Последней главы не будет - Полина Федоровна Елизарова
Но только не с ней!
Эта девушка не даст мне выглядеть жалким.
Нужно только сразу сказать ей правду.
– Алиса, у нас есть целая тысяча рублей… Что будем делать?
Любая другая на ее месте, будь она не совсем сука, сказала бы мне, что ерунда, деньги, мол, есть у нее – но только не она. Она не станет меня сейчас унижать, хоть я, наверное, своим образом жизни давно это заслужил.
– Отлично! Давай погуляем, пока не надоест, а потом кофе где-нибудь выпьем…
– Угу. Ты есть хочешь?
– Хочу. И если не съем сейчас кусочка два чего-либо, мне придется съесть твои уши.
– Шуточки у тебя, однако. – Я тут же представил себе, как я лежу на полу, а она взгромоздилась на меня сверху и нежно кусает мои уши.
И я почувствовал себя самым счастливым человеком на земле!
Пускай чудит, как хочет, только бы ей никто сейчас не позвонил, не заставил думать о чем-то другом, только бы она не исчезла, только бы держать как можно дольше, вот как сейчас, ее руку!
Мне и говорить с ней нет особой нужды.
Нет, не потому, что не о чем, а потому, что и так хорошо. Сказочно хорошо, еще лучше, чем было на море, ведь тогда мы знали, но молчали, а теперь мы и знаем, и говорим!
Глупцы, не знающие о нашей тайне, шли мимо, но и их наступивший апрель, кричащий, нахальный, задирающий подолы женских юбок, заставлял невольно улыбаться себе и всему вокруг.
Апрель, да! Самый лучший месяц года.
Когда меня, молодого и пьяного, собьет где-нибудь машина или я, старый и дряхлый, с кучей трубочек, торчащих изо всех щелей, буду отходить в другое измерение, я тебя буду вспоминать, апрель, и ее – в тебе…
Еще вчера люди, как в мешке, сидели в какой-то сонной дреме: «Ах, давление, ах, дистония, а какой сериал сегодня по первому?» А сегодня апрель, солнечный, радостный, будоражащий, врезался в нас, и взорвал все миллиардами светлых брызг, и сделал нас еще красивее и счастливее!
Нас ждет долгая и удивительная жизнь, вот в эти, конкретно в эти секунды, я в этом даже не сомневался!
И даже если не здесь, то где-то…
Это – точно!
– Я до сих пор не знаю, как ты относишься к Макдоналдсу.
Мы приближались к этому уникальному, стирающему все социальные неравенства заведению.
– Ой, хорошо отношусь, я сейчас тоже про него подумала, пойдем?
– Отлично!
Мне бы сейчас впору рыдать и волосы на себе рвать: закончилась моя стабильность, теперь даже не знаю, на что семью кормить и что там будет завтра…
Но вместо этого я, как первокурсник, поддавшись внезапному порыву, схватил Алису на руки и аккуратно, чтобы не помять платье моей солнечной королевы, понес ее ко входу.
* * *
Она никогда не узнает о том, что произошло вчера.
А я и не буду лгать, я просто не скажу ей всю правду.
Аркадий, чье фото в журнале попалось мне (и ведь совсем не случайно!) на глаза за несколько секунд до нападения на кипрский автобус, снова возник в моей жизни.
Но теперь уже не скользким демоном, а смертельно больным человеком.
Он внезапно перестал мне писать, но вдруг на днях позвонил и будничным тоном сообщил, что у него рак в последней стадии, попросил навестить его.
Это известие меня, конечно, потрясло, но совсем не так, как могло бы, случись это все какие-нибудь несколько месяцев назад!
Мне стало искренне жаль его, как было бы жаль любого не совсем чужого мне человека.
Но этот черный мистицизм, ореолом которого он был окружен в моем сознании, – его больше не было.
И я понял почему.
Просто я перестал бояться.
Я ведь не его боялся все это время, я боялся только собственной темной стороны и упорно не хотел признавать правду, долго оправдывая свое безволие и инерцию наличием в моей жизни эдакого демона-манипулятора.
Поднимаясь вчера по лестнице в палату к Аркадию, я честно признался себе: да, это я был в отношениях с этим человеком, я спал с ним, я позволял ему выворачивать наизнанку свое неискушенное нутро, я робел перед его умом и интеллектом, а потом бегал от него, как трусливый заяц, и еще боялся того, что благодаря его острому языку моя репутация навсегда останется «подмоченной».
Но если посмотреть на все это с другой стороны, то можно увидеть, что именно он, Аркадий, раздвинул для меня границы мира, помог мне услышать среди фальшивых нот и плагиата хорошую музыку, он привил мне хороший вкус в одежде, приучил меня если и не читать запоем, то хотя бы интересоваться книгами.
Благодаря Аркадию я имел возможность лично познакомиться с известными артистами и певцами, увидеть, какие они на самом деле и чем они дышат, что пьют, едят, трахают, чем забиты их «небесные» головы.
Вот это я и оставлю на страницах своей памяти!
Именно эти, наполненные моим сердцебиением, воспоминания.
А все остальное – да, было… но улетело и давно отжило свое.
Аркадий сильно изменился внешне.
Скорей всего, то фото в журнал он предоставил достаточно старое, а может, фоторедакторы его так удачно отфотошопили.
Лицо его заметно похудело, под глазами еще более, чем раньше, обозначились мешки с глубокими синими тенями, но особенно изменился его взгляд.
Нет… Это не был жалкий взгляд сломленного болезнью человека, но в нем появилось то, чего я никогда не наблюдал за ним раньше.
Это было смирение.
Мы вышли на лестничную клетку.
Я закурил, Аркадий отказался.
Он исповедался мне абсолютно спокойным, даже каким-то отстраненным голосом…
Все произошло очень быстро.
С полгода назад у него появились регулярные головные боли.
Первое время он продолжал вести привычный образ жизни, спасаясь горстями обезболивающих таблеток, но потом и они перестали помогать.
Под нажимом партнеров по бизнесу пошел обследоваться и после проведения компьютерной томографии услышал страшный приговор.
Врачи прямо не говорили, но сам он утверждал: ему осталось не больше пары месяцев.
Возможность лечения за границей он отрицал категорически!
Просто из принципа.
«Платоша, мне же не для кого жить. Да если честно – мне давно уже и неинтересно».
Я не стал ему лгать в ответ, я просто не смог.
Теперь, насквозь пронзенный стремительно разрушающей его болезнью, этот человек не врал мне и не врал себе. В этих двух простых предложениях
