Кигель Советского Союза - Юлия Александровна Волкодав
Зато она хорошо помнила их гастроли сразу после свадьбы. Зейнаб наивно полагала, что у них будет нечто вроде медового месяца, тем более что гастролировать предстояло по Черноморскому побережью, где весна наступала на два месяца раньше, чем в Москве. Прекрасная солнечная погода, зелёные пальмы и цветущая мимоза – всё было почти как в её тёплом детстве. Но с одной поправкой: наслаждаться природой и обществом Андрея у неё не было ни минутки. Стоило им сойти с трапа самолёта в Адлере, как к Андрею кинулся какой-то человечек, энергично затряс ему руку и радостно сообщил, что сумел пробить по два дополнительных концерта в каждом зале.
– То есть у меня по три концерта в день? – уточнил Андрей.
– Да! – воскликнул человечек. – Были, конечно, кое-какие сложности, сам понимаешь. Но публика так разбирает билеты, что мы нашли варианты…
– Нет! – прежде чем успел ответить Андрей, возразила Зейнаб. – Мы не согласны. Мы договаривались работать по одному концерту в день. Товарищ, вы вообще понимаете, что такие вещи надо заранее согласовывать?
Но «товарищ» как-то странно посмотрел на Андрея и засмеялся. А Андрей приобнял её за плечи и сказал:
– Девочка, давай-ка договоримся. Ты никогда не будешь вмешиваться в рабочие вопросы.
Он улыбался, но в его голосе и взгляде сквозило что-то такое, что отбивало охоту возражать. Про Кигеля потом часто писали «мастодонт, мэтр, корифей нашей эстрады». Но правильнее было бы сказать «скала». Скала, о которую разбивались любые волны моды и конъюнктуры, сплетни и слухи, замечания и возражения. На Андрея невозможно было повлиять. Позже в совместных поездках Зейнаб не раз видела, как внушаем, например, Марик. Его директор знал подход к артисту и мог уговорить его где-то выступить или, наоборот, отказаться от нежелательного концерта. Марат был вспыльчивым, норовистым, но к нему всё равно можно было найти ключик. Про Лёню Волка и говорить нечего – тем вертели как хотели и директор, и даже жена. А Андрея было невозможно убедить спеть на одну песню меньше, потому что они опаздывают на поезд в следующий город. Если он решил, что споёт ещё на бис, он будет петь. А вы, дорогие организаторы, как хотите: меняйте билеты, задерживайте поезда – ваши проблемы. Точно так же и дома: Андрей решил, что они переезжают за город, они переехали. Другой вопрос, что он всегда старался сделать так, чтобы ей и детям было комфортно. И стоило Зейнаб пожаловаться, что до города далеко добираться, он из воздуха достал для неё машину и личного шофёра ещё тогда, в советские времена, когда водители были разве что у партийной номенклатуры.
С возрастом он, конечно, стал помягче: перестал лезть в домашние дела, требовать с внуков так, как требовал с детей. Полностью доверил Зейнаб заботу о его гардеробе и здоровье, даже не спрашивал, что за таблетки она кладёт утром к его тарелке, спокойно соглашался, если она тащила его к какому-нибудь врачу. Но рабочие вопросы по-прежнему с ней не обсуждал, просто ставил перед фактом, что опять уезжает на две недели на Север, петь для славных нефтепромышленников, например.
Да, поначалу они работали вместе: Зейнаб вела его концерты, но с каждым выступлением всё больше понимала, что она пятое колесо в телеге. Андрею не требовался конферансье, он прекрасно общался с залом, импровизировал, часто вспоминал на ходу какие-то песни, которые просили зрители, и Зейнаб ему только мешала.
– Давай я сегодня сам, – всё чаще предлагал он, особенно на втором или третьем концерте в день. – Ты ведь уже устала. Ты можешь поехать в гостиницу, отдохнуть.
– А ты не устал? – удивлялась она. – Я-то на два слова выхожу, а ты постоянно на сцене.
Он пожимал плечами. Андрей правда не уставал, у него к третьему концерту ещё больше сил появлялось. И Зейнаб ехала в гостиницу, стараясь к возвращению мужа приготовить на плитке горячий ужин и создать в уныло-типовом номере хоть какой-то уют: поставить в воду подаренные зрителями цветы, разложить вещи из наспех брошенных в углу чемоданов.
– Ты зря на это соглашаешься, – как-то сделала ей замечание Маша Агдавлетова, жена Марика, с которой они оказались в одной поездке. – Ты потеряешь квалификацию как артистка и станешь просто женой.
– Андрей оформляет меня по документам как артистку его коллектива, – призналась Зейнаб.
Маша покачала головой.
– Не в этом дело. Ты сама превратишься в домохозяйку, обслуживающую его королевское величество, разве ты не понимаешь? Тебе надо развиваться как артистке, как самостоятельной личности.
Зейнаб тогда промолчала, а потом, ожидая Андрея в пустом номере с очередного концерта, долго размышляла. А хочет она быть артисткой? Да, это весело – выходить на сцену, общаться со зрителями! Но не более того. Никакая она не артистка, если сравнивать с ним. Для Андрея сцена была священна, и если два-три дня не требовалось нигде выступать, у него портилось настроение, он чувствовал себя ненужным и отчаянно искал работу, иногда даже на общественных началах, ехал к своим подшефным, коих у него всегда был миллион. Он не развлекался на сцене, как Зейнаб, не выгуливал костюмы, как она платья. Для него это было серьёзно. И, глядя на мужа, Зейнаб понимала, что ей сцена ни к чему. Ей хочется быть рядом с ним, ей нравится, когда они приезжают в новый город и их встречает целая делегация, иногда с цветами, а иногда и с хлебом-солью. И даже ждать его по вечерам ей нравится. Он приходит после концерта с горящими глазами и охапкой цветов.
– Куколка, ты не представляешь, какой сегодня был зал!
Целует её, а сам бросает жадные взгляды в сторону плитки. Голодный, конечно. И они ужинают, обсуждая прошедший концерт, а потом… Да, после трёх выступлений у него ещё хватало сил на это «потом». И скоро появился Антошка.
***
– Мама, волноваться совершенно не о чем!
Зейнаб вздрагивает и оборачивается. Она даже не услышала, как сын вошёл. И подъезжающей к дому машины не услышала. Ну да, на автомобилях детей установлены специальные датчики, чтобы ворота автоматически открывались, и ключи от дверей у них имеются, так что звонить не пришлось. Впрочем, двери могли оказаться и не заперты – в последние годы все расслабились: посёлок охраняется, забор высокий. А в девяностые у Андрея даже личная охрана была, и у Зейнаб тоже. Те времена и вспоминать не хочется: каждый день в какого-нибудь бизнесмена стреляли, каждый день что-то взрывалось. Даже артисты попадали под раздачу, а Андрей мало того что занимался бизнесом, так ещё и крепко поссорился с какими-то серьёзными людьми.
