Роман Сенчин - Нубук
А огурцы, наверное, как раз для продажи пошли. И клубника "виктория"... Да, к самому базарному времени подоспею... Как там родители без меня? Бросать на целый день избу, огород вряд ли решатся. Мама наверняка ездит одна, на автобусе... Я лег на кровать поверх покрывала... Вместо пятиместного номера перед глазами был теперь столько раз перекопанный моими руками огород, ровные полосы грядок, блестящий на солнце целлофан теплиц, зеленые стены гороха... Совсем как в реальности я разглядывал кур и пытался определить, каких из старых родители оставили на этот год; я ощущал прохладу кроличьих ушей и гладкую шерстку... Видел пруд, избы на той стороне, цепь холмов за деревней, где растет дикая, несравнимая по сладости и ароматности с садовой клубника... Я, чистосердечно злясь на себя, пытался отогнать эти видения, хотя и догадывался - они необходимы, они готовят меня к той, прежней и будущей, жизни.
Ну, к черту! - я пока что в Питере, до деревни четыре дня и пять ночей пути. Надо жить настоящим.
Соскочил с кровати, занялся перебиранием вещей в сумках, пытаясь найти то, что не жалко оставить. А то ведь действительно - надорвусь... Почти вся одежда новая, достаточно дорогая. Неплохо я, оказывается, прибарахлился. Конечно, выбрасывать жалко. Как-нибудь уж доволоку, зато года на три вперед об обновах думать не надо. Кроме обуви.
Хм, да, занимался торговлей обувью, а остался в уже потасканных летних туфлишках. Знал бы заранее, отправил бы родителям посылку: отцу зимние ботинки на меху, маме что-нибудь, себе про запас...
Часов в семь вечера вернулся сосед. Буркнул приветствие, с помощью кипятильника заварил чаю, порезал колбасу, хлеб. Молча и долго жевал, сидя спиной ко мне. А я складывал обратно в сумки свои пожитки, сунув в тумбочку (может, горничная потом подберет) малосимпатичную мне клетчатую рубаху и застиранные коричневые плавки с кармашком для денег...
Поезд отходил в половине одиннадцатого. Я кое-как дотерпел до половины девятого, валяясь на кровати и стараясь не размышлять, оценивать, правильно ли поступаю с отъездом, честно ли; не окажется ли этот шаг роковой ошибкой. Потом не выдержал и, погоняемый потребностью хоть как-то действовать, пошел к метро. Лучше так.
В центральном зале вокзала, перед выходом к платформам, пышный, пенный бюст Петра Первого. Раньше, лет десять назад, на этом месте была белая, напоминающая огромный бильярдный шар голова Ленина. Под ней, помню, по вечерам сидели неформалы и пели песни "Алисы" и "Зоопарка". Милиционеры то гоняли их, то стояли рядом и притопывали в такт рок-н-ролльным рифам...
Мы с Володькой и еще парнями из нашего училища чуть не каждый вечер приезжали сюда, на Московский вокзал - "на Москарик", - покупали пирожки-тошнотики за семь копеек и пару бутылок "Жигулевского" на всю ораву (на большее обычно денег не набиралось) и бродили по вокзалу и его окрестностям.
В то время места здесь, кажется, было куда больше. Четыре зала ожидания, несколько, конечно, бесплатных еще туалетов; в одном из них мужском, огромном, со множеством каких-то отсеков, закутков - можно было посмотреть "крокодильчика". Так называли женщин, которые за три рубля распахивали плащ или пальто и с минуту показывали давшему деньги свое голое тело, пританцовывая при этом, а мужчина, посмотрев, обычно запирался в кабинке. Иногда нам везло и удавалось зацепить взглядом кусок женского бедра, или грудь, или темное пятно волос под животом... В круглосуточном буфете вели интересные беседы загадочного вида люди, похожие на спившихся штирлицев, и то и дело слышались слова "совдепия", "гэбуха", "Посев", "самиздат", "Солженицын". Тогда, в восемьдесят девятом, это еще притягивало слух... Один из залов ожидания (а во все вход был свободный) оккупировали бомжи. Даже не бомжи, а беженцы, хотя этого слова в то время не было в повседневном обиходе. Они разделили зал ожидания одеялами и шалями на отдельные как бы комнатки, на растянутых веревках сушилось белье, на свободном пятачке у входа играли дети, мужчины спали на скамейках. С виду национальность этих людей была вроде какая-то азиатская, но они не напоминали таджиков или узбеков, а скорее были по облику ближе к русским и разговаривали по-русски. И несмотря на вонь прокисшей еды, немытых тел, на вообще ужас такой жизни, многомесячной вокзальной жизни, виделась упорядоченность и стремление к оседлости... Я, бывало, подолгу стоял в дверях, наблюдал за беженцами и воображал себя путешественником, попавшим в поселение не изученного цивилизованным миром племени. Но войти и начать изучение боялся... Не знаю, кто это были. Да мало ли кто - была тогда Фергана, было Приднестровье, Нагорный Карабах, что-то еще, - лихорадкой било Союз по полной программе, переселялись народы вовсю.
На Московском вокзале есть два двора. Тот, что с левой стороны, если смотреть от платформ, ведет к метро, на Невский, на Лиговку, а тот, что с правой, теперь уставлен ларьками, торгующими пивом, чипсами, шавермой, сигаретами; тогда же вместо ларьков стояли лавочки под деревцами, и дворик был малолюдный, почти потайной.
Один парень из нашей компании (уже и не вспомнить, как его звали) утверждал, что там, в этом потайном дворике, снимаются проститутки.
Сколько раз мы наблюдали за девушками, сидящими на лавочках или гуляющими по подобию аллейки, но ничего похожего на проституцию не замечали. И вот наконец-то увидели сидящую одиноко молодую женщину. Именно женщину, а не какую-нибудь семнадцатилетнюю прошмандовку-токсикоманку. Она, эта женщина, была одета слишком легко и ярко для конца октября и вообще походила на проститутку, какими их рисовали в "Крокодиле" и показывали в кино... Мы, пяток пэтэушников, стояли в сторонке и тихо спорили, мечтали, хорохорились один перед другим. Главный вопрос был в том, сколько она берет. Одни говорили, что по десятке, другие утверждали - двадцать пять. И тут Володька заявил: "У меня есть трояк и еще мелочь. Давайте сбросимся и попробуем". Пока собирали и опять спорили, пока устанавливали очередь и гадали, поведет ли она нас к себе или придется на улице, где-нибудь в укромном месте, к ней подсел какой-то взрослый, амбалистый, в спортивном костюме, каких всегда много крутится на вокзалах, и сразу же приобнял; они поговорили, покивали друг другу и пошли... А мы еще часа два спорили, снял ли он ее или это просто ее чувак вернулся откуда-то.
Теперь все проще, все цивилизованней, но мне-то, кажется, остается лишь вспоминать. И о том, что было десять лет назад, и о последнем годе... Это, может, и к лучшему - вспоминать безопасней.
В Москве, благодаря чертовым сумкам, просидел целый день на Ленинградском вокзале. Целый день - это не пара часов.
Сперва погулял по большому залу вокруг головы вождя (и в Ленинграде и в Москве на вокзалах имени друг друга стояли одинаковые Ленины, только в Питере его сменили на первого императора, а в Москве вот оставили), но быстро устал, ошалел от суетни и, купив двухлитровую бутыль кока-колы, перекочевал с Ленинградского вокзала на Ярославский, укрылся в зале ожидания, где надо предъявлять при входе билет. Зато и удобства есть кое-какие - телевизор, относительное спокойствие, сиденья, в которых можно дремать.
Я устроился, достал кипу купленных в Питере газет, от нечего делать развернул "Невское время". Начал просматривать с последней, конечно, самой интересной, страницы... Про футбол статья, сканворд (поотгадываю позже), колонка анекдотов... А вот - на полстраницы - "Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам", а ниже, в кавычках: какой должна быть осенняя обувь... И здесь достает эта обувь... Глаза выхватили из текста: "Ботинки, сапожки, туфли "Вивьен Ли" можно смело назвать непреходящей классикой (нубук и кожа, черный цвет, плоские и высокие каблуки)".
Я не сразу и сообразил, что такое "нубук". Показалось, что издалека откуда-то, из другой совсем жизни слово... А, ну, вид кожи такой, как объяснял Володька. Красивая из нее обувь, только непрочная. Здесь же ее осенью носить рекомендуют. Хе-хе, чтоб скорее рвалась и чаще покупали новую - бизнесменам-то выгодно... Заказная, наверно, статья. Может, Володька когда-нибудь заказал, уплатил, ее и печатают, с некоторыми изменениями, время от времени. Ну а что? - вполне возможно... Нет, у нас не было в ассортименте моделей от "Вивьен Ли"...
Читать расхотелось. Попробовал разгадать сканворд, но сразу нарвался на трудный вопрос: "Отход при обработке льна", промучился с минуту, почувствовал, как портится настроение, и отложил газетенку. Лучше не спеша, с удовольствием, ни о чем не думая поесть.
Соорудил на соседнем сиденье подобие стола. Очень вовремя кончился по телевизору сериал и, после рекламного блока, начались десятичасовые новости. "Двенадцать военнослужащих погибли и более двадцати ранены, скороговоркой сообщала дикторша, - при взрыве хранилища боеприпасов в поселке Лосином под Екатеринбургом".
- Внучок, - тихое, вкрадчивое и болезненно посвистывающее над ухом, подай бабушке чего-нибудь.
