Записки патологоанатома - Андрей Левонович Шляхов
– Да мы благодаря вам буквально переполнены незабываемыми впечатлениями, – в тон ему ответил Данилов.
Он сознавал, как от него разит перегаром, немного этого стеснялся – надеялся только, что ко времени приезда в фитнес-клуб последствия вчерашнего сидения у Полянского несколько выветрятся.
– И до старика вам еще очень далеко, – добавила Ира. – Но это не повод не вспоминать вас добрым словом.
– Да будет вам, – поскромничал довольный Астраханцев. – Столько всего хотелось вам показать, но, к сожалению, не оказалось под рукой нужных трупов. То есть, что это я несу? Не к сожалению, а конечно же к счастью! Да, да – к счастью. Кое-что вы еще увидите, но сначала давайте-ка вспомним воздействие высоких температур на человека. Что является непосредственной причиной смерти в первые часы и даже в первые сутки, в подобном случае?
– Ожоговый шок, – ответил Данилов.
– Доводилось видеть? – спросил доцент.
– Да, всяких, вплоть до «боксеров».
Сгоревшие во время пожара трупы сгибаются, подворачивая под себя руки и ноги – как боксеры в оборонительной стойке. Под воздействием высокой температуры свертывается мышечный белок, мышцы сокращаются. Природа сделала мышцы-сгибатели сильнее мышц-разгибателей.
– А признаки прижизненности ожогов перечислить можете?
– Попробую, – ответил Данилов. – Ожоги слизистой оболочки рта, глотки, гортани, трахеи вместе с отложениями копоти на ней и, что более показательно – в мелких бронхах и альвеолах. Наличие карбоксигемоглобина в крови. Артериальные тромбы в поврежденных областях…
– А еще? – Астраханцев картинно зажмурился.
– Сохранившаяся кожа на складках в уголках глаз, образующихся при их зажмуривании, – вспомнил Данилов.
– Добавите что-то? – Астраханцев обратился к Ире.
– Копоть в сосудах…
– А еще? – Астраханцев не утерпел и ответил сам: – Наличие ожогов первой и второй степеней указывает на прижизненные повреждения, так как на трупе могут образовываться, возникают только ожоги третьей и четвертой степеней. Вспомнили? То-то же! Это просто. А вот с поисками следов внешнего насилия на обгоревшем трупе порой приходится повозиться. Но пойдемте в секционную – лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.
– Прямо жалко уходить отсюда, – негромко сказала Ира Данилову на лестнице.
– Поступали бы сразу к нам! – услышал Астраханцев. – Мы с радостью принимаем умных и красивых женщин.
Ира зарделась и ничего не ответила.
У сильно обгоревших трупов есть одно преимущество: они не пахнут разложением. Только гарью. Это, конечно, тоже весьма неприятный запах, прилипчивый до ужаса, но ее нельзя сравнить с гнилостной вонью, которую испускает труп, пару недель пролежавший в тепле.
Возле двери в секционную доцент остановился и предупредил:
– Вскрытие не совсем обычное, обгорел у себя на даче полковник из министерства, поэтому вы будете только смотреть.
– Вопросы по ходу задавать можно? – уточнил Данилов.
– Нужно! Без вопросов нет учения.
Обугленный до черноты труп был уже вскрыт. Руки и ноги его вытянулись вдоль туловища. Извлеченный, но еще не иссеченный мозг лежал на другом столе. В воздухе ощутимо пахло гарью.
– А почему он не в позе боксера? – вырвалось у Иры.
– Думаю, что так с ним удобнее работать, – в глазах доцента мелькнули веселые искорки. – Обратите внимание, – Астраханцев указал на длинный разрез на правой руке трупа, – прежде, чем выпрямить конечности, следует внимательно осмотреть их на предмет повреждений. В том числе и переломов. При переводе из позы боксера в позу покойника неизбежно возникнут те или иные повреждения, совершенно не относящиеся к делу. Переломы костей, разрывы кожи, очень похожие на резаные раны, или даже ампутации. Тела, подвергшиеся действию высоких температур, чрезвычайно хрупки.
Врач, проводящий вскрытие, взял у своего помощника двадцатимиллилитровый шприц с длинной иглой и воткнул иглу в красно-синюшное сердце трупа. «Тот же внутрисердечный укол», – подумал Данилов. Поршень плавно пошел назад. Шприц наполнился густой на вид темно-красной кровью.
– На наличие карбоксигемоглобина, – пояснил Астраханцев. – Можно в принципе и из аорты набрать. На гистологию берем большое количество срезов с ожоговой поверхности из разных мест, по возможности – граничащие с неповрежденной кожей. – Для чего, догадываетесь?
– Чтобы найти прижизненные изменения и отличить их от похожих посмертных? – предположил Данилов.
– И не забудьте с той же целью отправить на гистологию срезы с поверхности корня языка, а также тканей глотки, гортани, трахеи и бронхов, – подал голос врач, проводивший вскрытие. – Для поиска копоти и оценки изменений слизистой оболочки.
– Что требуется от врачей других специальностей при производстве судебно-медицинской экспертизы? – спросил Астраханцев.
– Внимание к изменениям и тщательное взятие образцов на исследование, – чуть ли не хором ответили Данилов и Ира, услышавшие этот вопрос далеко не в первый раз.
Пока изучались извлеченные из трупа внутренние органы, Астраханцев то и дело задавал вопросы:
– Главный признак прижизненного полостного ранения помните?
– Нет, – ответил Данилов.
– Что-то связанное с обугливанием ближнего к ране органа? – не очень уверенно предположила Ира.
– Несвязанное с обугливанием, а… – Астраханцев умолк, но правильного ответа не услышал и продолжил: – А резкое уменьшение в размерах. Под действием высокой температуры орган как бы съеживается…
Покойник, лишенный всего содержимого, равнодушно лежал на секционном столе.
– Слушаю я вас, – хмыкнул судебный эксперт, – и час от часу становлюсь умнее.
– Вот и хорошо! – порадовался за коллегу Астраханцев.
– Ты им еще про осмотр места происшествия расскажи.
– Ну это лишнее, захотят – прочтут сами. Верно, коллеги?
– Верно, – согласился Данилов.
«Только осмотра места происшествия мне не хватало», – подумал он. После разговора с Еленой на сердце лежал тяжелый камень, а сейчас еще добавилось похмелье. Зато вчера вечером в гостях у Полянского было хорошо, иначе и быть не могло, ведь рядом сидел искренний и понимающий друг. Жизнь казалась простой, хотя и немного нервной штукой, и Владимир был уверен в том, что скоро все наладится. Сложится, склеится, устроится самым наилучшим образом, вернется на круги своя и так далее. Сегодня же поутру вместо розовых очков на глазах были черные.
Елене удалось сделать главное: заронить в душу, а точнее, в разум Данилова, зерно сомнения в правильности принятого им решения. Это не просто огорчало, а бесило Владимира. Ему непросто было решиться изменить свою жизнь, и ему не хотелось снова переживать этот процесс. К тому же Данилов всю жизнь старался быть последовательным: коней на переправе не меняют, отмерил семь раз – режь, не задумываясь!
Само собой, он не собирался к психоаналитику. Чего ради идти на исповедь к постороннему человеку, когда можно самостоятельно разобраться со своей жизнью? Владимир думал, что Елена предложила консультацию лишь для того, чтобы задеть его, уязвить. Зачем ей это было надо, Данилов понимал или ему казалось, что понимает. Гораздо проще изменять психу, чем нормальному, любящему человеку. Елена никогда не была стервой и вряд ли
