Безликий - Мирон Варламов

всех смыслах лучше комара, и человека это устраивает. На протяжении множества веков, человек убивал комаров огромным количеством и был безнаказан, потому что мир предполагает подобное неравенство. Разве будет человек судить самого себя за то, что не затрагивает его самого как отдельный род? А почему никто не подумал о том, что комар не согласен с таким порядком вещей. Тот, кто ущемлен в своих правах рано или поздно начинает бунтовать, и пытается достичь справедливости. Слабое всегда подчинено сильному, но слабое сегодня, может стать сильным завтра и свергнуть того, кто завтра окажется слабым; сильное возвышается над слабым, но слабому остается лишь выражать свое несогласие и бунтовать против такого положения вещей. Несколько часов назад случилось, казалось бы, невозможное – комар убил человека. Был ли умысел у комара? Я считаю, что умысел был, но повторюсь – умысел не частный, а общий – всего рода. На протяжении огромного отрезка времени комары терпели бесчинство, убийства и издевательства со стороны человека? Сколько было комаров, которые хотели бы отомстить? С течением времени, от одного комара к другому передавался инстинкт мести, инстинкт восстановление справедливости, который стал смыслом и сутью комариного рода. Поэтому я говорю, что умысел был. Умысел не одного, а множества, следовательно, наш обвиняемый виновен по той причине, что он является частью нашего мира. Да, вы заметите, что он не виноват в том, что он стал комаром, ведь он не выбирал себе такой участи быть подвластным своим инстинктам, но как он мог что-либо изменить в последующем, не обладая сознанием и разумом? Человек, которого мы поставили выше комара, может изменить свою участь; он обладает сознанием, и тягу к своим инстинктивным, природным желаниям, к коим среди прочих относится желание убивать себе подобных, человек подавляет лишь разумом. Поэтому существование комара обусловлено лишь существованием и ничем больше. Поэтому, говоря: «данность», мы вкладываем в него термин «умысел». Поэтому комар виновен.

Защитник был недоволен заявлением обвинителя; он начал прыгать от нетерпения и недовольства, что было смешным, поскольку он только глубже увязал в перине, как в болоте, и разноцветных подушках, которые наваливались на него сверху и сбоку, не давая обрести какую-либо точку опоры. Комар, который после замечания судья притих, снова начал судорожно и сильнее прежнего метаться по банке и издавать пронзительный писк. Обвинитель был доволен своей речью, он улыбался и поглаживал пышные усы, и, даже осмелился достать трубку и прикурить, хотя редко позволял себе подобную вольность и распущенность в зале суда. Оба участника со стороны защиты смотрелись удручающе и в сумме своих движений создавали нечто непоследовательное и похожее на совместное помешательство. Сладко пыхтя трубкой, обвинитель с наслаждением наблюдал, как защитник бесится, не в силах держать себя в руках и соблюдать спокойствие, которое было необходимо в суде, и, как комар под стать своему визави совершает причудливые амплитуды в банке, иногда ударяясь о стекло. Чтобы не упускать такой удачный момент, он решил завершить начатое, утвердить свое положение и сказанные им ранее слова показанием жены П., как единственной свидетельницей по этому делу. Жена П. умилялась от сладострастия и наслаждения, которое она испытывала, находясь в мягком и удобном кресле; ее лицо разбивалась судорогой и странной мимикой от переизбытка чувств, что могло показаться противоестественным и навязанным ей чем-то извне – чем-то иным, но никак не ощущением удобства кресла. Она не позволяла себе заснуть, потому что не хотела перестать ощущать, как по ее телу распространяется тепло и наслаждение. Находясь в полудреме, с полузакрытыми глазами, Жена П. тихонько стонала, и, когда ее потряс за плечо обвинитель, она замолкла и взглянула не него мутными глазами. Он сказал ей, что нужно дать показания, на что она утвердительно кивнула, и хриплым голосом спросила можно ли ей остаться в кресле. Обвинитель недовольно дал свое согласие, вытряс из трубки не до конца прогоревший табак в пепельницу и громким басом сообщил, что слово предоставляется свидетелю со стороны обвинения.

Жена П. неохотно оторвала свою спину от кресла и уселась таким образом, чтобы видеть защитника и комара, к которому она перестала испытывать негативные чувства и неожиданно прониклась состраданием и пониманием к его существу, хотя до процесса у нее было огромное желание прихлопнуть убийцу ее мужа. Ее больше не возмущали и не вводили в отчаяние мысли о том, что она осталась одна, и, что теперь ей придется вести все свои дела в одиночку, включая выплату кредиторам по денежным обязательствам; жена П. словно перенеслась в другой мир, в мир, где обращать внимание на подобные мелочи и всерьез беспокоиться о них считается дурным тоном и бесплодным занятием. Ее как внешнее, так и внутренние преображение с начала процесса было впечатляющим: кожа, которая была суховатой и жесткой сделалась гладкой и мягкой как самый нежный шелк; глаза, будучи красными от слез, выражавшие боль и страдание, стали свежими, чистыми, но в тоже время с них не сходила пелена сладострастия и наслаждения; тонкие, плотно сжатые губы теперь расслабились и приоткрылись, обнажая ряд белых передних зубов; горбатость и понурость, которая присутствовала в ее осанке, превратились в стойкость и подтянутость – расправленные плечи придавали жене П. свежий и бодрый вид. Откашляв несколько раз в ладонь, она начала говорить.

– Я со своим мужем, когда еще он был жив, очень страдали от комаров. Все было бы, конечно, иначе, если бы мы остались жить в своем старом доме, где комаров было не так много, как в новом доме, который мы недавно купили, взяв ссуду в банке. Новый дом был прекрасен, он устраивал нас всем, но одного мы не учли – одной, казалось бы, незначительной мелочи, но которая решила мою судьбу и судьбу моего мужа. Дом располагался рядом с болотом, поэтому каждый вечер в наш дом начинали прилетать комары, которые были не такие маленькие и безобидные, как, например, в нашем старом доме, а большие, жутко надоедливые и кусачие. Мы начали принимать меры: поставили на всех окнах специальные сетки, а дверь занавесили марлевой тряпкой по совету одного нашего знакомого, но это не помогло. Комары непонятными и невообразимыми способами умудрялись залетать в дом и продолжали мучить нас. Мы думали, что они начали существовать, то есть размножаться и вести жизнь не на улице, как большинство комаров, а внутри нашего дома. Их жужжание доводило меня и мужа до состояния бешенства: мы брали в руки свернутые трубкой газеты или полотенца и начинали бегать по всему дому и убивали комаров, этих