Течения - Даша Благова
Черное пятно на сгибе руки до сих пор не прошло. Синяк был огромным и разливался в разные стороны, из-за болотно-зеленой окантовки он был похож на крокодилий глаз. Я даже не подумала надеть поверх футболки какую-нибудь рубашку. В Сашиной комнате меня несколько раз спросили, откуда такая гематома, и я честно отвечала, что неудачно сдала плазму. Я не хотела ничего выдумывать, у меня не было на это сил.
Вечеринка была невеселой. Сначала мне показалось, что в голове появился новый фильтр, который не дает увидеть чужую радость. Потом я вслушалась в разговоры, из-за которых туман в голове всегда начинал уплотняться и тяжелеть. Говорили, что президента избрали на третий срок, а на самом деле на четвертый, но по сути — президент теперь вечный. Мной это осмыслялось как факт из учебника истории. Ничего с ним не поделать, надо просто запомнить, чтобы сдать потом экзамен.
Кто-то сказал, что надо собирать митинг «помощнее Болотки», кто-то ответил, что уже бессмысленно. Все еще немного выпили, и веселье начало вытеснять траур. Я не плачу, это просто ветер подул в глаза, сказала Саша, и все захохотали. Смех начал отскакивать от всех стен сразу и врезаться мне в голову.
Я перестала слушать разговоры и наблюдала за тем, как приходят и уходят люди. Сашина комната и все общежитие представились мне сточной трубой, движение по которой не прекращалось.
Я обратила внимание на Петю. Красивый, умный мальчик с нашего курса, который почти никуда не ходил, а тут пришел. Петя сидел со стаканчиком в руке, при этом почти не пил. Пару раз он так удачно пошутил, что все девчонки начали заговаривать с ним и флиртовать кто как умеет. Не так уж часто появлялся парень, который нравится всем сразу, поэтому Вера начала вести себя ужасно. Все время перебивала других, слишком громко хохотала и совершенно не к месту рассуждала о гуманистических идеалах и демократических ценностях, про которые уже давно всем надоело говорить. Мне стало неинтересно.
Пустота в голове звучала, как электрическая будка в зимнем лесу. Я слушала ее и пила вино, но понемногу. Старалась не пьянеть, потому что в последние разы, хмелея, я теряла все рамочки, клетки и прочие ограничители для внутреннего ужаса. Мне не хотелось снова переживать суицидальные мысли и ничего с ними не делать, просто потому что нет сил.
Я снова нашла себя на вечеринке, когда Вера начала читать стихи. В такие моменты ее голос, ее тексты, интонации и жесты раздражали меня настолько сильно, что сразу же проникали под мутный купол, который отделял меня от всего мира. Закончив читать, Вера сказала, что ее стихи хорошие, потому что их хвалил настоящий поэт по имени Максим.
Моя родинка задергалась и выстрелила снарядом, который проделал в куполе дыру. Через нее ко мне вдруг втекло какое-то странное веселое чувство. Я надавила на родинку пальцем, чтобы было не так больно, и захохотала. Услышала, как пара человек рассмеялись вслед за мной. Вера вздрогнула.
А Настя может зажать уши, потому что сейчас снова будет поэзия, а не частушки, — сказала Вера.
Из-за Веры я стала мемом, только трехмерным и живым. Мемом про деревню, картофельные поля, навоз и молоко, воняющее козой. Поэтому все поняли Верину шутку, теперь смеялось больше людей, может быть, половина вечеринки.
Купол растрескался и осыпался. Родинка орала и дергалась болюче, часто и резко, так, будто в нее вколачивали гвоздь. Ярость и ясность. Я вдруг почувствовала их полно, отчетливо, как если бы мне обожгло все тело. Больше никогда не буду с ней общаться. Никогда. Я даже встала, чтобы сказать ей это в лицо. Но Вера посмотрела на меня и улыбнулась только мне, и я снова на всей скорости врезалась в невидимую стену из взаимной ревности и одержимости. Чтобы не выглядеть дурой, я сходила на общий балкон покурить и вернулась.
Ярость не ушла, она только раздувалась, пока Вера что-нибудь говорила или пела, пока я просто смотрела на нее. Я забыла про свой мутный купол, будто его и не было. А когда Петя незаметно вышел в коридор, я выскочила за ним.
Слушай, Петя, давай прогуляемся, постоим на балконе, мне тут как-то душно, даже голова кружится.
Хорошо, давай, я тоже хотел подышать.
А сходи за курткой, а я возьму плед.
Ух ты, а зачем?
На семнадцатом этаже лучший вид и очень тихо, наверняка ты не был там.
У нас есть семнадцатый этаж?
С тех пор как ко мне переехала Вера, я стала ходить курить на семнадцатый этаж. Он был техническим, там никто не жил, в нем никогда не горел свет и не было охранников. Мы сидели на пледе и смотрели на нелепый торговый центр. Смеялись над тем, какой он нелепый и как его, наверное, проектировали в тетрисе. Да, Настя, а обещала мне виды, смеялся Петя.
Он совсем не тянулся ко мне, не хватал за части моего тела и не придавливал меня своим, как делали другие парни, когда я их куда-нибудь уводила. Похоже, ему правда нравилось просто сидеть на ледяном балконе и быть отрезанным от всего общежитского копошения нежилым этажом. Петя даже не понял, что мне нужно. И тогда я просто поцеловала его, и он тоже начал со мной целоваться. Это длилось дольше, чем обычно.
Как-то странно, — сказал Петя и улыбнулся.
Наверное, тебе Вера понравилась?
Нет, вообще не понравилась.
Почему, — спросила я, потому что очень удивилась.
Не знаю, так и не скажешь, что мне в ней не нравится, ничего же не понятно из-за ее притворства.
Ого.
Блин, прости, вы же подруги, зря я так.
Ты знаешь, что мы подруги?
Все знают.
А что тогда странно?
Что ты первой меня поцеловала.
Я так часто делаю.
Вообще-то, это круто.
Серьезно?
Может, позовешь меня куда-нибудь первая?
Может, позову.
На следующий день мы с Петей пошли есть бургеры в тот самый неказистый торговый центр. Вокруг меня снова выросли стенки купола, но сомкнулись не до конца, и я сама удивлялась, почему все еще различаю яркие цвета и что-то чувствую. Я не понесла в библиотеку книги — только потому, что дыра в пелене давала надежду. Мне следовало бы использовать ее, чтобы подготовиться к экзаменам, но
