Люди с платформы № 5 - Клэр Пули
– И пока ты приспосабливался, – Кандида медленно и тщательно выговаривала каждый слог, – сколько денег, полученных в качестве компенсации, – наших денег – ты успел потерять?
– Около двух третей, – ответил Пирс, хотя знал точную цифру: семьдесят один процент. Но думать об этом сейчас не хотелось. Сама мысль вызывала знакомую волну тошноты. – Ты не беспокойся, пожалуйста. Эти деньги вовсе не потеряны. Я их непременно верну. Просто у меня была затяжная полоса неудач. Но теперь все изменилось. Я знаю, так оно и есть.
– А ты знаешь, что говоришь сейчас как заурядный игрок? Ты со своими так называемыми биржевыми операциями ничем не отличаешься от человека, который просаживает семейные деньги на скачках или в игровых автоматах. Есть ли принципиальная разница между бродягой на скамейке в парке, глотающим денатурат, и «ценителем вин», который за обедом в «Плюще» выпивает три бутылки «Шато-Лафит»? То-то и оно! Пора остановиться.
– Кандида, но я не могу остановиться. Вначале я должен восполнить потери, – сказал Пирс.
– И сколько времени ты уже утешаешься этой сказкой? – Ответа не требовалось. Она и так знала. – До сих пор у тебя ничего не получилось. Все стало только хуже.
– Кандида, но сейчас слишком поздно поворачивать назад.
– Наоборот, Пирс, сейчас самое время повернуть назад, пока еще не слишком поздно.
Пирс плюхнулся в кресло и обхватил голову руками. Он почувствовал, что невидимый ремень, который до сих пор удерживал его, не давая развалиться на куски и который все эти месяцы затягивался все туже, вдруг треснул. Пирс заплакал. Впервые после того отвратительного январского дня, впервые после того, как он сбросил свою старую кожу и превратился в нового, неуязвимого Пирса. Ему было не остановиться, и он не знал, когда это прекратится.
Пирс не сразу понял, где находится. Утренний свет падал под другим углом, чем обычно. Он протянул руку, пошарил рядом, но наткнулся лишь на холодную пустоту. И тогда он вспомнил. Он лежал в гостевой комнате. Следом в памяти явились события минувшего дня.
Должно быть, пока он спал, вчерашние слова Кандиды успели прорасти в сознании и пустить корни, ибо сегодня он вдруг с пугающей ясностью увидел свое положение. А ведь жена была права. Он не более чем игрок в рулетку, проигрывающий раз за разом, упорствующий в безнадежной игре и отказывающийся покидать стол до тех пор, пока в казино не начнут гасить свет.
Наконец-то его игра завершилась.
Действуя по заведенной привычке, Пирс принял душ и побрился, затем прошел в гардеробную. Машинально провел рукой по стойке, где висели почти одинаковые костюмы, добросовестно подогнанные по фигуре его портным с Джермин-стрит. Он выбрал джинсы и кашемировый джемпер. Причина надевать костюмы отпала.
Ну и что теперь?
Для Пирса была невыносима мысль о пустом дне, который надо чем-то заполнять. Ему не хотелось ходить по дому на цыпочках, стараясь не навлечь на себя гнев Кандиды или, того хуже, не видеть ее разочарованное лицо. Даже в критические моменты их брака, когда ее любовь к нему угасала, как то было после короткой и опрометчивой интрижки с голландской гувернанткой, жена все-таки продолжала его уважать. А теперь перестала. Ничего удивительного, поскольку он и сам себя больше не уважал.
Пирс сел в салон «порше», вдохнув ободряюще дорогой запах кожаных сидений, и привычно завел двигатель. Прежде это доставляло ему удовольствие, однако сейчас он вообще ничего не почувствовал. Казалось, у него вдруг разом атрофировались все ощущения.
Выведя машину на шоссе, он все так же механически, на автопилоте, поехал на станцию. «Порше» остался на стоянке, а он по пешеходному мостику поднялся на платформу, куда выходил каждое утро, и встал на своем прежнем месте. Вот только ничего прежнего в его жизни больше не осталось. Он был фейком. Двумерным аватаром.
Пирсу вспомнился тот день, когда почти два месяца назад он подавился виноградиной. Он помнил, как отчаянно ему тогда хотелось жить, но сейчас он искренне не понимал почему.
Ему незачем стоять на этой платформе. Незачем вообще приезжать на станцию. По сути, ему и жить дальше тоже незачем.
Пирс подошел к краю платформы и посмотрел на рельсы. По ним прошмыгнула крыса, скрывшись в тени. Послышался звук приближавшегося электропоезда; пока еще далекий, но нараставший с каждой секундой. И чем громче становился этот звук, тем сильнее манили Пирса рельсы. Так легко чуть сдвинуть одну ногу, и весь этот кошмар прекратится.
Шум поезда становился все настойчивее, все требовательнее. Пирс чувствовал присутствие других пассажиров и их взгляды, устремленные на него. Вопросительные взгляды. Через несколько секунд он лишится открывшейся возможности.
Чем дольше он смотрел на рельсы, тем меньшим казалось ему расстояние до них. Рельсы были близко, совсем рядом. Даже не нужно прыгать и тем более падать. Достаточно одного лишь шага. Шум превратился в шипение: сделай это, ну ж-ж-же.
– Нет! – послышалось у него за спиной.
Марта
07:59. Сербитон – Ватерлоо
Марте было тяжело примирить внутри себя двух Пирсов: нынешнего и того, на которого ее вывернуло почти два месяца назад. Теперешнего Пирса девочка сегодня с нетерпением ждала на платформе. Отчасти это было вызвано тем, что вчера она успешно справилась со всем домашним заданием по математике и втайне надеялась получить похвалу от взрослого, заинтересованного в ее успехах. Мать и тем более любовник матери в это число не входили. Другой причиной было желание отвлечься от тревожных мыслей.
Сегодня в школе должны вывесить список прошедших прослушивание и получивших роли. Марта позволяла себе робкую надежду, что ей, быть может, достанется крохотная роль в несколько фраз. Как-никак она две недели подряд занималась по утрам с Айоной – настоящей актрисой. Ее прослушивание прошло не идеально. На первых фразах она запнулась, но затем успокоилась, и дальше все было как следует. Может, даже лучше. Марта ощущала прилив волнения, играя Джульетту на настоящей сцене, где ее партнером был шестнадцатилетний парень, а не престарелая лесбиянка, изображавшая из себя влюбленного Ромео.
Но Айона оказалась права. Подготовка к прослушиванию увела мысли Марты – пусть хотя бы на время – от всей этой вагинной истории. Еще она заметила: стоило ей перестать думать об этом, как число язвительных замечаний и косых взглядов уменьшилось. Айона говорила, что подобные мысли действуют на задир как котовник. Такого слова Марта не знала, однако общий смысл поняла. «Это называется накликанная беда, – объясняла ей Айона. – Если выглядишь жертвой, становишься мишенью». Марта попыталась представить мишенью Айону и не смогла. Эта женщина была пуленепробиваемой.
