Год порно - Илья Мамаев-Найлз
Марк, сказал Вадик, зачитай стих.
Чего?
Для атмосферы.
Очень не хотелось душнить, так что Марк просто проигнорировал просьбу Вадика, а тот не стал настаивать. Ему тоже было хорошо, но иначе. Вадик не видел того, что сейчас видел Марк, и внутри него происходило что-то другое. Марк снова почувствовал себя немного одиноко.
Еще Марк хотел увидеть кӱсото, одну из священных рощ, которых, судя по тому, что он прочитал в интернете, в республике много, но все никак не мог ее найти. Эти рощи мерещились ему повсюду, и друзья даже уже шутили по этому поводу, а он был не против. Это желание могло показаться странным, ведь внутрь все равно не попасть. Марк прочитал на форумах, что в кӱсото разрешено заходить только на моления, а их каждый год проводят в разных местах. Случается, что в роще десятилетиями не бывает человека. И потом он приходит в девственный лес, который не знает о городах, машинах и заводах, и обитает там всего один день, ощущает что-то, с ним не связанное, много большее его, и молится, а потом забирает с собой все, что принес, и оставляет рощу жить дальше так, как если бы человека никогда не существовало.
Марк не пошел бы в кӱсото, хоть его и манило туда. Во время молебнов в роще люди могли молиться так, как предполагает марийская религия, и просто креститься, как мари веками насильно приучали русские. Казалось, среди деревьев забываются все ужасы и прощаются обиды. Как выглядит такое место. Как бы Марк ни хотел его увидеть, он не был готов пойти туда с остальными на молебен. Смогли бы они принять тот факт, что он верит в людей вместо Бога. Возможно. А если нет.
За несколько выходных они объездили много локаций и теперь рассказывали о них всем, с кем общались. Вот уже и другие отправились по их следам. После этих путешествий многие решили остаться, открыли новое значение места, в котором провели всю жизнь. Но Марк смотрел, как трассы загибаются за холмами, и чувствовал грусть, когда поворачивал назад.
* * *
Секс оказался чем-то таким простым. Марк просто сказал одной знакомой, что скоро уедет и ему это нужно — выпить и заняться сексом, а она ответила, что не против выпить, и они, купив вина, пошли к нему и несколько часов просто рассказывали друг другу о себе. Выяснилось, что Марк совсем не знал эту девушку, хотя они и были давно знакомы. А она мало что знала о нем. Под конец вечера они и забыли, зачем встретились. Она даже чуть было не уехала, но, видимо опомнившись, спросила, можно ли переночевать.
Да, сказал он. Только у меня один диван.
Ничего.
Они улеглись на разные половинки и еще с полчаса делали вид, что пытаются уснуть. Потом Марк повернулся к ней, начал гладить ее тело, а она отвечала. На этот раз все было легко и приятно. Оба постанывали, грелись и, прижимаясь щеками, дышали возле уха друг друга.
У тебя такая странная кожа, сказала она.
Ага, я из-за нее и уезжаю.
Куда-то на море?
Нет, в Москву. Здесь нет ни лекарств, ни оборудования, чтобы ее вылечить.
Потом вернешься?
Не знаю. Думал поискать там работу. Или поехать куда-то дальше.
Марк переспал с ней еще несколько раз, а потом пришло время уезжать, и больше они никогда даже и не списывались.
Перед отъездом Марк завез в кофейню картину Генри и попросил Мишу не снимать ее. Тот пообещал, что не будет, потому что она ему нравится. Коллеги на прощание сделали Марку открытку, на которой написали разные пожелания и подписались. Марк положил ее в шкафчик в родительском доме, где держал все дорогие ему вещи.
Родители спокойно отнеслись к его переезду. Отец сказал, что это правильное решение, а мама пожелала быть сильным. У нее уже отросли волосы, так что она перестала носить парик. Эта шерстка какого-то нового, неизвестного цвета обнадеживала, как ничто другое.
Напоследок Марк планировал заехать в одно место по пути. Родители сказали, что проводят его. Они отправились на берег Волги, где стояла старая православная церковь, а прямо напротив нее росло священное дерево мари.
Сколько лет тут живем, никогда даже не знали, что такие места есть.
Мама, конечно, про место знала, но из вежливости промолчала. А отец посмотрел тогда каким-то другим взглядом на все вокруг. Светило солнце, блестело на монетках, которые люди оставляли в коре дерева. Одинокая сосна, единственная на сотни метров вокруг. Марк никогда не видел таких сосен. Она была широкой и какой-то невероятно живой. Он провел по стволу ладонью и что-то про себя сказал.
Они молча постояли втроем на берегу. Дул ветер, глаза слепило. И родители и Марк что-то говорили и тут же об этом забывали. Никто из них тогда не знал, что скоро они не смогут любить друг друга так просто. Наверное, поэтому им и было так легко.
Чтобы вернуться к машинам, нужно было подняться на холм по высокой лестнице, такой крутой и длинной, что там специально приварили скамейки, где можно было перевести дыхание. Родители добрались до середины и присели отдохнуть. Они запыхались и оглядывались по сторонам. Марк не мог с ними остаться: паром отходил вот-вот, а следующий будет только вечером.
Они обнялись на прощание, и Марк побежал наверх. Оттуда он взглянул вниз и увидел, как родители тихонько поднимаются, держась за руки. За их спинами бесконечным потоком двигалась Волга. Одна волна захлестывала другую. Пена ярко белела длинной полосой, а потом затухала, рассеивалась, пропадала под толщей воды. От бега или отчего-то еще Марк ощутил, как в груди пульсирует сила, толкается, вздымается кверху. Ему казалось тогда, что нет ничего невозможного. Теперь все точно должно было стать хорошо. Он в последний раз посмотрел на реку и родителей. Помахал им рукой, но те не заметили, так как смотрели под ноги, на ступеньки. Марк сел в машину, включил зажигание и, опустив рычаг ручного тормоза, тронулся в путь.
Несколько лет спустя он ехал по той же дороге увидеться с родителями и близкими, которые еще остались в городе и стране. Он опасался этих встреч, не хотел их. Чтобы хоть немного оттянуть время,
