Замки - Ирина Леонидовна Фингерова
– Эй, красавица, хочешь пива? – спросили они у Рины.
– Два с собой, – ответила Рина.
Странное дело, если все пошло наперекосяк, возникает желание усугубить ситуацию ещё больше. Гуляй, душа! Катится жизнь под откос, надо прибавить скорости. Например, моя мама, когда теряет очередную работу, обязательно решает развестись с папой. А если у меня экзамены на носу, то срочно нужно выяснить отношения с Морганом.
Как будто защитная реакция. Если одна проблема – слишком сложно, то наберу-ка я себе десять, чтоб было на что отвлечься.
Вот и Рина, кажется, решила найти себе много новых проблем.
Но один из них просто протянул ей две бутылки, и мы пошли дальше.
– Уже поздно, будет сложно уехать… Ваши вещи…
– Сигареты и паспорт с собой, – Рина остановилась и посмотрела на меня. – Отвали уже, правда.
И я ушла.
Тогда я впервые подумала, что Морган не прав. И всё тут. Не важно, какие у него мотивы. Эта мысль меня поразила. Как будто кто-то взял и разрушил чары. Как будто я каждый день ходила в театр и возомнила себя человеком, разбирающимся в том, что происходит на сцене. Я знала весь репертуар наизусть, и ничто не могло меня удивить. У меня даже был моноколь, и я писала критические заметки в местную газетку. А потом я оказалась в кабинке светооператора и поняла, что пропускала целую жизнь, когда на сцене выключали свет. Не замечала всех этих людей, которые меняют декорации. Думала, это происходит само по себе. Но ракурс меняет всё. Теперь, оказавшись на своем привычном месте в зале, я не могу не заметить силуэты во тьме, бегающие по сцене. Не могу «развидеть».
Но чтоб действительно сменился ракурс – должно что-то случиться. Как минимум, пожар в зале. Или удар по голове. Иначе до меня не дойдет. Интересно, бывает у кого-то по-другому? И почему после удара мысли такие ясные? А всего-то нужно было взглянуть в лицо своему уродству. Или уродству Моргана? Вот что такое дружба. Система зеркал, в которой изображение становится бесконечным. Зацикливается. Единственный способ увидеть свое отражение – другие люди. Чем они ближе, тем точнее. Морган подобрался ко мне так близко, ближе чем кто-либо другой. И я к нему тоже.
Рина просто уехала.
Я до сих пор не знаю, что с ней.
Она больше не появлялась на форуме, не отвечала на сообщения, телефон был отключен. Надеюсь, она просто сменила номер.
Теперь, когда я просыпалась в 5:55 вместе со своим мочевым пузырем, я не думала о летнем душе.
Я пила воду, если хотела пить.
Смотрела в зеркало.
И видела пустынную трассу Одесса – Рени, хрупкую фигуру на обочине, большой палец и свет приближающихся фар.
Когда-нибудь я тоже смогу взять и уехать, если мне не будет нравиться место, в котором я нахожусь. И мне будет плевать на то, который час.
Мое первое путешествие будет в Тирасполь.
Я зайду в подъезд, поднимусь на четвертый этаж, позвоню в дверь. Мне откроет невысокая светловолосая женщина и тут же предложит купить продукцию Avon. Я спрошу, где Рина, и она скажет, что они с сестрой переехали в другой город. Что у них все хорошо.
Что они счастливы.
А до тех пор я буду смотреть в зеркало на стыке сна и бодрствования и постараюсь не перепутать оранжевый свет фар с огнями многоэтажек, заглядывающими в окно.
ФОРУМ
«Alea jacta est».
«Жребий брошен».
Отцвел коварный Саркун. Башенные часы остановили свой ход. Селенье Рхъйаджри скрылось по ту сторону красных скал. Только следы от густого имбирно-чесночного соуса на рубахе Отто напоминали о полуночном веселье.
– Почему-то я проснулся сытым, – сказал он и довольно потянулся. Рядом лежала Сальвия и собирала ожерелье из ракушек.
– Ты снился мне, Отто, – сказала она, – ты громко кричал и с каждым криком из тебя вылетали жабы, а сам ты становился легче, пока не взлетел.
Сальвия отрезала себе волосы тупым ножом и смахивала на мальчишку. Её тонкие губы, растянутые в ухмылке, и высокий голос отталкивали Отто. Но она ходила за ним, как собачонка, и со временем он к ней привязался.
– Нам не дано летать… – Отто запнулся, – у меня такое ощущение, что я что-то забыл.
– Эй, приятель, – окликнул Отто Марк, – письмена.
Отто с недоумением взглянул на свои руки. Они снова были покрыты знаками. Марк смёл ногой замок, который строил последние полчаса, и разровнял песок, чтоб перенести туда изображение с помощью заостренной палки.
– Должны же они что-то значить, – усмехнулся фокусник. Он любил загадки. Любил, когда его разум устремлялся к решению одной задачи, как натянутая стрела, уже готовая вылететь из лука. Мир становился понятным всего на одно мгновение, но этого было достаточно, чтоб снова захотелось жить.
– Чипатиак, – неожиданно для самого себя сказал Отто, – Чипатиак, – снова повторил он, – не могу вспомнить…
Отто обхватил голову руками и упал на колени. Виски пронзила пульсирующая боль. Руки пекло, как будто кто-то залил чернила под кожу и царапал тонким пером, пока знаки не проявятся. Что за чертовщина? Символы стали прорисовываться все более явственно. Вены на руках раздулись. Отто не удержался от крика. Он почувствовал прикосновение к своему плечу.
– Обед! – завопила Сальвия прежде, чем кто-либо успел понять, что происходит, и набросилась на Отто, сбив его с ног.
– Там птица, – объяснила она и вскочила, пытаясь догнать горлицу.
Горлица сделала круг и приземлилась на голову Моргана. Он выставил руки вперед, пытаясь отставить обезумевшую Сальвию. Но не пришлось. Горлица упала, ударилась оземь и обратилась в синеволосую женщину.
– Приветствую вас, – начала она, – это далеко не первая наша встреча, но вы этого не помните. Я – хранительница этого острова. Тот, кто сможет прочитать эти письмена, узнает, как разрушить проклятье и убраться отсюда.
– Но мы счастливы! – возразила Сальвия и закружилась в танце. – Это прекрасное место!
– Попытайтесь вспомнить, как вы сюда попали, – Кора вздохнула, – не сможете. Остров отбирает у вас память. Такова цена.
– Но мы же не помним о том, что ничего не помним, – снова встряла Сальвия, – так что какая разница?
Кора взглянула на всех этих людей. Она не знала, как они здесь оказались. Остров находился вне времени и пространства. Сюда невозможно попасть, отсюда невозможно выбраться… Уставшие, хромые, обезображенные, они снимали с себя одежды и плескались в холодной морской воде. Соль, должно быть, разъедала их раны, но им было все равно. Кто-то валялся в гамаке из пальмовых листьев,
