По-моему, комната неплохая, – сказал Джим. – Может быть, тесновата по сравнению с номерами в американских отелях.
Эйлиш не стала ему говорить, что ни разу не останавливалась в американских отелях.
Она сняла туфли и некоторое время спустя легла в кровать рядом с Джимом. Он поцеловал ее. Завозился с пуговицами на ее блузке. Эйлиш хотелось шепнуть ему, что
