Совсем как ты - Ник Хорнби
Кто лучше в постели?
Он послал ей эмодзи «закатываю глаза».
Как это понимать?
Закатываю глаза
Это не ответ.
Кто из нас двоих? Я
Ха-ха.??
Ты конечно
Почему «конечно»?
Если отвечать начистоту, пришлось бы сказать: «Потому что я еще мозгами не трахнулся, чтобы написать по-другому», но это нипочем не привело бы к завершению разговора.
Потому что… сама знаешь
Что я знаю?
Он напечатал слово «смущен», понадеявшись, что в выпадающем меню выскочит эмодзи с зардевшимися щеками. Выпало несколько характерных рож, и он просто ткнул в первую попавшуюся.
А это что такое?
Смущение
Лицо как во время секса. И дописала: Зачем присылать эмодзи, если их нужно объяснять словами? И еще: По какому поводу смущение?
Обсудим это с глазу на глаз. В нашей сараюшке
Тогда она улыбнулась, по-настоящему улыбнулась своим настоящим лицом. В ответ он прислал «оки» и несколько сердечек. В Борнмуте вместе с большинством пассажиров из вагона вышли мать с дочерью. Джозеф пересел на соседнее кресло.
– Ну прости, – заговорил он. – Прости, что раньше не сказал.
– Ты поэтому думал, что мы с ней не поладим?
– Ну да. Бред какой-то.
– Ладно, это радует. Как вы расстались?
– Ну, как-то. Не знаю.
– Это были странные отношения?
– В каком плане?
– Ну, как тебе объяснить? В плане разницы в возрасте.
– Я бы не сказал. Скорее, эти отношения ощущались… как вставная конструкция. Парентеза.
– У-у. Парентеза. Не стоит так напрягаться, дружок.
– Ты понимаешь, о чем я?
– Ну да. Конечно. У нас у всех бывало нечто похожее.
Но вот беда: Ханна и сама ощущала себя парентезой. Их роман закрутился в летний сезон, аккурат во время ее каникул; она устроилась официанткой в стейк-хаус, и эта роль была очень далека от ее реального существования. О своих бывших она помалкивала, но Джозеф подозревал, что учебный год закончился для нее расставанием, хотя при этом не сомневался: когда она вернется к учебе, кто-нибудь будет ее поджидать. Джозеф сливался с ее временной жизнью в Северном Лондоне, но лишь до тех пор, пока она не воссоединится со старыми друзьями, с которыми тоже рано или поздно разбежится, а не с теми, кто останется прозябать в Тотнэме. И хотя все в Джозефе было для нее внове, с ним она топталась на месте. В таких обстоятельствах они долго не протянут. Он долго не протянет.
Что же касается вопроса, на который он так и не ответил: секс был другим. Пару раз он ловил себя на мысли, что, желая быть услышанным, сам не особо интересовался чужим мнением. Зачем?
На станции Крюкерн уже заждались Люси с мальчишками. Погода стояла теплая; приехали они на старом «ситроене» с откидным верхом – автомобиль все равно простаивал у Майкла Марвуда в гараже. Ханна приготовилась к рукопожатию, но Люси чмокнула ее в щеку. Джозеф, если можно так выразиться, будто смотрел эмоциональное порно: две суперские женщины, которые ему очень нравились, мило щебетали друг с дружкой.
Уложив свои сумки в багажник, Джозеф с Ханной растерянно осмотрели поданный им транспорт.
– Садись вперед, – распорядился Джозеф.
– Давай ты, у тебя ноги длиннее, – ответила Ханна.
– Да, но я знаю этих двух оболтусов, а ты – нет. С удовольствием их раздавлю.
Мальчики расхохотались, и Джозеф уселся между ними.
– Держитесь крепче, – предупредила Люси. – Вождение в этих краях – сплошная нервотрепка. Дороги узкие, живности – тьма, все время надо прижиматься к обочине.
– У тебя есть права? – обратился Джозеф к Ханне. – Что-то я не помню.
– Нет. А у тебя?
– Тоже нет. В Лондоне это ни к чему.
– Не зарекайся: вот как начнешь собирать своих отпрысков с футбольных площадок, разбросанных по разным концам города… – вклинилась Люси.
– Иначе запоешь, – подхватила Ханна.
Люси рассмеялась. Джозеф вроде как прокашлялся. Странный получался разговор. Прежде Ханна даже намеком не выказывала рвения встретиться с ним на следующей неделе, а теперь поддакивает, как законная жена. Потом Люси с Ханной стали болтать о чем-то своем, и до него доносились лишь отдельные фразы, а парни затеяли игру собственного изобретения, нечто среднее между «виселицей» и «двадцатью вопросами»: правильным ответом всегда оказывался самый обскурный футболист самой обскурной европейской лиги. Догадаться могли только изобретатели этой забавы, и никто другой.
Ехали они минут двадцать; с шоссе, извилистого и узкого, как и предупреждала Люси, свернули на подъездную дорожку, упиравшуюся в будто игрушечный, заросший плющом коттеджик, за которым открывался вид на холм с пасущимися коровами; Джозеф даже устыдился, что едва не сорвал эту поездку. Конечно, он и раньше выбирался за пределы Лондона, но не слишком часто, да и не в такие места. И уж тем более не приходилось ему бывать в особняках, стоящих на отшибе. Никаких соседей, насколько он мог судить, не было и в помине. Но вероятно, от этих мыслей стоило отрешиться: здесь следовало размышлять о поэзии, о Боге, но Джозефу лезло в голову, что тут не хватает приличного усилка, диджейского пульта и мощных – на две тысячи ватт – колонок. В том-то и заключается свобода, которую дает сельская местность: можно врубить музло на всю катушку – и хоть трава не расти.
– Идемте посмотрим ваше спальное место, – сказала Люси.
Сараюшка служила одновременно и рабочим кабинетом, и гостевой комнатой. Двуспальная лежанка с приставной лесенкой располагалась под стрехой, на импровизированном втором ярусе. Внизу были кухонный уголок, письменный стол, пара кресел и большой беспроводной динамик «Бэнг энд Олуфсен». Обычно Джозеф не замечал того, что лежит под ногами, – всяких там дорожек, половиков и прочего, но здесь ковер с крупным геометрическим узором в простых цветах по-настоящему радовал глаз. Поэтому Джозеф тут же начал прикидывать, какие дела можно передвинуть и под каким предлогом задержаться тут еще на пару суток.
– В большом доме так же уютно, как здесь? – спросила Ханна.
– Там хорошо, – ответила Люси. – Но этот сарайчик я просто обожаю. Хотя дети никогда меня сюда не отпустят. А втроем нам тут не разместиться.
– Если хочешь, можем поменяться, – предложила Ханна.
– О, это весьма великодушно, – сказала Люси и ничего больше не добавила.
Джозеф не сомневался: сейчас последует какое-нибудь «но». Где же «но»? Давай уже. «НО». Под его взглядом Люси рассмеялась.
– Ты только посмотри, какое у Джозефа лицо.
– Да ну
