Вячеслав Софронов - Кучум (Книга 2)

-- Зачем нашим людям на русский крепость нападать? Мы тихие люди, рыбу ловим, соболь, куница...

-- Видел я этих ловцов соболей,-- недовольно усмехнулся воевода, -схватят наших людишек и в полон волокут, а потом их ищи свищи. Я -- не я, и шапка -- не моя! Кто там вас, косоглазых, разберет.

-- Сказать им об этом? -- настороженно покосился толмач на воеводу.

-- А толку, что скажешь? Все одно, отвертятся! Ты их лучше спроси, почему никакой грамоты или писульки от своего хана не везут? Никак через наши земли едут. Толмач задал вопрос и Карача-бек поспешно ответил:

-- Мы за товаром едем в Казань. Какая грамота у купца может быть?

-- Понятно, купцы, значит. А чего покупать едут, -- воевода явно не поверил тому, что услышал, -- видывал я купцов всяких, не больно-то вы на них похожи.-- В ответ гости пожали плечами, как бы говоря, тебе видней.

Тогда воевода спросил Едигира:

-- Случаем, не знаешь гостей наших? Но Едигир покачал головой, уставившись себе под ноги.

-- Ладно, иди, отдыхай покамест. Гостей, -- кивнул в сторону Ефима Звягина, -- на постой определи, будь они трижды неладны. Принес их черт по нашу душу, таких глазастых. Смотри, чтобы с моего двора ни ногой в городок! А то навалится ночью сотни две вот таких "купцов", а эти "гости" им ворота откроют,-- и он бросил недобрый взгляд на не перестающего улыбаться Соуз-хана, который тут же заговорил доверительно:

-- Много денег с собой есть, могу девку вашу купить. В моем гареме была одна с ваших краев, шибко сладкий девка была...-- Но потому, как воевода грозно сверкнул глазами, тут же замолчал и испуганно посмотрел по сторонам.

-- И где же та девка теперь?

-- Брату подарил. Просил ее шибко, вот и подарил.

-- Веди их с глаз моих, -- чувствовалось, что воеводе нелегко давалось спокойствие в разговоре, и Ефим Звягин, подталкивая в спину гостей, поспешил увести их из горницы.

Едигир вышел следом и в сенях столкнулся с замешкавшимся там Соуз-ханом.

-- Будто раньше встречались с уважаемым, -- проговорил тот, поправляя кушак. Его узкие глаза уже не улыбались, а смотрели настороженно исподлобья.

Едигир, не проронив ни слова, прошел мимо, сильно толкнув его плечом, и дойдя до конца воеводского подворья, оглянувшись назад, остановился и долго смотрел, как шли через двор Карача-бек и Соуз-хан, с любопытством озираясь по сторонам.

Он ждал нечто подобное не сегодня, так завтра, но должен был встретить людей из своей земли и то, что это оказались его давние недруги, подтверждало мысль Едигира -- он окончательно стал чужим и ненужным своему народу. Теперь там другой хан, и никто не вспомнит о нем бывшем хане Едигире, можно забыть свое имя. Теперь для всех он -- Василий, Тимофеев сын.

Но жила еще в нем, не покидая, острая боль несогласия с происходящим, которую постоянно носил с собой и не мог избавиться, как от старых стертых сапог, она мучительно душила, терзала его. Верно, он и умрет с этой болью, не сумев от нее освободиться. Пусть будет так...

Он не заметил как чуть не налетел на торопливо идущего ему навстречу Тимофея.

-- Батюшки, святы, живым вернулся! -- закричал тот, ткнувшись мокрой от дождя шапкой ему в плечо,-- а мы уж и не чаяли дождаться тебя. Думали, точно, или в лес обратно подался, или зарезали тебя басурманы.

Едигир усмехнулся и с неожиданной для себя радостью прижал его к себе, выкатившиеся из глаз слезы смешались с каплями дождя, беспорядочно падающими на лицо.

-- Возьмешь к себе? -- спросил у Тимофея. -- А то к Алене в дом идти не хочу.

-- Отчего ж не взять, ты у нас теперь герой, сам воевода про тебя мужикам говорил. -- И они пошли в дом, где когда-то он жил на постое. Но неожиданно вечером пришла Алена, ворчливо заявившая с порога:

-- Вернуться вернулся, а глаз не кажешь. Али чужие стали совсем? -Едигир смущенно заулыбался, запустил ручищи под шапку, не зная, что и ответить, а она продолжала. -- Собирайся, пошли! Щи стынут. Дома обо всем расскажешь. -- И под насмешливые взгляды мужиков Едигир смущенно поднялся и неловко зашагал вслед за Аленой. Она без умолку тараторила на ходу и про дурную погоду, и про свою работу на воеводском дворе, рассказывая обо всем понемногу и сразу.

... Оставшись одни в доме, куда их отвел сотник, Карача-бек и Соуз-хан огляделись, подошли к большой печке, жарко натопленной по случаю непогоды, и долго разглядывали причудливые изразцы, Соуз-хан даже заглянул в топку, пытаясь определить, откуда идет тепло.

-- Никак не могу понять, где костер у них тут? Карача-бек, которому уже приходилось видеть печи, снисходительно посмотрел на него:

-- Дрова сгорели, а тепло осталось, неужели не поймешь?

Но сколько он не пытался объяснить Соуз-хану устройство печи, тот только бестолково таращил глаза, несколько раз повторил слово "шайтан", а потом и вовсе утратил всякий интерес к таинственному сооружению.

На кровать он тоже отказался лечь, а постелил овечий тулуп на пол и устроился прямо там. Едва собрались спать, как в дверь кто-то осторожно постучал. Карача-бек вытянул из ножен кинжал и, не слышно ступая, приоткрыл ее. Выглянул в сени. Там стояли два мужика, смущенно улыбаясь, переминаясь с ноги на ногу.

-- Менять хотим, -- сказал один из них, -- и протянул Караче-беку мешочек соли.

Тот взял, лизнул ее, удовлетворенно кивнул головой и знаком пригласил пройти в горницу. А затем спросил, подбирая русские слова:

-- Что надо? -- и потряс мешочком.

-- Деньги, -- ответил первый, -- меха можно. Карача-бек глянул на Соуз-хана как бы спрашивая у него одобрения, а потом полез в кожаный кошель и, вынув оттуда несколько золотых монет, поднес их близко к глазам мужиков и тут же убрал руку, проговорив:

-- Соль -- нет! Ружье надо, -- и для верности надув щеки, несколько раз сделал губами "пуф-пуф". Мужики хитро переглянулись и спросили:

-- Сколько?

Карача-бек поднял три пальца, показывая, что даст три золотые монеты за ружье, но мужики выкинули десять пальцев. Карача-бек -- четыре, они -восемь, сошлись на пяти. После чего мужики так же незаметно исчезли, не забыв прихватить с собой мешочек с солью. Соуз-хану эта затея не понравилась с самого начала, и он попробовал отговорить своего спутника от задуманного.

-- Дались тебе эти ружья, в Казани бы купили. А тут неизвестно еще, чем дело кончится.

-- В Казани с нас по тридцать монет за ружье возьмут, а могут еще и негодное подсунуть. А здесь, считай, даром берем.

-- Тебе видней,-- ответил Соуз-хан и укрылся с головой теплой попоной.

Мужики отсутствовали довольно долго. Но вот Карача-бек услышал как скрипнула входная дверь, а потом появились и они, тяжело дыша, поставили на пол горницы два ружья. Визирь придирчиво осмотрел их, заглянул в ствол, дунул для верности и, поколебавшись, протянул пять золотых монет. Мужики взяли их, но потом, вопросительно посмотрели на него:

-- А за второе?

-- Мы же говорили пять.

-- За каждое пять!

С вздохом сожаления Карача-бек достал еще пять монет, но не спешил отдавать и показал рукой, будто бы он насыпает порох через дуло и следом вгоняет пулю. Мужики поняли, но развели руками, мол, нет ни того, ни другого. Тогда Карача-бек забрал с ладони монету и четыре подал им.

-- Вот скупердяй поганый,-- негромко выругались те,-- связались с тобой. Не приведи Господь, пронюхает кто или воевода узнает, запорют нас за эти ружья, а он говенной монеты пожалел! Тьфу, на тебя! -- и не прощаясь, вышли вон.

... Утром за Едигиром прибежали с воеводского двора с приказом спешно явиться. Третьяк Федоров встретил его на высоком крыльце, откуда наблюдал за погрузкой рогожных кулей с солью на телеги.

-- А, явился удалец,-- и пригласил Едигира сесть рядом на лавку. Тот садиться не стал, а встал рядом, упершись взглядом в морщинистый лоб воеводы. -- Не хочешь, ну ладно. Я вчера при гостях-то не стал говорить, что приказчик Михаиле, с варниц прибежавший, с жалобой явился. Будто ты пытал его... -- и глаза воеводы заискрились усмешкой. -- Было такое?

-- Не знаю, о ком ты говоришь.

-- Да юркий такой мужичонка, в любимцах у нашего хозяина ходит. Я-то его словам цену знаю, а пожалуйся он Аникию Федоровичу -- быть беде. Так ты подскажи мне, чего у вас там произошло-вышло. Едигир в недоумении пожал плечами, будто вспоминая чего, и неспешно ответил:

-- Он стрелял. Не попал. Я схватил его, тряхнул,-- и он показал рукой как наказывают за шкирку нашкодившего кота,-- потом мал-мал мурашей садил...

-- Чего-чего? -- не понял воевода, пытаясь согнать проступающую на лице улыбку. Было видно, что рассказ Едигира ему очень даже по душе, но он всеми силами пытался сохранить серьезность.

-- Мурашей в штаны садил,-- помогая себе руками, показал Едигир.

И тут воевода не выдержал, все тело его заколыхалось от неудержимого смеха.

-- Чего-чего? -- переспросил он.-- Мурашей и в штаны?! А тот, приказчик, говоришь, плакал? Как баба, плакал? Ну и выдумщик ты, Василий! Сколь на свете живу, а про такое испытание не слыхивал. Ладно, -- проговорил успокоившись,-- со Строгановыми сам разберусь. А ты мне лучше скажи много ли басурман в лесу встретил?