Москва. Квартирная симфония - Оксана Евгеньевна Даровская
После получения денег на «Жигули» осада с квартиры на 3-й Фрунзенской снимается. С помощью крепких рук Сахавата Инга освобождает жилплощадь за полтора дня. Ключи благополучно переходят в руки Феррари. Именно ей предстоит вступить в бой с мицелием над входной дверью и, несомненно, победить его. Светик Иолантов получает свои комиссионные. С небольшим, не заслуживающим внимания скандалом мы с ним прощаемся.
Стоит ли добавлять что-то в адрес главной героини этой истории? Путь от жены заместителя директора крупного предприятия до торгующего на рынке арбузами Сахавата с промежуточным звеном в лице наркомана Давида Гвалии пройден ею в кратчайшие сроки. Правда, осуждения в моих словах мало, скорее печальное недоумение.
Перечитывая эту историю, я понимаю, что вышла она несколько односложной и пресновато-сухой. Спрашивается, почему? Рискну ответить. Теоретически можно было бы добавить этим людям психологической глубины, снабдив их внутренний мир многогранными переживаниями. Но это будет абсолютной, притянутой за уши неправдой. Именно такими они все – от Светозара Иолантова до начальника паспортного стола, от Инги с Давидом до Марьяны с Вадиком – и были, эти «герои». Ходячие манекены. Кроме, пожалуй, первого рассказа Инги (тогда она еще не остыла от впечатлений) ничего по-настоящему живого. (Один лишь вдовец, носитель тонкой душевной организации, как будто по ошибке затесался в ряды этих лиц, но никем из них не был оценен по достоинству, напротив, вызвал презрение и насмешки.) Уверена, что и Марьяна отдавалась Давиду не по причине запретной, всепоглощающей к нему страсти. Первый раз, понятное дело, отомстить матери за попранное, как она считала, детство. Второй, а возможно, и третий раз – исключительно ради получения денег за половину квартиры. (С Давидом-то все ясно: плотоядная кавказская жажда красивого молодого тела – не самый страшный из грехов.)
Мне всегда хотелось верить в небезнадежность людей. Но я сильно сомневаюсь, что эти мать и дочь когда-нибудь бросятся друг другу в объятия с чистосердечным раскаянием. И моя тяга анализировать человеческие отношения, вникать в глубинные предпосылки поступков или, напротив, труднообъяснимых людских бездействий здесь совершенно неуместна. Все слишком банально, линейно, примитивно. Товар – деньги – товар. Никаких греческих трагедий.
* * *
То ли испарения мясокомбината ударяют в головы моему офисному руководству, то ли вмешиваются иные силы, но генеральный директор с двумя его опричниками решают заняться параллельным бизнесом. Вложиться в свиную ферму. Без шуток. Идея захлестывает их настолько, что основное направление впадает в глубокую летаргию.
Втроем они составляют графики свиного приплода, подсчитывают рентабельность на ближнюю и дальнюю перспективу. Разговоры на эту тему ведутся исключительно в кабинете генерального директора за закрытой дверью. Новый план они стараются не афишировать. Откуда моя преждевременная осведомленность? Все очень просто. Наше арендное помещение состоит из трех смежных комнат. В первой (она же предбанник) сидит бессменная секретарь Галочка, отвечающая на телефонные звонки и радушно встречающая посетителей; справа от ее стола находится стол нашего юриста Татьяны Витальевны, появляющейся в офисе от силы пару раз в неделю. В самой большой, проходной комнате пребывает основной костяк нашего коллектива вместе со мной. Далее следует вход в святая святых – кабинет руководства. Мой стол к святая святых ближе всех. Когда кто-то из руководящей троицы выходит в туалет или по иной надобности, до моих ушей долетают возбужденные голоса: «У дюрок мясо лучше!», «У уржумских плодовитость выше!» – дверь спешно закрывается. «Считаю, – возвращается отошедший, – нужно разводить скороспелую мясную, меньше возни». – Дверь снова захлопывается.
Прения по выбору свиной породы проходят на фоне хронической неуплаты риелторам комиссионных за проведенные сделки. Успеть заложить фундамент нового проекта в теплое время года – вот что заботит руководство. Они умудряются задержать зарплату на два месяца даже секретарю Галочке. Объясняют всеобщую невыплату нечленораздельными доводами. Ребята из моей группы регулярно терзают меня вопросом: «Где заработанные нами деньги?!» Я упорно отвечаю: «Потерпите еще чуть-чуть, что-нибудь придумаю». А что тут придумаешь, если все дивиденды из оборота изъяты в пользу свинофермы. Во мне закипает мощное раздражение. Я тоже оказываюсь пострадавшей стороной и не могу получить свои комиссионные. Когда троица с готовым планом действий спешно собирается отчаливать во Владимирскую область, я прижимаю генерального директора к стенке.
– Только быстро, – говорит он, – я тороплюсь. (Он понимает, что я не отстану.)
– Послушайте, очень неудобно перед ребятами получается. У них у всех семьи. Надо найти возможность выплаты процентов сейчас, а не через неопределенное время.
Генеральному ничего не остается, кроме как выложить мне то, о чем я знаю почти в деталях:
– Оксана, поймите, свиноводство сейчас очень высокодоходный бизнес. Через две-три недели вернемся, все будет по-новому. Съедем отсюда, снимем офис в центре.
Вне всяких сомнений, генеральный с товарищами несут свою долю страданий. Их мужскому самолюбию претит парковать машины напротив Микояновского мясокомбината. Они хотят, приезжая на работу, вновь парковаться в пределах Садового кольца. Но почему-то я уверена, что со свинофермой выйдет у них промашка.
В тот злополучный день, желая избежать болезненных вопросов от своей группы, я ухожу с работы сразу после разговора с генеральным и наблюдаю, как, взревев моторами, троица под громыхающую из машины песню «Калинова моста» уносится покупать свиноферму.
В одну из знойных августовских пятниц, в отсутствие руководства, когда дух от мясокомбината рванул в нашу сторону с особой силой и заглушить его можно только сигаретой, ко мне, курящей у лифта, подходит пронырливая уроженка Ростова-на-Дону с говорящей фамилией Храпченко и предлагает «отпочковаться от безумия», открыв собственное агентство под моим руководством. Она исполняет мне серию дифирамбов. Лестью меня не проймешь, но мне и самой хочется вынырнуть из воцарившегося безумия. Я отвечаю ей, что подумаю. Храпченко, кстати, работает вполне сносно, хвосты подчищать за ней не приходится. В Ростове-на-Дону на нее молится пожилая мать, взращивающая ей сына-безотцовщину.
Тем временем юрист Татьяна Витальевна вместе с риелтором из другой группы принимает два долларовых аванса за продаваемые нашим агентством квартиры.
Взвесив предложение Храпченко, в один из дней я отлавливаю Татьяну Витальевну в офисе и прошу у нее ключ от сейфа, ссылаясь на то, что мне нужно срочно проверить кое-какие договоры. Татьяна Витальевна, испытывая полное ко мне доверие и параллельно пребывая в эйфории чувств к новому поклоннику, легко дает ключ. И я иду на должностное преступление. Недрогнувшей рукой извлекаю из сейфа два недавно внесенных аванса и делю деньги между риелторами своей группы, не обделив и себя. Особую радость испытываю, выдавая заработанные комиссионные Жене. И мне снова
