Максим Горький - Том 18. Пьесы, сценарии, инсценировки 1921-1935

Рашель. Чёрт вас возьми… Ведь вот есть же у вас, в этой ненависти вашей, что-то ценное…

Васса. Ты, Рашель, умная, и, может быть, я неоднократно жалела, что ты не дочь мне. Кажись, даже говорила это тебе! Я ведь всё говорю, что думаю.

Рашель (глядя на часы). Ночевать у вас можно, что ли?

Васса. Ну а как же? Ночуй. Не выдам жандармам-то. Девчонки будут рады видеть тебя. Очень рады будут. Они тебя любят. А Колю я тебе не дам! Так и знай.

Рашель. Ну, это… увидим!

Васса. Выкрасть попробуешь? Пустяки…

Рашель. Нет, я больше не буду говорить об этом. Устала, изнервничалась, да ещё вы ошарашили. Страшная вы фигура! Слушая вас, начинаешь думать, что действительно есть преступный тип человека.

Васса. Всё есть! Хуже ничего не придумаешь, всё уж придумано.

Рашель. Но не много жизни осталось для таких, как вы, для всего вашего класса — хозяев. Растёт другой хозяин, грозная сила растёт, — она вас раздавит. Раздавит!

Васса. Вон как страшно! Эх, Рашель, кабы я в это поверила, я бы сказала тебе: на, бери всё моё богатство и всю хитрость мою — бери!

Рашель. Ну, это вы… врёте!

Васса. Да — не верю я тебе, пророчица, не могу поверить. Не будет по-твоему, нет!

Рашель. А вы жалеете, что не будет? Да?

Васса. А вдруг — жалею? А? Эх ты… Когда муженёк мой все пароходы, пристани, дома, всё хозяйство — в одну ночь проиграл в карты, — я обрадовалась! Да, верь не верь, — обрадовалась. Он, поставив на карту последний перстень, — воротил весь проигрыш, да ещё с лишком… А потом, ты знаешь, начал он безобразно кутить, и вот я полтора десятка лет везу этот воз, огромное хозяйство наше, детей ради, — везу. Какую силу истратила я! А дети… вся моя надежда, и оправдание моё — внук.

Рашель. Сообразите: насколько приятно мне слышать, что мой сын предназначен для оправдания ваших тёмных делишек… в жертву грязного дела…

Васса. Неприятно? Ничего, я от тебя тоже кое-что кисленькое слышала. Давай-ка чай пить. При девицах — сохраним вежливость, — так, что ли?

Рашель. Не надо им говорить, что я приехала нелегально. И спор наш — не следует знать им. Они ведь ничего не решают.

Васса. Понятно — не надо!

(Поля в двери.)

Васса. Зови девиц. Кадета — скажи им — не надо. Тихо скажи, чтоб он не слышал. Самовар подашь. Иди. Вот как встретились мы, Рашель!

Рашель. Неприятная встреча.

Васса. Что делать? Приятно — только дети живут, да и то недолго.

Рашель. Мне всё-таки кажется невероятным всё это.

Васса (толкает ногой стул). Ну, как это невероятно?

Людмила (вбегает, за ней идёт Наталья). Ой, кто, что? Рашель… Рашель!

Наталья. Не телеграфировала — почему?

Васса. Натка спрашивать любит. Ей скажут: «Здравствуй», а она спрашивает: «Почему?»

Рашель. Ты, Люда, не изменилась, всё такая же милая, даже как будто и не выросла за эти два года.

Людмила. Это — плохо?

Рашель. Конечно — нет! А вот Ната…

Наталья. Постарела.

Рашель. О девушке не скажешь — возмужала, но именно такое впечатление.

Наталья. Говорят — созрела.

Рашель. Это иное!

(Девицы обрадованы встречей, Рашель говорит устало, почти не отводя взгляда от Вассы. Сёстры усаживают её на тахту. Васса спокойна, сидя у стола, готовит чай.)

Людмила. Садись, рассказывай.

Наталья. Как Фёдор? Выздоравливает?

Рашель. Нет, Фёдор — плох.

Наталья. Зачем же ты уехала от него?

Рашель. За сыном, за Колей.

Васса. А я его не даю за границу.

Людмила. Раша, милая, какой он стал прелестный, Коля! Умный, смелый… Он в лесу живёт, в Хомутове. Замечательное село. Там такой сосновый лес.

Наталья. Разве его перевезли из Богодухова?

Людмила. Богодухово — тоже замечательное! Там — липовая роща, пасеки…

Рашель. Оказывается, вы и не знаете — где он?

Васса. Идите к столу-то.

Рашель. Расскажи, как ты живёшь?

Людмила. Я — удивительно хорошо. Вот видишь — весна, мы с Васей начали работать в саду. Рано утром она приходит: «Вставай!» Выпьем чаю и — в сад. Ах, Раша, какой он стал, сад!

(Анна вошла, молча здоровается с Рашелью, говорит что-то Вассе. Обе вышли.)

Людмила. Войдёшь в него, когда он росой окроплён и весь горит на солнце… как риза, как парчовый, — даже сердце замирает, до того красиво! В третьем году цветочных семян выписали почти на сто рублей, — ни у кого в городе таких цветов нет, какие у нас. У меня есть книги о садоводстве, немецкому языку учусь. Вот и работаем, молча, как монахини, как немые. Ничего не говорим, а знаем, что думаем. Я — пою что-нибудь. Перестану, Вася кричит: «Пой!» И вижу где-нибудь далеко — лицо её доброе, ласковое…

Рашель. Значит, счастливо живёшь, да?

Людмила. Да! Мне даже стыдно. Удивительно хорошо!

Рашель. А ты, Ната?

Наталья. Я! Я тоже удивляюсь.

Прохор (выпивши, с гитарой). Б-ба! Р-рахиль!.. (Поёт.) «Откуда ты, прелестное дитя?» Ой, как похорошела!

Рашель. А вы — всё такой же…

Прохор. Ни лучше, ни хуже. Остаюсь при своих козырях.

Рашель. Веселитесь?

Прохор. Именно. Ремесло моё. Главное качество — простодушная весёлость. Это у меня от природы естества моего. Капитан Железнов — помер, так я для славы семейства и хозяйства — за двоих теперь гуляю.

Рашель. Он — давно хворал?

Прохор. Это — верно, давно пора.

(Людмила смеётся.)

Рашель. Я неправильно спросила — долго хворал?

Прохор. Капитан? Он — не хворал. Он — в одночасье — пафф! И — «со святыми упоко-о-ой».

Наталья. Дядя, перестаньте! Это — безобразие!

Прохор. Со святыми — безобразие? Ты, девка, не учи меня, молода учить! Откуда же ты явилась, разрушительница жизни? Из Швейцарии? Фёдор-то жив?

Рашель. Жив.

Прохор. Плох?

Рашель. Да, плох.

Прохор. Нестойко потомство Железнова, мы, Храповы, покрепче будем! Впрочем, сын твой, Колька, хорош, разбойник! Приметливый. Как-то мы с Железновым поругались за обедом. На другой день я здороваюсь: «Здравствуй, Коля!» А он: «Пошёл прочь, пьяная рожа!» Убил, А утро было, и я ещё трезвый… Что же вы тут делаете? Чай пьёте? Чай только извозчики пьют, серьёзные люди утоляют жажду вином… Сейчас оно явится. Портвейн, такой портвейн, что испанцы его не нюхали. Вот Наталья знает… (Идёт. Васса навстречу.)

Васса. Что там в клубе случилось?

Прохор. В клубе? А ты откуда знаешь?

Васса. По телефону.

Прохор. В клубе — драка на политической почве. Очень просто.

Васса. Снова о тебе в газете напишут?

Прохор. Почему — обо мне? Я один раз ударил. Он — на Думу лаял, ну, а я его — по морде.

Васса. Послушай, Прохор…

Прохор. Сейчас приду. И буду слушать, как (поёт): «Не искушай-ай меня без нужды-ы…»

Людмила. Какой смешной, правда? Он всё больше пить стал. И Наташу учит…

Наталья. Уже научил.

Рашель. Это — серьёзно, Ната?

Наталья. Да. Мне очень нравится вино. И опьянение нравится.

Васса. Ты прибавь: а бить меня — некому!

Наталья. А бить меня — некому.

Васса. Наталья! Не балуй.

Наталья. Вы велели прибавить, я прибавила.

Васса. Счастье твоё, что у меня времени не хватает чёрта выгнать из тебя!

Людмила. Ната — очень дерзкая с мамой, видишь, Раша. По-моему, это плохо.

Васса. Замахиваешься по-благородному жить… Интеллигентно. А сама — свинья!

Наталья. Свиньи хороших пород очень ценятся.

Васса (гневно). Вот так и живём, Рашель.

Рашель. Плохо живёте, но лучшего и не достойны. Эта обессмысленная жизнь вполне заслужена вами.

Васса. Мной? Врёшь!

Рашель. Не только вами лично, сословием вашим, классом.

Васса. Ну вот, поехала!

Рашель. Там, за границей, также скверно живут. Может быть, даже и сквернее, потому что спокойнее и меньше мучают друг друга, чем вы.

Наталья. Это верно? Или — для утешенья?

Рашель. Верно, Наташа. Я не из тех, которые утешают. Мир богатых людей разваливается, хотя там они — крепче организованы, чем у нас. Разваливается всё, начиная с семьи, а семья там была железной клеткой. У нас — деревянная.