Михаил Осоргин - Свидетель истории
- Сделайте одолжение, батюшка, мы из поездки секрета не делаем.
Второй звонок. Отец Яков еще раз жмет руку геолога и растерянно оглядывается.
- То ли показалось, то ли и вправду видел издали нашу прошедшую спутницу. Думал и ей откланяться.
- Разве? Не знаю, не заметил.
- Значит, ошибся!
Еще есть минут пять времени. Тяжелая доха бежит бочком через соседний вагон. У окна - фигура женщины, закутанной в серый мех.
-- Боюсь обознаться, а кажется, и не ошибся?
Наташа недовольно повертывается.
- Ах, это вы, батюшка? Тоже едете?
- Ехать не еду, а вот провожал бывшего содорожника в дальний ученый путь да и вас увидел случайно. Пожелаю и вам желаемых достижений и приятного путешествия.
Наташа протягивает руку:
- До свиданья, батюшка!
- Уж где же до свиданья, правильнее сказать - прощай, надоедливый поп Яков! И, однако, хотел при последнем моменте знакомства нескромно вопросить, изволили ли в свое время получить баночку вишневого варенья?
- Какую баночку?
- Малая баночка, вишня без косточки, ваша любимая! А привез ее единожды из города Рязани запрещенный поп Яков Кампинский от страждущего родителя.
- Я не понимаю, батюшка.
- А понимать сейчас и не нужно, потом поймете. От страждущего родителя Сергея Павловича - родной дочери в мрачную темницу. Тому назад месяца четыре. Однако лишь к слову напомнил, чтобы знали, что встречный поп - не враг, а истинный друг. И затем - прошу принять прощенье!
Наташа растерянно опять подала руку.
Послышался третий звонок. Отец Яков совсем заторопился, подобрал полы и уже на ходу крикнул:
- Анюте-то, Анюте кланяйтесь; ежели встретите где! Покойного друга дочь, знавал дитятею!
Неуклюже вывалился на площадку вагона и сошел почти на ходу, шаркая калошами по холодному камню.
Вагоны прошли мимо него, но в окна ничего видно не было. Отец Яков постоял, пропустил весь состав поезда, запахнулся потеплее и побрел к выходу.
"А успел, успел. Конечно - не сдержался поп, выдал себя с головой! И все-таки - будет приятно узнать страждущему родителю, если еще доведется с ним свидеться. А по совести сказать - случайность прередкостная! Лю-бо-пытно!"
РУБИКОН
Красота мира открывается человеку один раз; только очень счастливому повторно, и очень несчастному - никогда. И когда она предстанет перед глазами,- человек уже не тот: из профана он стал посвященным.
С этой поры мерилом всех ценностей будет для него виденное: для высоты - гора, для дали - море, для игры света - прозрачный воздух. И это на всю жизнь: вспоминать в счастье, в несчастье, в праздник и в серые будни, с открытыми и с закрытыми глазами. Единственное богатство, которое не растратится.
Холодная Ангара, изумительный Байкал, потом сразу - кочевья, значит, бывает и такая жизнь, а номалы - тоже люди; дальше - живая картина застывших в недвижности веков и культур; человечки, живущие крохами быта и безграничного созерцания, и их трупы, выброшенные голодным собакам; серые куропатки вблизи монгольских жилищ, налетающий на них в безмолвии хищный сокол, и снова снеговые дали, окрашенные огненным золотом, и на песках, кажущихся в морозе горячими, странное священное сооружение из камней и сухих древесных ветвей с нанизанными на них бараньими лопатками и лоскутами цветных материй.
Горные хребты, томительные перевалы, однообразный путь, ночлеги, каких никогда не представляло воображение, длинная цепь верблюдов, непонятная и неодолимая сонливость при легком, здоровом дыхании, спуск, подъем и опять спуск, подъем, и вдруг, с высоты Толой-готу, открывается строгая красота горы Богдо-ола, в восьмидесяти ущельях которой, в высокоствольных лесах и на пестрых полянах - рай зверей и птиц, охраняемых строжайшим запретом их касаться и нарушать их покой и радость. Поверить ли? Человек, тот самый человек, который убивает и уничтожает все живое и называет это культурой,вдруг этот человек, пав ниц перед красотой, понял, приказал и исполнил: да будет жизнь лесов, птиц и зверей священной горы - свята и неприкосновенна! Это случилось два века назад - и осталось доныне. В глубине горы Богдо-ола монастырь в честь Манчжурши - бога мудрости.
Все необыкновенно - с минуты выезда до конца пути, так ярко, что не может быть сном, хотя разве это - действительность? Все совсем иное, а той, прежней жизни нет и словно бы не было: когда учились по книжке, питали в себе любовь и ненависть по указанному трафарету, гибли по программе и мечтали о том, что не стоило мечтаний; жили без мудрого углубления и без расчета по векам - только злом и благом сегодняшнего дня.
Выехали в морозный день, в кибитке, на быстрых лошадях, и так - до пограничного китайского городка, откуда выплыли уже кораблями пустыни. Заиндевелые, укутанные в меха фигуры на спинах маленьких выносливых лошадей, тоже белых от инея. Позади караван верблюдов с огромными, мерно качающимися вьюками. Разговаривать и не о чем, и невозможно: только на привалах, если сон одолеет не сразу.
О чем они говорят? О горных породах, о барометре, о том, что нынче видели орлов и грифов, жестоко дравшихся из-за добычи, и что огромная стая птичек на свободных от снега лощинах - несомненно жаворонки. Как? Та самая невидимая птичка, которая в знойный день поет высоко в небе над полями ржи? Наташа на минуту вспомнила свою Федоровку - но только на минуту. Тот мир ушел - и был он совсем маленьким и ненужным. А еще на стоянках разбирали и рассматривали находки, подарки и покупки: ходак - плат счастья, подаренный в напутствие экспедиции буддийским хамболамой, целый мешок палеозойских окаменелостей, найденных в урочище Шара-Хада, чучело белой полярной совы и с трудом приобретенный буддийский молитвенный колокольчик. Как дети любовались вещами и вещичками, а говорили о них серьезно и знающе.
До границы застенного Китая была еще Россия - та самая, что на запад уходила за Варшаву. Но Наташа уже не испытывала беспокойства: прежняя жизнь ушла. Даже и не расспрашивала, как это будет? Еще в поезде, когда ныряли в туннели, огибая Байкал, Белов сказал ей:
- Вам вообще не о чем думать и беспокоиться. Вы - под нашим высоким покровительством!
- А не доставлю я вам неожиданных хлопот и неприятностей?
- Говорю - не думайте. Проедете не только просто, а и с почетом. Смотрите по сторонам, а думать и говорить за вас буду я.
И действительно - никто ни о чем ее не спросил, и она даже не заметила, в каком месте форма русских чиновников сменилась красным шариком на шляпе монгольского цзангина, начальника почтовой станции. Всю первую неделю, от Верхнеудинска до Кяхты, она ехала в нанятой для нее кибитке, как случайная попутчица экспедиции, в огромной шубе сверх полушубка и в сибирских пимах. Дальше, уже на монгольской земле, Белов познакомил ее с товарищами по путешествию, и никто не удивился, что она - русская и едет через Ургу куда-то к своим родным, живущим под Пекином. Эти люди, занятые каждый своим делом, привыкшие ко всяким случайностям и встречам, были вежливы, приветливы и не досаждали расспросами. Каждый едет, куда хочет и куда ему надо; если он достаточно вынослив - почему ему не проделать путь, несколько необычный? Для них, направлявшихся в неисследованные местности на целые два года,- через Центральную Гоби, мимо много веков тому назад умерших городов и поселков,для них простой караванный путь через Ургу и дальше казался обычной проезжей дорогой, а их сравнительно недальняя спутница - обыкновенной путешественницей.
На первой монгольской станции Белов ее поздравил:
- Ну, Рубикон перейден! Вы довольны?
- Я должна быть довольна, но главное - я вам благодарна.
- Прав был я, что все это довольно просто?
- Да, я даже не заметила. Кто тот господин, который провожал нас в Кяхте и так почтительно со мной раскланялся?
-- Это был русский консул, милейший человек.
Оба они рассмеялись.
- Когда же будете рассказывать о себе?
- Когда хотите.
- Много страшного натворили?
- Много: на мне кровь.
- Тогда не нужно рассказывать. Да и вы лучше не предавайтесь воспоминаниям, а больше созерцайте. Мы - в стране созерцания. То, что вы сейчас видите, вам вряд ли придется еще раз видеть. Здесь все - особенное, и природа, и люди; все нам непонятное. Вы поедете с нами до Урги, а дальше ваш путь прямо, а наш в сторону, но оба - через настоящую пустыню, через Гоби.
- А что такое Урга?
- Священный город, духовная столица Монголии, где живет сам хухухта, безгрешный перерожденец, восьмой по счету.
- Это кто?
- А вы не знаете? А вообще о буддизме что-нибудь читали?
- Мало. Помню что-то... нирвана, небытие...
- Почему небытие? Напротив - абсолютное бытие, вечный покой. Религия удивительная: в ней нет ни Бога, ни бессмертия души, ни свободы воли,- но высокая религия, может быть, высочайшая и совершеннейшая. Ее конечный идеал - угасание жизненной суеты. Я думаю, что вам, после пережитого, это должно быть близким?
