Истопник - Александр Иванович Куприянов
17 мая 1934 г. зампред ОГПУ Ягода проинформировал Сталина, что японский посол в Москве Ота телеграфно известил японского посла в Синьцзяне о вылете из Москвы в Биробиджан корреспондента польской газеты «Наш Пшеглонд» (орган еврейской буржуазии сионистского направления) – Бернарда Зингера. В телеграмме Ота указал, что Зингер едет с целью ознакомления с Советским Дальним Востоком и в частности с Биробиджаном. После чего он планирует выехать с этой же целью в Маньчжоу-го. В СССР Зингер приезжал в 1927, 1930 и 1933 гг.
19 мая ОГПУ было дано телеграфное указание о тщательном наблюдении за Зингером, с целью выявления его связей и одновременно был поставлен вопрос о запрещении Зингеру в будущем въезда в СССР».
Сталина не может уловить. А при чем здесь она и Саньма-сан?
Ну ездил какой-то Зингер в Биробиджан… Даже если он и сионист-вербовщик. Когда это было?! В 33-м году Сталина, еще пионеркой, собирала макулатуру. Хотя близость Биробиджана к новой дороге отрицать бессмысленно. Вот так они всегда и подбираются. Как кошка к мышке.
Говердовская отбрасывает листок:
– Сам подумай, Василий! Все происходило тринадцать лет назад!
Летёха протягивает Сталине второй листок:
«В марте 1945 года (а у нас на календаре – май), в Бухаресте, задержан и доставлен в Москву Ортвин-Ельяшевич Бронислав Святославович, 1897 г. рождения, из дворян, по национальности поляк, кадровый офицер польской армии. На следствии он показал, что… в 1939 г. Ортвин-Ельяшевич был отозван в распоряжение 2-го отдела польского генерального штаба и назначен начальником разведывательной школы в Варшаве по подготовке агентуры для заброски в Советский Союз. Срок обучения был рассчитан на 2 месяца по следующей программе: политическая и экономическая география СССР; история ВКП(б); устройство советского и партийного аппарата; экономическое положение СССР; структура и организация Красной армии; общественные организации; быт в СССР; советская терминология; состояние охраны границ СССР; фотодело; изготовление поддельных печатей; тайнопись и шифры. Кроме того, большое внимание уделялось вопросам физической подготовки, стрельбе из револьвера и метанию гранат. Основными преподавателями школы являлись Воронец Николай, капитан артиллерии в отставке, и Перич Георгий Сергеевич, он же Муха Станислав, он же Околович Г С., белоэмигрант. Один из руководящих участников НТСНП (Национально-трудового союза нового поколения). 2-й отдел польского генштаба свою работу против Советского Союза координировал с японской разведкой через японского военного атташе в Варшаве полковника Узда».
Какой-то ком липкой паутины опутывает Говердовскую. Из него не выбраться. Полковник Узда, белоэмигрант Муха… Какое отношение они имеют к строительству Дуссе-Алиньского тоннеля и к начальнику лагпункта, старшему лейтенанту Говердовской? Она что, стала объектом вербовки белоэмигранта Мухи? Как вообще за два месяца можно изучить фотодело, тайнопись, изготовление поддельных печатей, ловко метать гранаты и стрелять из револьвера? Один быт СССР надо изучать полгода.
И то времени не хватит. Все вранье и ложь!
Прием рассказа о «раскрытии» масштабных шпионских операций применительно к судьбам рядовых людей: чиновников, крестьян, учителей, агрономов, солдат и офицеров, следователи НКВД использовали в своей работе. Человек терялся от ужаса надвигающихся обвинений, от собственной, оказывается, значимости и подписывал любую, самую чудовищную ложь.
Сталина понимает, что надо опередить замыслы Летёхи:
– Все поняла. Диктую – записывай! «Японский офицер Саньяма-сан неоднократно пытался вовлечь гражданку Говердовскую в свою буддистскую веру. Саньяма, с японского, – фиксация разума на одной мысли или предмете. Достигается с помощью концентрации, медитации и созерцания. Он неоднократно предлагал начальнику лагпункта гражданке Говердовской париться с ним в кедровой бочке и там предаваться медитации. Успеваешь? Все-таки ты какой-то нерасторопный, Вася! Не умеешь вовремя оценивать оперативную обстановку.
Летёха не улавливает, что Говердовская просто издевается над ним.
– Может, проще записать? Что вы там просто-напросто отталкивались? А то медитация какая-то… Никто же не поймет ничего!
В то время в лексике еще не появилось слово «трахаться». У зэков в ходу было словечко «отталкиваться». Не только у зэков, но и у энкаведов – тоже.
Ну вот теперь, кажется, все. Самооговор готов.
Летёха одним глазом подглядывает в свою шпаргалочку-инструкцию, выданную ему более опытным борцом с врагами народа, начальником лагпункта. Всё, да не всё!
– Гражданка Говердовская! Тут еще такой вопросик. Ваш отец, Георгий Казимирович Говердовский, был политическим ссыльным. По национальности он поляк. Какие у него сейчас отношения с бывшей родиной и со Збигневом Кшестинским, работником Коминтерна?
Сталина усмехается.
Первый раз она подумала про отца: хорошо, что он вовремя умер.
– Гражданин следователь! Бывшей родины не бывает. Збигнев Кшестинский был осужден и приговорен к расстрелу. Дальнейшую его судьбу знают только там…
Она показывает пальцем куда-то в пыльное окно. В окно видно, как по небу плывут рваные облака.
– А отец мой, Георгий Казимирович Говердовский, умер. В моем личном деле есть все документы, подтверждающие его смерть.
Летёха таращит глазки. Нездорово получилось! Плохо его снабжали нужной информацией старшие товарищи. И сам он неважно подготовился к допросу. Да ведь и времени на подготовку дали всего сутки… Ну ничего! Зайдем с другой стороны.
– А у вас, Сталина Георгиевна, сохранилась связь с Польшей? Вы очень точно заметили: бывшей родины не бывает!
Сталина насмешливо смотрит на Летёху.
– Что, Василек, так и хочется впаять мне пятьдесят восьмую, пункт шесть, ПЖ – подозрение в шпионаже? И записать «польско-японская наймитка». Я тебе и так уже на добрый червонец наговорила. Нет у меня ни родственников, ни знакомых за границей. По национальности я белоруска. Что же касается встреч Збигнева и Георгия Казимировича, то хочу тебе вот что сказать. Мы же с тобой коммунисты?! И мы в бога не верим. Но если предположить, что он все-таки есть, то наверняка Кшестинский с Говердовским сейчас сидят на облачке, свесив ножки вниз, и беседуют. Встретились. Никак не могут наговориться! А вчера мой единственный знакомый иностранец, японский военнопленный Саньяма-сан, по кличке Санька, к ним третьим отправился.
Летёху проинформировали про страшное самоубийство Саньки. Кто же знал, что он прячет в валенке острую, как бритва, заточку? Сгустки почти черной крови остались на дуссе-алиньском снегу. Маленький и щуплый, как пацан, был Саньяма-сан. А кровь из него, рассказывали очевидцы, хлестала фонтаном. Да к обеду все растаяло и утекло ручьем.
Василий сердится и, вслед за подследственной, вторично за допрос, переходит на «ты». Первый раз получилось эмоционально, а теперь уже доверительно. Летёха как бы признает, что поддался логике и показаниям подследственной.
– Ты здесь сильно-то не умничай! Записываю.
Сталина сочувствующе смотрит на Летёху. Старлея. Ну никак не поворачивается язык называть его новым званием. Явно не дотягивает пока.
Не часто арестованному на предварительном следствии в кабинете удается победить
