Григорий Свирский - Мать и мачеха
Но вернемся к снимку. Кто эти люди, обнявшиеся и плачущие? Какова их история? Когда он был сделан, этот снимок, который заставил столько о себе говорить?
В жаркий летний день 1956 года в Москве, на площади Коммуны, собирались люди, съехавшиеся из разных городов СССР. Они жили в номерах гостиницы Центрального Дома Советской Армии и по утрам встречались у большой скамейки, стоявшей возле входа в гостиницу. Судя по восклицаниям, они не видели друг друга много лет. Около них появился вдруг немолодой, щуплый, рыжеволосый человек, без пиджака, в дешевой полосатой рубахе, заправленной в брюки. Левый рукав рубахи был пуст. Это был инвалид войны Николай Зориков. Бывший однополчанин Александр Семененко, громко вскрикнув, вскочил со скамейки и бросился к нему. И столь же стремительно кинулся к Зорикову бывший командир 44-го полка майор в отставке Гаврилов Петр. Обнявшись, как братья, прижавшись лицами друг к другу, все трое, не стыдясь, плакали в голос, так, что прохожие останавливались, с волнением наблюдая эту сцену...
И в эту секунду фотокорреспондент Марк Ганкин, еще не зная, что это за встреча, мгновенно вскинул фотоаппарат. Никого и ни о чем не расспрашивая, он понял, что жизнь дарит ему мгновенье, которое следует остановить, запечатлеть... Год был, надо сказать, необычный. Зимой Никита Хрущев объявил на партийном съезде, что Сталин был злодеем, а летом стали возвращаться из тюрем и лагерей невинно репрессированные.
Эти люди были не просто невинно репрессированными, они были героями. Прошло некоторое время, один из них, майор Петр Гаврилов получил Золотую Звезду Героя Советского Союза, а Н. Зориков и А. Семененко были награждены орденами Отечественной войны II степени.
Это были герои Брестской крепости, и съехались они, чтоб отпраздновать пятнадцатилетний юбилей обороны крепости. Она была оставлена армейскими частями, которые отходили на Минск-- Смоленск-- Москву. Уже до Москвы дошли отступавшие части, а Брестская крепость, на границе СССР, продолжала обороняться. Три месяца продолжалась осада. Немцы не могли ее взять и захватили лишь тогда, когда размолотили тонными бомбами, превратили в груду кирпичей, среди которых лежали израненные солдаты.
История свидетельствует, что это был высший пример воинской и человеческой стойкости, проявленной в тяжелые дни 1941 года. И убедительнейший пример верности, о чем вспомнили, увы, лишь через пятнадцать лет.
Превратив крепость в руины, немцы отправили оставшихся еще в живых советских солдат в лагеря. Некоторые из них пытались бежать из лагерей, их настигали, вешали, в назидание остальным военнопленным. Немногие дожили до дня освобождения в мае 1945 года...
Но до своих родных геройские защитники Брестской крепости не доехали. Большинство свезли в проверочные лагеря МГБ, где они должны были доказать, что они не продались врагу, не подрядились в шпионы и диверсанты. А кого и без всякой проверки -- прямо в тюрьмы и лагеря Сибири и Казахстана. Четыре года промучились они в немецких лагерях, а затем вдвое дольше -- кто восемь лет, а кто десять -- в сталинских... Пощады не было никому, поскольку Сталин еще во время войны сделал людоедское заявление: "У нас нет военнопленных, есть предатели Родины..."
Предатели, изменники, враги народа, -- с этим позорным клеймом они существовали до смерти Сталина, обреченные в местах заключения на холод, голод, издевательства охраны и уголовников.
Первым пытался защитить "изменников" писатель С.С. Смирнов, сам участник войны, знавший о трагедии героев Бреста. Он совершил, в свою очередь, подвиг, вырывая из застенков пленников Гитлера и Сталина еще в сталинские времена. Он написал затем книгу "Брестская крепость", став позднее Лауреатом Ленинской премии, в награду за этот труд. Во многом благодаря его усилиям разбросанные по стране участники героической обороны стали встречаться в Москве. Подвиг их был замечен, а фотография Марка Ганкина помещена в Музей революции в Москве и в музей города Бреста, который первым остановил фашистские войска.
Вторая встреча защитников Брестской крепости была проведена через пять лет. Те, кто остался в живых, съехались в город Брест. Надо ли говорить, что и С.С. Смирнов, и Марк Ганкин были там. К крепостным стенам, искрошенным снарядами, пришли тысячи людей. На заросших травой развалинах казарм поднялся человек с трубой и дал сигнал: "Слушайте все!" Сигналил горнист Брестской крепости Петр Клыпа, который воевал здесь четырнадцатилетним мальчишкой. Родион Семенюк проносил знамя, которое он во время осады вначале прятал на груди, чтоб уйти, если будет приказ, вместе с ним, а затем, по распоряжению майора Гаврилова, закопал в землю, уложив предварительно в брезентовое ведро.
Лишь в 1956 году знамя отрыли, и вот теперь оно полоскалось на ветру в руках Родиона Семенюка.
Огромное количество фотографий поместил Марк Ганкин в журнале "Советская женщина", в котором тогда работал, и во многих других изданиях.
Дальнейшая его жизнь -- в разъездах. Постоянные командировки, поездки -- закон жизни каждого фотожурналиста. Котлованы сибирской стройки, чайные плантации Грузии, московский аэродром, встречающий первого космонавта Юрия Гагарина, Индиру Ганди, Трюдо, Никсона, Помпиду, Кастро, -- кто только не был запечатлен на фотографиях Марка Ганкина!..
И как иногда проясняется человек, когда благодарит фоторепортера за работу! Илья Эренбург подарил свою книгу с автографом, Никита Хрущев предложил сыграть с ним в бильярд, Михаил Шолохов распорядился вынести фотографу... три литра водки.
А своей фотолаборатории нет. Материалов не хватает. "Временные трудности", которым не было конца. Лабораторию дали только после распоряжения Хрущева, да и то лишь потому, что тот отправился в Америку или куда-то еще и снимки востребовал немедленно. На другое утро!
В те годы Марка знали все. Однажды пришло письмо: "Москва. Марку Ганкину". Вот и весь адрес. Доставили... Наконец мы получили долгожданную квартиру в самом престижном в ту пору месте: на Комсомольском проспекте, где жили члены Политбюро. Денег Марк зарабатывал много. Нас считали счастливчиками. Жизнь нашу -- безоблачной.
И вдруг мы бросились из СССР куда глаза глядят. Нас не пустили в Америку, так как американские бюрократы не могли поверить, что Марк Ганкин был беспартийным. Мы оказались в Канаде, в небольшом тогда городке Калгари, где не было ни журналов, ни издательств, в которых Марк мог бы работать. И при всем том испытывали глубокую радость...
Что произошло в нашей жизни? Почему мы, прямо скажу, спаслись бегством из России, которую любили?
Марк родился в 1912 году на Украине, в городе Днепропетровске. Революция и гражданская война, когда семье пришлось спасаться то от белых, то от зеленых, то просто от бандюг неопределенной расцветки, осталась в его памяти непроходящим ужасом. Он помнил кавалеристов, кричавших: "Смерть жидам!" и срубивших саблей голову его родному дяде, грабителей, уносивших его детские ботиночки. Когда он изредка вспоминал то время, его лицо искажала гримаса удивления и испуга, словно он вдруг узрел привидение. Привидение это, казалось, никогда не вернется. Марк работал фотографом в Москве и Ленинграде, учился вечерами в Институте иностранных языков. Он изучал испанский язык, что определило его будущее до войны: он был отправлен в Испанию, воевавшую против генерала Франко. Надо сказать, что туда был командирован почти весь их курс. Марка назначили переводчиком командира танковых войск. После войны вдруг начали арестовывать руководителей, вернувшихся из Испании. Арестовали и убили Михаила Кольцова, расстреляли того командира, у которого Марк был переводчиком. "Непонятный кошмар", -говорил Марк о том времени; после войны Марк спросил одного из своих руководителей в АПН (Агентстве печати "Новости"), о котором было известно, что он был отставным генералом КГБ: "За что Сталин убил Михаила Кольцова и других?" Генерал КГБ ответил: "За то, что они проиграли войну..."
В годы большой войны Марк был вначале солдатом, а после ранения, окончив школу летнабов, старшиной-фотоспециалистом в 3-м авиационном корпусе. Марк не расставался с фотоаппаратом и аккордеоном, у него был хороший голос, летчики любили старшину-песенника, который к тому же где-то раздобыл для них старую автомашину, подвозившую их по тревоге к самолетам. Правда, за эту "ничейную автомашину" начальник Особого отдела пытался отправить старшину Ганкина в штрафной батальон, но летчики откричали... Когда он явился в ночь под новый, 1943 год в штрафбат, там уже лежало распоряжение препроводить старшину обратно. Марк обменял в заброшенной деревушке свое теплое армейское белье на гуся и так и явился к новогоднему столу друзей-летчиков, с живым гусем подмышкой. На другой день немецкая бомба разбомбила Особый отдел, или СМЕРШ, как он тогда назывался (Смерть шпионам), и один из летчиков спросил Марка как бы невзначай:
