Избранное - Хуан Хосе Арреола
МЕТАМОРФОЗ
Она возникла как сверкающая вспышка средь бела дня, как яркая живая драгоценность, чуждая пошлости мушиного племени, чей удел — беспомощно барахтаться в тарелке с супом, — так появилась эта бабочка и тут же, как на грех, взяла и угодила в чечевичную похлебку.
Завороженный внезапным сиянием (угасшим сразу в жирной гуще супа), хозяин дома прервал каждодневный обеденный ритуал и бросился спасать маленькое чудо. С маниакальным терпением собрал он одну за другой крохотные черепички ее чешуек, восстановил по памяти рисунок верхних и нижних крыльев, вернул первоначальное изящество усикам и ножкам, долго колдовал над брюшком, пока не добился осиной талии в том месте, где оно переходит в грудку, заботливо очистил каждую драгоценную частичку от мельчайших остатков жира, пятен и влаги.
Густая семейная похлебка окончательно остыла. Завершив свой труд, занявший лучшие годы его жизни, хозяин дома с огорчением узнал, что препарировал экземпляр самой что ни на есть заурядной бабочки Aphrodita vulgaris maculata[26], из тех, что попадаются на каждом шагу и, насаженные на булавки, во всевозможных вариациях и разновидностях непременно присутствуют в самых захудалых музеях естественной истории и в сердце каждого мужчины.
ОТВОЕВАЛСЯ
Я никак не мог отделаться от этих мыслей. Но однажды мой друг архангел, внезапно выскочив мне навстречу из-за угла, не дожидаясь, пока я с ним поздороваюсь, схватил меня за рога и, словно тяжелоатлет, запросто поднял и перевернул в воздухе. Рога отломились у самого лба (tour de force magnifique[27]), и я упал ничком, ослепленный потоками крови из обеих ран. Прежде, чем потерять сознание, я попытался выразить хотя бы жестами благодарность другу, но тот уже мчался прочь, на ходу выкрикивая извинения.
Раны зарубцевались не скоро, хотя я ежедневно промывал их слабым раствором казуистической соды в летейских водах.
Сегодня мы снова увиделись с архангелом, он пришел поздравить меня с сорокалетием и в подарок — красивый жест! — преподнес мне мои же рога, укрепленные на изящно выполненной бархатной основе. Место им я выбрал не задумываясь: в изголовье постели. Кстати, этому символу нашлось и чисто практическое применение. Сегодня вечером перед сном я повесил на рога истертое ярмо моих далеких молодецких дней.
POST SCRIPTUM
В тот миг, когда ствол пистолета уже упирался в нёбо и во рту разливался маслянисто-прохладный вкус вороненой стали, я испытал тот нестерпимый приступ тошноты, которую обычно вызывают у меня затертые фразы. «Прошу никого…»
Не бойся. Твоего имени здесь не будет, хотя тебе я и обязан смертью. Той унылой смертью, которую ты причинила мне год назад, а я осознанно отложил ее на год, чтобы не умирать по-идиотски. Помнишь? Ты ушла, а я остался валяться на ринге в нокауте — голова засунута в ведро со льдом.
Так и было. От удара я весь перекосился, поплыл и сам не мог понять, кто я и что. Помню, как брел, шатаясь, с погасшей сигаретой через дорогу до ближайшего фонаря.
Домой я приплелся пьяный, меня вывернуло наизнанку Я стоял, вцепившись в раковину, а потом вдруг поднял голову и увидел себя в зеркале. Вылитый дурачок с картины великого испанца. Ну не помирать же с таким лицом. Год ушел на то, чтобы избавиться от маски и обрести под резцом смерти утраченные черты.
Бывает, обреченные спасаются в часовнях. Но со мной иначе. Я избавления искать не стану. Я жив лишь потому, что терзаюсь проблемой стиля. Застрял на этой окаянной фразе: «Прошу никого не винить».
ЛОВУШКА
Есть птица, которая летает
в поисках собственной клетки.
Ф. Кафка
Всякий раз, когда ко мне приближается женщина, трепетная и неотвратимая, тело мое пронзает дрожь наслаждения, а охваченная ужасом душа вырастает до небес.
Я вижу, как они раскрывают и складывают свои лепестки. Будь то безоружные розы или плотоядные росянки — у каждой есть специальные ловчие листы: нежные створки, чуть увлажненные дурманящим составом. (Вокруг вечно жужжит рой молодых самодовольных шмелей.)
Я тоже каждый раз ловлюсь на эти липкие приманки и вляпываюсь в них, как в пролитый сироп. (Испытанный в подобных передрягах, я осторожно — одну за другой — высвобождаю свои тоненькие лапки. Но в последний раз я чуть не переломился пополам.) Вот потому и летаю один.
Лживые Сивиллы, они, словно паучихи, запутываются в собственной паутине. А я, по воле рока, снова летаю в поисках новых оракулов.
О проклятая, прими и сохрани во веки веков вопль летучего духа в бездонном колодце своего безмолвного тела!
ACHTUNG! LEBENDE TIERE!
[28]
Жила-была маленькая девочка, совсем крошка, зато чего она только не вытворяла в зоосаде. Заберется, бывало, в клетку со спящими хищниками и давай их за хвосты дергать. Пока внезапно разбуженные звери успевали опомниться, девочки уже и след простыл.
Но вот как-то раз попался ей тощий и невзрачный одинокий лев, который в ответ даже ухом не повел. Тогда малышка оставила в покое его хвост и прибегла к более сильным средствам. Она принялась щекотать спящего и так растрепала ему гриву, что теперь ее и гривой-то трудно было назвать. Видя, что развенчанный царь зверей продолжает лежать не шелохнувшись, девочка громогласно объявила себя укротительницей львов. Тогда зверюга мягко повела головой, и девочки как не бывало.
Администрации зоосада пришлось пережить немало неприятных минут, поскольку о происшествии заговорили все газеты. Обозреватели наперебой возмущались и осуждали законы мироздания, кои допускают существование голодных львов рядом с несносными дурно воспитанными девочками.
ЯЗЫК СЕРВАНТЕСА
Возможно, я ее изобразил слишком в стиле Фра Анджелико[комм.]. Возможно, я переборщил с местным райским колоритом. Возможно, я навел его на эту мысль, описывая все ее достоинства, когда мы с ним опустошали кружки пива, перемежая их ломтями ветчины и колбасы. Как бы то ни было, друг мой попал в точку, найдя то слово, ядреное, крепкое, тупое, словно кинжал, захватанный руками многих поколений шулеров и сутенеров, и не долго думая вонзил мне его — блядь! — прямо в сердце; и тут же с ловкостью тореро всплеском огненной мулеты прикрыл от посторонних взглядов рану, расхохотавшись так по-испански, так от души, что кожаный ремень едва не лопнул под напором его необъятного брюха, достойного Санчо Пансы, брюха, которого я прежде у него не замечал.
БАЛЛАДА
Ястреб, выпустивший в небе из когтей степную
