Теория выигрыша - Светлана Анатольевна Чехонадская
Именно поэтому его так поразил собственный поступок год спустя.
Вначале он, как обычно, прильнул к замочной скважине и услышал, что директор строительной части остановился между этажами. Скрипнула рама, зашуршала газета…
Директор постоял, шумно дыша…
У них там за домом был овраг, полный зеленого воздуха…
– С дураками спорить неинтересно, зря я ввязался, – произнес директор. – Ведь он явный дурак… Он не понимает сущности успеха. Ну не понимает, хоть ты его убей!
Тощий вечно голодный прыщавый паренек не хотел подслушивать – его, как обычно, парализовало согнутого пополам.
…– Природа воли такова, – сказал директор, – что она вступает в непримиримое противоречие с успехом. Вот в чем закавыка, на которой сломалось столько судеб. Не воля определяет удачу. Сила воли – главное препятствие… Отпустить на волю… Хи-хи, это ведь каламбур?.. И встает вопрос разума: а насколько мешает он? И я отвечу: он очень мешает. Никакого разума, никакой воли… Это они подъехали, что ли? Они меня, что ли, видят? Значит, этот пакет они найдут первым. Это жаль, ведь на какую-то минуту они подумают, что я дешевый фраер с золотыми цацками… Так о чем я? Об удаче, да…
Анатолию казалось, что он под гипнозом и все его чувства поменялись местами, перепутались. Спина стала твердой, как ступня, рука заболела зубами, глаза заволокло артериальной кровью, а ухо стало видеть. Он видел спину человека, стоявшего у окна. Человек дышал вечерним воздухом и немного печально разговаривал сам с собой.
– И значит, надо делать так, – сказал человек…
А у Анатолия в горле вдруг стали расти волосы, и ноги его стали волосами, они мягко подогнулись – он упал на колени, волосы из горла полезли наружу…
– Это очень просто, – сказал человек.
Видимо, он потерял сознание на несколько минут, не меньше. Когда он очнулся – весь в собственной блевотине – человека на площадке уже не было. Анатолий не увидел его, когда поднялся с пола и рванул дверь на себя. В голове вдруг все встало на свои места: перешептывания соседей о богатстве директора, разговоры о военном снабжении, молодые девушки в котиковых шубках, выходящие от директора по утрам, коньяк ящиками, мандарины мешками… Анатолий пошарил между рам – да, там был пакет. Внизу у черной машины стояли два мужика и курили, лениво переговариваясь. Один из них посмотрел наверх и встретился с Анатолием взглядом. Анатолий взял пакет и вернулся в квартиру.
– Вера! – сказал он Верке на третьем месяце их романа. – Я только потом, уже где-то через год подумал: да как я на это решился?! Я! Слабый чувак, который не мог решиться открыть дверь, чтобы помочь пожилому человеку собрать рассыпанные бумаги! Что на меня нашло? Ведь на следующий день был обыск и всех соседей опрашивали и ко мне пришли. Ты представляешь? Я один, кто не сказал им ничего! Все остальные даже не подумали что-то ужучить. А ведь у нас двор был – вор на воре. Это как, Вера?
– Ну-у…
О подслушанном монологе он ей не сказал – да и плохо понял, о чем директор разговаривал сам с собой в ожидании ареста. Не сказал и о своем кратковременном обмороке, от которого в голове навсегда осталось крайне вонючее тошнотворное воспоминание. Так что решимость Анатолия Борисовича и вправду выглядела очень неожиданной. Слушал-слушал, потом вышел и взял свою будущую богатую судьбу недрогнувшей рукой. Чудесное превращение, да и только.
«Чокнулся, – добродушно думала Верка. – В тот момент ты и чокнулся. Надо же – всю жизнь собирал эту историю по крупицам! Жулик имущество от обыска прятал, тебе подвалило нежданно-негаданно, а ты все смыслы ищешь, жадина-говядина».
Выбранный за богатство, Анатолий Борисович вначале сильно Верку разочаровал. Не понравился уже первый их ресторан – тот, куда он повел ее в обеденный перерыв. Она-то думала, придут в «Погребок», там музыка вдарит – барин пришел! – шампанского сладкого поставят, шашлык пожарят… А он ее повез в центр города, в новый дом-книжку – в СЭВ. Там ресторан был большой, новый, стеклянный, бездушный какой-то. И блюда подавали не нарядные. Добротные, но не праздничные. Как дома. Бефстроганов, там, и осетрину, которую Верка терпеть не могла, поскольку ее запах напоминал ей о детском доме.
– У нас в Дагестане, когда у богачей осетрина пропадала, они ее в детский дом привозили, – рассказала она Анатолию Борисовичу. У того глаза увлажнились, она не совсем поняла, почему.
Дарить золото он начал ей со второго дня знакомства. И подарил муть какую-то. Золото было совсем не розовое, а желтое, как бижутерия. Верка заподозрила, что это искусственное кольцо, и передарила его Лидиной воспитательнице на День учителя. Потом была желтая цепочка и еще кулон непонятного дизайна – цветочно-квадратного какого-то. И без камней, что самое неприятное, а просто закрашенный разными красками. Анатолий Борисович сказал, что это эмаль ар-деко. «Говно» – подумала Верка и начала действовать.
Она ведь намечтала себе богатого, а богатый должен быть богатым, иначе какой же он богатый?
– Я такие раскрашенные штучки не ношу, – насупилась она. – Мне это не по должности. Что люди скажут в магазине? Так что заберите, девчонкам-официанткам подарите.
Анатолий Борисович страшно умилился. Драгоценности были его основным делом, собирал он их давно и понимал в них лучше любого другого в Советском Союзе. Про коллекцию его ходили легенды, тем более что в последние годы коллекция стала хорошо пополняться благодаря сваливающим евреям. Такие вещички всплывали с мутного дна российского двадцатого века – о! – кто бы мог подумать, что драгоценности зарываются в ил истории, чтобы переждать шторм… Перед Веркой-детдомовкой, ни черта в жизни не видевшей, живущей в ужасной комнате без окон, ему хотелось выглядеть прекрасным принцем, вот он и дарил очень дорогие украшения. И переживал при этом, жадничал слегка, и наказывал себя за жадность – очень ценные кулоны и кольца надевал на Верку, хотя еще ее телом и не попользовался. А тут такое везение: девочке подавай бирюльки из детдомовских мечтаний. Где взять
