Мальчик как мальчик - Александр Альбертович Егоров
Ценным был бесплатный Wi-Fi, о чем сообщал горделивый плакат.
Я уселся за столик. Закурил и раскрыл ноутбук. Новых сообщений не было: определенно, я выпал из культурного контекста.
Днем раньше я прибыл в Питер на утреннем «Сапсане». Для этого потребовалось проделать сразу несколько невыполнимых действий. В круглосуточном киоске у Ленинградского вокзала я купил китайские клеенчатые тапки (в кармане камуфляжной куртки чудом завалялось пятьсот рублей). В этих тапках, пользуясь темнотой, я пробежался по неприятно липким рельсам и кое-как влез на платформу, где ждал пассажиров скоростной поезд. Без паспорта и денег рассчитывать было не на что, но снова пригодилось мастерство: два железнодорожных милиционера, покурив со мной не более пяти минут, признали во мне заблудшего собрата (по новой легенде, я отстал от почтового поезда где-то в Окуловке). Они впустили меня в первый вагон, где обычно сидели и сами – на прекрасное мягкое кресло сразу за кабиной, там, где парковалась тележка на колесиках, в которой проводники развозили завтраки пассажирам бизнес-класса. Никто не обратил на меня внимания, только машинист на минуту приоткрыл прозрачную дверь, взглянул без особой тревоги и тут же потерял ко мне интерес. За его креслом виднелся пульт управления с разнообразными кнопками и дисплеями. На стене было написано по трафарету: «Проезд запрещающего сигнала приводит к преступлению».
Поезд несся к Петербургу, свистом распугивая все живое, что встречалось на пути. Сквозь сон я слышал разговоры милиционеров. Один рассказывал другому про своего старшего брата, который погиб в Чечне, и даже тела не нашли, а нашли только изуродованную руку с браслетом из нержавейки. По этому-то браслету его (или ее) и опознали, а опознав, похоронили со всеми воинскими почестями. Даже такая мрачная подробность не заставила меня проснуться, и я поднялся с места только раз, уже на подъезде к Питеру – чтобы взглянуть в зеркало в туалете и досадливо сплюнуть.
Соседка отдала мне ключ от купчинской квартиры. Там все осталось по-прежнему, разве что слишком многое напоминало о счастливых прошлых днях; даже забытый машкин лифчик валялся за диваном. В старом пиджаке я нашел немного денег. И все же отдельные картинки никак не складывались в настоящий паззл. Идти было некуда и незачем. Поэтому мое следующее решение показалось мне вполне логичным. Вечером я был в «Бункере».
Официант улыбнулся мне, как старому знакомому. Разве что кинул любопытный взгляд на мою небритую рожу. На мое голое запястье. Что поделать, мои часы так и остались в сейфе у Тимура Макбетовича.
– Давно вас не было, – заметил официант. – Всё как всегда? Black label?
Я сделал вид, что задумался.
– Пожалуй, нет, – сказал я. – Я бы пива выпил.
– И… полтинничек вдогонку?
Он верно позиционировал меня, этот халдей. Будто считал с моей ладони всю предыдущую историю. И остановился прямо в сегодняшней точке. Смешнее которой уже некуда.
– И сразу повторить, – сказал я.
Молодой человек уверенно кивнул. Его глаза, круглые, как пуговицы, светились оранжевым: должно быть, в них отражались огни софитов. Темные волосы, связанные сзади в косичку, маскировали раннюю плешивость. Он пошел обратно к стойке; как раз в это время поэт на сцене получил свою порцию аплодисментов, пошуршал бумажками и стал читать снова:
Как я хочу быть негром
большим и черным негром
чтоб лазить по деревьям
и громко песни петь
чтоб чпокать черных женщин
больших и черных женщин
чтоб чпокать этих женщин
а после помереть
Великолепно, подумал я. Готовый манифест.
А поэт повествовал дальше:
Но я родился белым
больным и бледным белым
и что мне с этим делать
вот разве помереть
и вновь родиться негром
большим и черным негром
чтоб лазить по деревьям
и громко песни петь
Кажется, я первым захлопал в ладоши. Подумать только, думал я, как легко автору удалось разобраться со всей этой гребаной жизненной концепцией, о которую я разбиваю лоб вот уже сколько лет.
А он – взял и обосновал за минуту.
Тут пингвин принес пиво и водку в крохотном графинчике. Посмотрел на меня и подмигнул ободряюще:
– Жизнь-то налаживается, – сказал он.
Тост был неплох. Я опрокинул стопку и стал прислушиваться к ощущениям.
И что мне с этим делать, —
вспомнил я. И тихонько засмеялся.
Официант переминался у стойки. Я жестом пригласил его присесть.
– Скучаете? – спросил он.
– Да как сказать, – уклонился я. – Пробую лечиться.
– Это вы по адресу пришли. Ну что, за здоровье?
Я поглядел на него сквозь пивную кружку. Бледное лицо стало оранжевым. Затем я выпил, и весь остальной мир тоже начал меняться куда-то – возможно, к лучшему. Кажется, я начинал пьянеть.
Тем временем в зале случился перерыв. Под сводами заиграла фоновая музыка – какой-то архаичный lounge из эпохи ранних нулевых. Парнишка-ботаник собрал бумаги, поправил очки и не без гордости спустился в зал. Его окружила стайка девчонок гуманитарного вида, в застиранных джинсах. Нет, это не было похоже на afterparty после вручения «Оскара». Но, в общем, и я не тянул на Киану Ривза.
– Ты не грусти, – сказал мне официант. – Хочешь, анекдот расскажу?
Кажется, мы не пили на брудершафт, подумал я. Но кивнул.
– Сбежал один алкаш из больницы. Сидит такой в кабаке, дорвался, бухает. Приходит к нему смерть. «Ну чего, – говорит, – мужик, капец тебе?». А он отвечает: «Ага. Двойной. Со льдом».
Я молчал.
– Не смешно?
Вероятно, я был все-таки болен. Я совершенно не помнил, когда у этого халдея на пальце появился перстень с бриллиантом. Почему этот бриллиант светится и что означает этот свет.
Я же сам купил этот перстень на «али-экспрессе», вспомнил я.
– Ну, да, купил, – согласился Волан-Де-Морт. – Мне нравится. Но дело ведь не в реквизите. Меня каждый придумывает на свой вкус.
Он пригладил сальные волосы – со лба до мерзкой своей косички. Блеснул волшебным камнем. Я зажмурился и снова открыл глаза: мой друг никуда не делся.
– Я опять сплю? –
