За чертой - Александр Николаевич Можаев
Смутные дни
Митинги в Луганске шли с января четырнадцатого года. У памятника Шевченко митинговали сторонники киевского «майдана», а напротив, через дорогу, у памятника Жертвам УПА проходили немногочисленные выступления тех, кто ратовал за русский язык и за союз с Россией. Митинги проходили в основном мирно, в лучшем случае старались лишь перекричать друг друга, что с переменным успехам удавалось и тем, и другим. Страсти стали накаляться лишь в феврале, а когда в Киеве произошёл вооружённый переворот, Луганск наконец проснулся и вывалил на площади. Все склонялись к тому, что Донбассу нудно жить на Украине в составе федерации со своим языком и своим местным самоуправлением.
22 февраля, на другой день после киевского переворота, в Харькове собрался съезд, который был призван объединить одной общей идеей все регионы Юго-Востока Украины и Крыма. А идея у всех была одна: провозгласить федеративную республику и тем самым отгородить себя от пробандеровского Запада. День выдался солнечным и по-весеннему тёплым. На съезд съехалось три с половиной тысячи делегатов от всех областей. Такое количество смогли разместить лишь во Дворце спорта. На сцене поставили длинную трибуну для президиума, которую опоясывало полотнище в виде георгиевской ленты. За президиумом во всю стену красное полотнище, на котором было написано: «Съезд депутатов всех уровней Юго-Востока Украины, АР Крым и Севастополя». От России на съезд прибыли представители четырёх граничащих областей, а также депутат Государственной думы Алексей Пушков и сенатор Михаил Маргелов.
Делегация от Луганска, в которую входил Носач, прибыла одной из первых, поэтому заняла места поближе к президиуму. Носач, надеясь выступить, набросал на листке тезисы своей речи, но съездом заправляли губернатор Харькова Добкин и мэр Кернес, они уже заранее знали: кто выступит и что скажет.
Со съезда Носач прибыл и ободрённый и вместе с тем несколько растерянный. Бодрило его то, что съезд не признал киевских путчистов и объявил, что власть на местах переходит к органам самоуправления, им же переподчинялась милиция. Нравился ему намеченный курс на сближение с Россией и ещё один пункт, в котором говорилось: «Рекомендуем населению самоорганизоваться для взаимодействия с правоохранительными органами на местах».
– Это что ж, мы теперь все под ментов ляжем? – гудел Жека.
– Нет, ровно наоборот, – терпеливо разъяснял Носач. – Милиция переходит в подчинение самоуправления, то есть нам, и мы с ней взаимодействуем. По этому пункту все наши дружины самообороны теперь приобретают легальный статус.
Смущало Носача лишь то, что съезд был скоротечен, скомкан, галопом проскакал за два часа и главный вопрос, который был на устах всех делегатов – объявление федеративной республики Юго-Востока, так и не был принят.
Уже по окончании съезда Носачу удалось пробиться к Добкину и на ходу задать вопрос о федерализации.
– Начало положено! – обнадёжил тот. – Остальное доработаем. Всему своё время… – спеша к выходу, говорил он.
– Нашли, кому дело доверить, – слушая рассказ Носача о съезде, морщился Кудин.
– Что не так? – хмурился Носач.
– Жиды… – находит простой аргумент Кудин.
– Ты, Кудин, брось эти антисемитские замашки! Нам сейчас только и осталось поделиться на русаков, хохлов, казаков да евреев… Тут у нас, на Донбассе, сто национальностей корни пустили, а ты предлагаешь всех разделить?..
– Да я разве делю кого… – смутился Кудин. – Для меня все равны. Я конкретно о харьковских добкиных-гопкиных… Сольют они нас…
– Поглядим… – сухо сказал Носач.
Всё впечатление от минувшего съезда было испорчено, и продолжать рассказ ему уже не хотелось.
Разочарование к Носачу пришло скоро, уже в следующие дни. Говорили, что сразу после съезда Добкин и Кернес поехали на поклон к олигарху Коломойскому. Вернувшись от него, Кернес тут же растерял свой воинственный запал и запел всем известную песенку: «Ребята, давайте жить дружно», а Добкин и вовсе подал в отставку.
– Купил Беня эту шалупонь с потрохами, – разочарованно вздыхал Носач, при этом почему-то вспоминал Кудина.
Уже скоро Добкин прибыл в Луганск, призвал народ разойтись по домам и признать киевскую власть. И здесь Носач, к дальнейшему своему стыду, потерял присущее ему самообладание и повёл себя подобно Кудину или Жеке. Он обозвал бывшего соратника неприличным словом и в подтверждение сказанному повесил ему на ухо порванный презерватив. Надежды решить всё законным путём рушились на глазах.
В Донецке и Луганске главы администраций, получив из Киева указания, уже забыли о выполнении решений харьковского съезда, часть областных депутатов разбежались, и принять какое-то легитимное решение стало невозможно.
Один лишь Крым не поддался ничьим посулам – держал свою линию.
Третьего марта весь день митинговали, а уже к вечеру пришли к общему мнению, что нужно избрать инициативную группу из пяти человек по подготовке к референдуму о федерации в составе Украины. Тут же на митинге, чтоб исправить положение, спешно избирали недостающих «народных депутатов». А пятого марта избрали «народного губернатора». Им стал Александр Харитонов, возглавлявший «Луганскую гвардию», но уже тринадцатого марта «народного губернатора» выкрала и вывезла в Киев СБУ.
Тридцатого марта намеченный референдум всё-таки состоялся. Свыше девяноста шести процентов опрошенных высказались за федеративное устройство. Признай это в Киеве – не было б никакой войны, и Донбасс остался б в составе Украины. Но вместо этого на Луганщину двинулись эшелоны с войсками. Народ забурлил пуще прежнего, и теперь уже, обновленный «народными депутатами», Областной Совет провозгласил Луганскую Народную Республику и призвал на референдум о выходе из Украины. В Луганске наметилось двоевластие: Областной Совет и подчиняющаяся Киеву администрация.
* * *
Весна две тысячи четырнадцатого года на Луганщине затягивалась – днём, несмотря на растущее солнце, всё ещё было зябко – дул холодный восточный ветер, по утрам, кроя прошлогоднюю стерню густой изморозью, стояли морозы, но на заре у реки уже дружно шумели кочующие на север свиристели. «Сви-ри-ри!.. Сви-ри-ри!..» – заглушая все звуки, верещали они. А днём опять солнце и ветер… Такая погода издавна зовётся у нас «мартовскими качелями». В эту пору, в ожидании близкого тепла, люди, выискивая добрые приметы, отмечают звонкий писк синиц под окнами, бойкое чивканье воробьёв под стрехами домов и чаще поглядывают в ярко заголубевшие небеса.
– Союзу ежей и ужей наше приветствие! – притормаживая у Каменнобродского блокпоста, весело кричит Жека.
Блокпост представлял собой баррикаду – уродливое сооружение, состоящее из беспорядочного нагромождения мусорных баков, покрышек, корней деревьев и всевозможной рухляди. Наверху развевался Андреевский флаг (другого, по-видимому, не нашлось). С баррикады приветливо машут нам ветхими двустволками Уж и Ёж. Из каких соображений они выбрали себе эти имена – непонятно. Уж небольшого роста, широк в плечах, издали выглядит почти квадратным. Ёж, напротив, худощав и очень высок,
