Ничего, кроме личного - Лана Барсукова
– Странно. Мне казалось, что ты имеешь вкус к высокой прозе.
– Вам казалось.
Разговор становился каким-то вязким. Антон явно держал фигу за пазухой, и это было неприятно.
– Ну давай попроще. Готовь документы к подписанию. Элеватор возвращается к своему папочке.
– Элеватор, слава богу, и раньше сиротой не был, – заметил Антон.
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что часть собственности принадлежит Ольге Петровне, согласно вашим распоряжениям…
Тихону Ерофеевичу было неприятно упоминание об Ольге, и он буркнул:
– Помню. Это дела семейные. Тебя не касаются. Оставшееся забираю.
– А часть, – продолжал Антон, – принадлежит моей жене. Вы обещали на меня отписать, но я решил вопрос в пользу жены. Это тоже дела семейные.
Тихон Ерофеевич решил, что это шутка. Наглая и дерзая, на грани фола. Но шутка.
– Очень смешно. Давай в другой раз посмеемся, я сейчас по делу звоню.
– А я не шучу.
Повисла пауза. Именно эта тишина убедила бывшего чиновника в том, что это не шутка.
– Вор! – рявкнул Тихон Ерофеевич.
– Пусть вор, но я украл то, что мне было обещано. Правда, в Москве при нашей последней встрече вы как-то очень грубо пытались забрать свое слово назад. Это нехорошо, деловые люди так не поступают. Так что считайте, что я спас вашу репутацию. Благодарить не надо.
– Ты… спаситель… да я ж тебя в тюрьму засажу за мошенничество! – закричал Тихон Ерофеевич.
– А вот это вряд ли. Вы на такой риск не пойдете.
– Какой риск, урод?
– Тихон Ерофеевич, или вы успокаиваетесь, или мы откладываем разговор до лучших времен.
Тихон замолчал, пораженный дерзостью и спокойной уверенностью директора.
– Отлично. Тогда продолжим. По документам на сегодняшний день расклад такой: по четверти у наших милых дам – у вашей сестры и у моей жены, – а половина у меня. Эту половину я в любой момент вам возвращаю.
– А расписка? Забыл? Ты же деньги на покупку элеватора у меня занял! Я же этой распиской задушу тебя! В долговую тюрьму пойдешь! – задохнулся от гнева Тихон Ерофеевич.
– Вот тут мы подходим к самому интересному моменту, – невозмутимо отвечал Петухов. – Эта расписка потеряла свою убойную силу. Знаете почему? По двум причинам. Причина первая – вы организовали продажу элеватора по явно заниженной цене, поэтому сумма долга вполне подъемная…
– Подъемная? Для кого? Да ты же голь перекатная!
– Вот вы опять ругаетесь, – спокойно продолжал Антон, – вместо того, чтобы дослушать. Дело в том, Тихон Ерофеевич, что все это время вы не интересовались делами элеватора. Получали свою долю прибыли и не отвлекались на прозу нашей жизни. А между тем элеватор прекрасно работал весь этот период. И сумму долга я могу вам вернуть хоть завтра.
До Тихона начала доходить масштабность катастрофы.
Антон помолчал и завершил разгром.
– Получается, что выбор у вас невелик. Или вы мирно забираете половину элеватора и уничтожаете расписку, или вы лезете в драку, пытаясь забрать мою долю. Но тогда я тоже разозлюсь. Формально вы к элеватору отношения не имеете. Вы просто заняли мне деньги. Я мог на них купить миллион алых роз, а купил элеватор. Вы просите погасить долг? Прекрасно, я верну вам эту сумму. Ее хватит на сотую долю такого актива. Так что, Тихон Ерофеевич, вам со мной ссориться нельзя. Если вы меня разозлите, я перестану играть в благородство и просто рассчитаюсь с вами по сумме долга. Помните, как вы меня учили в кафе: если нет договора о намерениях, то не о чем говорить. Но, в отличие от вас, у меня есть совесть, и я держу свое слово. Поэтому предлагаю вам забрать половину актива и мирно разойтись.
Тихон потрясенно молчал. Только ноздри раздувались шумно и рельефно.
– Я понимаю, вам надо все обдумать… Хотя, если честно, я не понимаю, о чем тут думать. Давайте закончим на сегодня. Надумаете, звоните. – И этот наглец повесил трубку.
Тупо глядя на телефон, откуда шли короткие гудки, Тихон стонал от бессильной ярости. На этой шахматной доске у него не было спасительного хода. Ему предлагали завершить партию вничью, припугнув в противном случае матом.
В логике Петухова не было бреши. Он разыграл свою партию безукоризненно. Но как он смог прибрать к рукам четверть актива? Это же не минутное дело. Только на подготовку документов уходит несколько недель. Как он смог провернуть все это втайне от Ольгиного осведомителя?
Ольга! В голове Тихона подобно молнии сверкнула догадка: она все знала! Знала и ничего ему не сказала, подставила его под мат! За что же она так с ним? Неужели из-за своего недоделанного мужа? Волна ненависти накатилась девятым валом, сметая на своем пути остатки здравого смысла. Удушливая злоба перехватила горло горячим жгутом.
Тихон осел на пол и стал раскачиваться в странном полуобморочном состоянии. Почти осязаемо он видел душераздирающую картину.
Перед ним простирается ароматная, девственно нетронутая пицца. Он протягивает руку, но тут на запах прибегают две мыши и начинают вгрызаться в пропитанное сыром тесто. Одна мышь отвратительно толстая, с гусеничными складками на жирных боках, презирает диету и имеет неукротимый аппетит. У другой мыши уродливый нос загибается вниз, что не мешало ей лопать пиццу. И только когда от пиццы остается обглоданная половина, мыши отваливаются с раздутыми животами. Они гладят свои брюшки и нагло смотрят на Тихона. Дескать, скажи спасибо, что тебе половину оставили.
Тихон заскрипел зубами от бессильной ярости. Но у ярости есть замечательное свойство, она делает человека безрассудным. Отныне он объявляет войну своим обидчикам – предательнице Ольге и вору Петухову. И даже если в этой войне он может потерять все, он будет драться. До последнего вздоха, до последнего рубля.
Да и что на кону? Жалкая половина элеватора! Половина! «Все или ничего», – сказал себе Тихон.
Довольно часто отвага питается глупостью.
Еще не поздно вспомнить, как он в ресторане уговаривал Петухова заняться элеватором в обмен на четверть актива. Как на салфетке рисовал круг, напоминающий целую пиццу, и собственноручно чернильным росчерком отрезал четверть. Этой салфеткой он пытался соблазнить Петухова, и ему это удалось.
Еще не поздно позвонить Ольге и выяснить, что она ничего не знала. Произошла чудовищная путаница. Скунс пытался ее предупредить, а она решила, что речь идет о ее доле. И на старуху бывает проруха. Хотя Ольга не старуха, а женщина, ближе которой у Тихона никогда не было и уже не будет.
Но Тихон не воспользовался этими возможностями. Острый штык злобы, приставленный к спине, гнал его на войну. Тихон упивался своей обидой, находя в ней источник разрушительной энергии, толкающей на борьбу.
Злоба и обида подобно чертополоху забили ростки здравого смысла. Разум сдался, и чертополох горделиво вознесся над ними, нежа колючки в лучах равнодушного солнца.
Человек с нордическим характером
Тихон Ерофеевич имел две записные книжки. Одна велась в телефоне и содержала
