Анна Книппер - Милая, обожаемая моя Анна Васильевна
27 марта
[Ниже зачеркнуто: Прошло уже 4 недели, а политика не только не прекращается, но растет явно в ущерб стратегии]
Я перечитал несколько раз Ваши письма. Как близки и понятны мне Ваши мысли и переживания, как бесконечно дороги Ваши слова, где Вы говорите обо мне. Что сказать мне о той опасности, которой Вы подвергались, - с какою радостью я принял бы все, что могло бы угрожать или быть опасным для Вас, на себя, на свою долю, но что говорить об этом "благом пожелании", которое годится только для ремонта путей сообщения в преисподней.
д. 1, лл. 23-27
____________
1 Морской Генеральный штаб (МГШ).
2 Вероятно, Косинский, Алексей Михайлович, барон (1880-?), капитан 1-го ранга (июнь 1917). В день сдачи Порт-Артура, командуя эсминцем "Статный", прорвал блокаду и вывел свой эсминец в Чифу. Входил в комиссию при МГШ для выработки правил и инструкций по минному делу. На Балтфлоте командовал эсминцами "Амурец" (1913-1915), "Забияка" (1915-1917), 1-м дивизионом судов отряда Ботнического залива (с апреля 1917).
3 С.Ф. Колчак, жена А.В. Колчака.
No 6
1 апреля
Сегодня неделя, как я получил два Ваших письма, и у меня является опасение, все ли письма Ваши доходят до меня. Почта действует крайне неправильно, и к тому же имеются основания думать, что в Петрограде существует цензура совершенно не военного характера, а политическая, установленная негласно теми элементами, которые образуют С[овет] Р[абочих] и С[олдатских] Д[епутатов]1. При таком положении моя корреспонденция получает несомненно интерес, а потому я отношусь к почте крайне недоверчиво. Передача писем через Генмор - единственно надежный прием, но сношения наши с ним до сих пор не наладились и носят случайный характер. Я послал Вам таким путем письма 25 и 27 марта - не знаю, получили ли Вы их. Вчера я в силу таких соображений вышел из искусственного равновесия, которое страшно трудно удерживать, и, будучи уже подготовлен, наделал вещей, которых делать не следовало. Давно я так не злился и не был в таком ожесточенном настроении, тем более что непроглядный туман задержал мой выход в море, а ночью получились телеграммы, удержавшие меня здесь на несколько дней. Поэтому я с утра решил говорить с Вами и привести себя в нормальное состояние.
Положение мое здесь очень сложное и трудное. Ведение войны [вместе] с внутренней политикой и согласование этих двух взаимно исключающих друг друга задач является каким-то чудовищным компромиссом. Последнее противно моей природе и психологии, и, ко всему прочему, приходится бороться с самим собой. Это до крайности осложняет все дело. А внутренняя политика растет, как снежный ком, и явно поглощает войну. Это общее печальное явление лежит в глубоко невоенном характере масс, пропитанных отвлеченными, безжизненными идеями социальных учений (но в каком виде и каких!) [Далее зачеркнуто: Отцы социализма, я думаю, давно уже перевернулись в гробах при виде практического применения их учений в нашей [жизни]].
На почве дикости и полуграмотности плоды получились поистине изумительные. Очевидность все-таки сильнее, и лозунги "война до победы" и даже "проливы и Константинополь" (провозглашенные точно у нас, впрочем)2, но ужас в том, что это неискренно. Все говорят о войне, а думают и желают все бросить, уйти к себе и заняться использованием создавшегося положения в своих целях и выгодах - вот настроение масс. Наряду с лозунгом о проливах - Ваше превосходительство (против правила даже3), сократите (?!) срок службы, отпустите домой в отпуск, 8 часов работы4 (из коих четыре на политические разговоры, выборы и т.п.). Впрочем, это ведь повсеместно, и Вы сами знаете это не хуже меня, да и по письмам мои представления о положении вещей совпадают с Вашими. Лучшие офицеры недавно обратились ко мне с просьбой разрешить основать политический клуб на платформе "демократической республики"5.
д. 1, лл. 27 об.-30
________
1 Петроградский Совет рабочих депутатов (ПСРД) собрался вечером 27 февраля; в следующие дни произошли выборы, расширившие его состав. Пополненный солдатскими представителями, он превратился 1 марта в Совет рабочих и солдатских депутатов (СРиСД). К 3 марта число депутатов Совета достигло 1300; в середине марта в Петроградский Совет входило 2000 солдат и 800 рабочих (см.: Ш л я п н и к о в А.Г. Указ. соч., т. 1, с. 27). Как в Совете, так и в избранном им Исполнительном комитете большевики оставались в меньшинстве, тон задавали меньшевики и социалисты-революционеры. На втором заседании, 28 февраля, Совет поручил Исполнительному комитету "разрешение вопроса о наблюдении за почтой и телеграфом". Известия о ПСРиСД как о фактической второй власти в Петрограде подтвердились, в частности, в результате поездки депутации Черноморского флота в Петроград; некоторые члены депутации посетили не только Временное правительство, но и Совет, а по возвращении в Севастополь восхваляли его силу и реальную власть.
2 Лозунг захвата и присоединения к России Черноморских проливов и Константинополя не выдвигался политическими кругами, пришедшими к власти в Петрограде. На Черноморском флоте, где близилась к концу подготовка к Босфорской операции, этот лозунг еще вызывал определенный энтузиазм. По воспоминаниям М.И. Смирнова, по Севастополю ходили процессии с плакатами "Босфор и Дарданеллы - России", организаторами этих шествий были члены Севастопольского ЦВИК.
3 Согласно приказу No 1 Петроградского СРиСД и последовавшему за ним приказу Колчака, титулование отменялось: "ваше превосходительство" заменялось обращением "господин генерал (адмирал)".
4 Соглашение между Петроградским СРиСД и Петроградским обществом фабрикантов и заводчиков о введении 8-часового рабочего дня опубликовано 11 марта 1917 г. Эта мера была распространена на заводы военного и морского ведомств в Петрограде. Общероссийского указа по этому вопросу не издавалось, однако провинция равнялась на столицу (см.: Ш л я п н и к о в А.Г. Указ. соч., т. 2, с. 384-385).
5 Союз офицеров-республиканцев, созданный в Севастополе в начале апреля 1917 г., возглавил капитан 1-го ранга Александр Васильевич Немитц (1879-1967), позже (август 1917) контр-адмирал и командующий Черноморским флотом, а еще позже много и долго служивший в советском ВМФ. Среди других крупных офицеров Черноморского флота, сразу заявивших себя "преданными революции", выделялся начальник штаба Черноморской дивизии подполковник Ген. штаба А.И. Верховский (1886-1938), позже военный министр в кабинете Керенского, перешедший, как и А.В. Немитц, на сторону сов. власти (репрессирован органами НКВД).
Часть офицеров Черноморского флота активно втягивалась в политическую жизнь на платформе "демократии", не ощущая, видимо, глубокого расхождения с Колчаком в этом вопросе. В это время к прежней славе Колчака как "героя Рижского залива" прибавилось представление о нем как о "первом адмирале, примкнувшем к народному правительству" ("Утро России", 13 апреля 1917).
No 7
9 апреля
Что я могу сказать. Я повторяюсь, я неоднократно говорил этими словами, но ничего другого и не выдумаешь. И может быть, никогда я не сознавал бесконечную ценность всего того, что связано с Вами, Анна Васильевна, как теперь, когда другая ценность, определяемая военной службой и делом, близка к полному уничтожению.
д. 1, л. 31
[Не ранее 21 апреля]
[Датируется по времени отъезда Колчака из Петрограда (21 апреля)]
Вечный мир есть сон, и даже не прекрасный, но зато на войне можно видеть прекрасные сны, оставляющие при пробуждении сожаление, что они более не продолжатся.
Мой последний приезд в Петроград1 был пробуждением от одного прекрасного сна.
д. 1, л. 32
____________
1 Об этом приезде, о крахе военных надежд Колчака и его планов см. письма No 8 и 19 и примечания к ним. О надломе в личных отношений с А.В. Тимиревой - в письмах, начиная с No 8 и кончая No 20.
No 8-12
Л[инейный] к[орабль] 4 мая 1917 г.
"Свободная Россия"1
На ходу в море
Г[лубокоуважаемая] А[нна] В[асильевна]
В конце прошлой недели я получил письмо Ваше от [Дата в тексте не проставлена. Судя по одному из вариантов письма, речь идет о письме от 24 апреля (см. No 9)] апреля. Я виноват в несколько замедленном ответе, но извинением для меня является [Далее зачеркнуто: мое болезненное состояние, от которого я не мог освободиться [с] выходом в море] моя болезнь. Теперь я в море и после 2-х недель невольного молчания попробую ответить Вам. Мне трудно писать, насколько трудно это бывает, когда нет мыслей, нет темы и приходится придумывать слова, чтобы составить какую-нибудь фразу.
Говорить о войне и политике - я не хочу, да я и высказал недавно свое мнение по этому вопросу в печати2. Не знаю, прочтете ли Вы его или нет, но Вы ничего не выиграете и не потеряете в том и другом случае [Далее зачеркнуто полторы страницы следующего текста: Писать о себе было бы, пожалуй, несколько самоуверенно, да и по существу эта тема является для меня просто случайной. Приехал я в Севастополь прекрасно, с полным комфортом и даже без опоздания. Обстановка мало изменилась за мое отсутствие, и "все обстояло благополучно". Дальше обычная работа командующего флотом и во время войны и революции в разлагающемся морально и материально государстве. Из Петрограда я вывез две сомнительные ценности: твердое убеждение в неизбежности государственной катастрофы со слабой верой в какое-то чудо, которое могло бы ее предотвратить, и нравственную пустоту. Я, кажется, никогда так не уставал, как за свое пребывание в Петрограде. Так как я имел в распоряжении 2 1/2 суток почти обязательного безделья в вагоне, то использовал это время наиболее целесообразно: придя в состояние, близкое к отчаянию (эту роскошь командующий не часто сам себе позволит), я просидел безвыходно в своем салоне положенное время, сделав слабую попытку в чтении Еллинека4 пополнить пробел в своих знаниях по части некоторых государственных вопросов. Зато я мог себе позволить роскошь отдаться личным воспоминаниям и оценкам "обстановок" и "положений". Я имел возможность без помех прийти в состояние, близкое к отчаянию]. Писать о себе, о своих личных делах было бы несколько самоуверенно, да и крайне скучно. Но все-таки попробую, с Вашего любезного позволения. Из Петрограда я уехал с твердой уверенностью в неизбежности государственной катастрофы и признанием несостоятельности военно-политической задачи, определившей весь смысл и содержание моей работы3. Одного этого достаточно [Зачеркнуто: чтобы прийти в состояние, близкое к отчаянию], но если прибавить к этому совершенно отрицательное положение тех немногих личных вопросов, выходивших за пределы моей служебной деятельности командующего флотом, то предоставляю судить, в каком состоянии я уехал из Петрограда, имея 2 1/2 суток почти обязательного безделья в своем вагоне-салоне.
