Эльчин - Смертный приговор
Алескер-муэллим налил воды в стакан из графина толстого стекла, который всегда стоял на столе в директорском кабинете, и протянул воду Калантару-муэллиму.
- Да успокойся ты!... Что с тобой будет? Тебе какое дело? Если казан закипит, то на голове несчастного Хосрова и закипит...
- Ты говоришь, ко мне не относится?
- Конечно!
- А к тебе?
Алескер-муэллим удивился, и сердце его забилось сильнее:
- Ко мне? Я так же, как и ты. И ко мне не относится!...
- Но ведь в твоем доме случилось?!
- Ну и что?
Выпив воды, Калантар-муэллим немного пришел в себя, пожал плечами, спросил:
- Как ты думаешь, сукин сын Хыдыр донесет?
Старый бакинец Калантар-муэллим знал большинство жителей Баку.
- Они, - сказал он, - род Хыдыра, во всех поколениях были плохими людьми!... Его отец, амбал Ордухан, говорят, за тарелку бозбаша (горохового супа) готов весь Баку продать!
Алескер-муэллим не сказал ни слова. Как только он вошел в кабинет, сразу же хотел вызвать Хыдыра-муэллима, но не вызвал, подумал, получится - "на воре шапка горит". Ну что ж, Хыдыр-муэллим ведь тоже человек, он должен понять, что нельзя делать других несчастными, у людей семьи, дети, нельзя людей в ссылку...
После Калантара-муэллима в кабинет вошел взволнованный Фирудин-муэллим:
- Ты видишь этого подлеца?!
Алескер-муэллим, конечно, знал, о ком речь, но Фирудин-муэллим был человек культурный, говорил деликатно, и его волнение, резкие слова расстроили и без того расстроенного Алескера-муэллима.
- Кого ты ругаешь? Что с вами со всеми? О ком ты говоришь?
- Как кого ругаю? Хыдыра, конечно! Только что подошел ко мне и спрашивает: вчерашнее происшествие поставишь сегодня на заседание бюро или нет? Причем не просто так спрашивает, а с угрозой...
Алескер-муэллим не смог сдержаться:
- Чтоб тебя приподняло и шлепнуло!
- А ты такого человека на торжество приглашаешь...
- Так ради вас ведь пригласил!... Решил, чтобы этот нечестивый к вам не цеплялся!... Откуда мне было знать, что бог отнял разум о Хосрова?! Как я мог это знать?!
Когда Фирудин-муэллим выходил из кабинета, Алескер-муэллим вдруг вспомнил Авазбека, вернее, вспомнил жену, дочь Авазбека; теперь Авазбеку что, как однажды в мир пришел, так однажды и ушел, а горе жене и дочери, как члены семьи врага народа они вынуждены скитаться без угла, вот где говорят: беда тому, кто остался... Одинокая женщина и одинокая девочка, что они теперь делали в степях Казахстана, в каком были несчастье?... И теперь вот Хосров выкинул фокус... Судьба, что ли, такая?...
Вошел Алибаба-муэллим.
- Салам.
- Салам.
- Как дела?
- Да как? Ничего...
- Знаешь, что... Не думай, что я вчера напился. Водка меня не взяла. Я всю ночь думал... Я двадцать лет в партии! Я не ребенок! Я грудью буду защищать Хосрова! Я не потерял большевистской совести! Но многие потеряли! Многие давно потеряли! Я...
- Да погоди ты пока... - Алескер-муэллим понял, что Алибабамуэллим тоже всю ночь успокаивал себя. - Что случилось?
- Да как "что случилось", слушай, ты спишь, что ли? Вся школа спрашивает, что вчера произошло у Алескера-муэллима дома? Хыдыр разнес всем... Кого ни встретит, говорит, увидите, что я устрою длинному негодяю Хосрову!...
Алескер-муэллим опять не смог удержаться:
- Какой мерзавец!... - У Алескера-муэллима все внутри дрожало от волнения, он слышал стук собственного сердца, как будто в далеких казахстанских степях были не жена и дочь Авазбека, а Фируза-ханум с Арзу - Алескер-муэллим никогда так глубоко не ощущал страха эпохи, в которую жил, не чувствовал несчастья так близко. Алескеру-муэллиму так явно представилось существование бедных, беззащитных, нежных Фирузы-ханум и Арзу в безлюдных степях Казахстана среди снежной метели, под похотливыми взглядами мужских глаз, глядящих как волк на добычу, - так явно представилось все, что его затошнило, лоб покрылся холодным потом и в желудке начались колики.
Алескер-муэллим был опытным человеком, он умел держать себя в руках, даже в самые трудные минуты действовал обдуманно, но в то зимнее утро в школе, в директорском кабинете, где просидел восемнадцать лет, Алескер, как ребенок, тонул в полной безнадежности.
Какое-то время в комнату никто не заходил, но Алескеру-муэллиму казалось, будто кто-то, стоя за дверью, с колотящимся сердцем не осмеливается войти. Было так или не было, но дверь отворилась, вошел Хосров-муэллим и остановился у двери.
Алескер-муэллим посмотрел на этого длинного, худого человека, жалкого с головы до ног: от вчерашнего сияния, от вчерашнего счастья не было и следа, Хосров-муэллим находился в еще более бедственном положении, чем прежде, чем до того, как они с Гюльзар нашли друг друга. Алескеру-муэллиму показалось, будто и седые волосы Хосрова-муэллима поседели именно в эту ночь. Алескер-муэллим смотрел на Хосрова-муэллима, видел перед собой неизлечимого больного, конец которого совсем близок, даже на мгновение, всего на одно мгновение Алескеру-муэллиму показалось, будто Хосров-муэллим лежит в гробу, что гроб сейчас принесли и поставили вертикально в дверях. Алескер-муэллим вздрогнул от этого видения, он встал и подошел к Хосрову-муэллиму.
- Слушай, - сказал Алескер-муэллим, - ну что бы с тобой случилось, если бы ты выпил за этого... этого... - Тут Алескер-муэллим остановил себя, не осмелился обругать ЭТОГО (четырехглазого), - ...за его здоровье? А? Не хочешь, про себя произнеси другой тост, тебе в душу кто-то лезет?! Ребенок ты, что ли? Ты столько времени не видишь эту трескотню? А? А теперь вот как побитый!
Хосров-муэллим, сглатывая воздух, с движущимся вверх-вниз длинным и острым кадыком сказал:
- Не знаю, ей-богу, не знаю, как получилось... Слова сами вылетели изо рта... И вас в плохое положение поставил... Черт со мной, боюсь, и на вас скажут...
Алескер-муэллим на этот раз основательно вздрогнул:
- А на нас за что? Что мы сделали?
Хосров-муэллим сказал:
- Не знаю... На ум всякое приходит...
В это время дверь кабинета открылась. Хыдыр-муэллим с горящими яростью глазами хотел войти, но, увидев стоящих лицом к лицу Алескера-муэллима с Хосровом-муэллимом, громко (демонстративно!) захлопнул дверь.
Алескер-муэллим отвел глаза от двери, снова поглядел на Хосрова-муэллима, с откровенной безнадежностью спросил;
- Этого ты не видел там, что ли, несчастный? Мало тебе в жизни досталось? Только-только с бедой простился, построил семью!...
Хосров-муэллим до утра не спал. Когда пришли домой из гостей, разделись, легли... Они ехали в трамвае и замерзли. После уличного холода Гюльзар-ханум, не ведающая о делах мира, в постели сжала Хосрова-муэллима в своих гладких, полных, горячих объятиях, и ее гладкая кожа, ее горячее, ласковое тело заставили Хосрова-муэллима забыть обо всем, среди тепла и ласки счастье Хосрова-муэллима, которое продолжалось уже два месяца и внезапно чуть не кончилось, чуть не исчезло на давешнем торжестве, теперь снова вернулось, и в том счастье не было для Хосрова-муэллима ни Хыдыра-муэллима, ни Мир Джафара Багирова, ни страха перед Мир Джафаром Багировым; чувства, с которыми Гюльзар семь лет жила одна, с которыми боролась внутренне изо всех сил, теперь каждый раз вскипали новой любовью, непреодолимой страстью, и два месяца они жили этой любовью, этой страстью, и в ту снежную зимнюю ночь было так же... Потом Гюльзар, совершенно обессилев, заснула прекрасным сном, и Хосров-муэллим, глядя в темноте маленькой комнаты, в которой одиноко жил долгие годы, предшествующие этим двум месяцам, на белые и полные руки, на большие и горячие груди Гюльзар как на тайну, легенду, послание совершенно иного мира - мира, который еще два месяца назад был недосягаем для Хосрова-муэллима, - вдруг вспомнил, что на свете есть Хыдыр-муэллим, Мир Джафар Багиров и на свете между Хыдыром-муэллимом и Мир Джафаром Багировым, на большом расстоянии, есть люди, один выше другого (и столько людей!), которые тысячу таких, как Хосров-муэллим, согнув в бараний рог, засунут в жидкий азот и даже не охнут. Холод жидкого азота внезапно на глазах Хосрова-муэллима превратил в лед горячее тело Гюльзар, и теперь его гладкость казалась гладкостью льда.
Хосров-муэллим до утра просидел на кровати и в холоде жидкого азота ощутил несчастье как существо, желающее всунуться между ними - Гюльзар и Хосровом-муэллимом. И языки костра, пылающего где-то вдалеке, излучали не жар, а холод жидкого азота...
Хосрову-муэллиму казалось, что наступит утро и он, усевшись в фаэтон Ованеса-киши, опять уедет из дому, опять начнется то невозвратное путешествие, дети снова, как в то утро, поднимут шум: "Папа, до свиданья!..." - скажет Джафар... "Папа, приезжай быстрее!..." - скажет Аслан...
"Папа... Папа", - скажет двухлетний Азер, и Ширин ОПЯТЬ плеснет ему вслед ковшик воды, потом и Ширин, и шестилетний Джафар, и четырехлетний Аслан, и двухлетний Азер ОПЯТЬ погибнут, его ОПЯТЬ не впустят в Гадрут, и костер ОПЯТЬ будет гореть.
