Разговоры с мёртвыми - Денис Ядров
– Проходи.
– Да вы чё? – возмущается Рыжий.
– Ничё, – подталкивает его Жека.
Иваныч торопится в комнату, из которой гремит музыка.
– Руки убери, – требует Рыжий.
– Ща я тебе так уберу, – отвечает Жека. – В комнату заходи, – он тянет Рыжего за локоть.
– Никуда я не пойду, – вырывается пацан. – Не трогай меня, – он скидывает Жекину руку.
Иваныч что-то объясняет в комнате. За музыкой я не могу разобрать слов.
– Чё надо? – спрашивает Рыжий.
Губы его трясутся, на глаза накатывается влажная пелена.
– Иди. Кому сказал?
Рыжий вжался в стену.
– Иди, я говорю, – Жека тянет к пацану руки.
В комнате грохочет.
– А-а! – кто-то громко кричит.
Рыжий прерывисто дышит, борясь с Жекой.
Грохочет танцевальная музыка.
– Ты не всекаешь? – Жека размахивается для удара.
Юнец сглатывает воздух и кричит:
– Пацаны!
Кулак врезается в рыжие губы. По ним течёт кровь. Пацан ударяется о стену и тянет руки к голове, закрываясь ладонями.
– Не понял? – переспрашивает Жека и пинает Рыжего. Он съезжает по обоям, прикрывая голову.
– Чё молчишь?
Я иду в комнату.
За прямоугольником дверного проёма в свете лампы горбится перевёрнутый стол. Водка и закуска на полу. Огурцы расползлись вокруг стола, рядом устроился салат, белые крошки варёных яиц и жёлтые шарики кукурузы. Вокруг ломти хлеба, облитые водкой. Середину лежащей бутылки пересекает прозрачная жидкость.
Иваныч пинает ногами парня в красной спортивной куртке, скрюченного на полу. Два пацана, словно бандерлоги из мультфильма про Маугли, смотрят на Иваныча. Стоят и наблюдают за избиением своего товарища.
– Гандон! – кричит Иваныч. – Вставай, гандонище! Кто третий был?!
Парень на полу свернулся калачиком. Согнутые ноги притянул к груди, ладони прижал к лицу.
– Кто третий был, я тебя спрашиваю?!
Гремит музыка. Быстрый танцевальный ритм.
– Что, дар речи потерял?! А когда калеку убивал, что?!
Иваныч молотит лежащего ногами.
– Вставай!
Тот не двигается.
Появляется Жека. Он волочит за шкирку Рыжего.
– Вставай! Кому сказал?!
Бандерлоги застыли, как изваяния.
– Не говорит, – обращается Иваныч к Жеке. – Или я вырубил его.
Иваныч прекращает избиение, наклоняется над оппонентом.
Жека бросает Рыжего к скрюченному товарищу. Падая, Рыжий ударяется головой о бок Красной Мастерки. Рот у рыжего пацана в крови.
– Вырубился гандон, – констатирует Иваныч.
– А этот? – Жека показывает на Рыжего. – Или они, – показывает на бандерлогов.
Те создают вид, что дело их не касается. Они сами по себе и здесь случайно.
– Пацаны, – обращается Иваныч к бандерлогам. Он покраснел и дышит как паровоз. Куртка расстегнута нараспашку. – Кто третий Архипа бил? Хромого такого, знаете? Из вашего дома.
Бандерлоги молчат.
– Вы что – борзянки наелись?! – орёт Жека. – Спрашивают – отвечайте! – Движется в их сторону.
Один из бандерлогов, тот, что поменьше ростом, открывает рот:
– Не надо. Я скажу.
– Скажешь, да? – Жека идёт на него.
– Да. Это Лёха Седов. Он рядом тут живёт.
– Рядом, говоришь? – переспрашивает Иваныч. Он оставляет в покое лежащих на полу. – Это хорошо, что рядом. Молчун, бери этого, и пойдём, – Иваныч показывает на Маленького Бандерлога.
Тот перепуган.
– Вы чего? Может, не надо?
Трясётся мелкой дрожью.
– Я тут при чём? Я ничего не делал. Честное слово.
Нижняя губа выплясывает танец маленьких утят.
Второй бандерлог замер и, кажется, перестал дышать.
– Не бойся, – говорит Иваныч Маленькому Бандерлогу. – Тебя не тронем.
Во рту бригадира блестит железо.
– Пойдём, покажешь этого гандона, а мы сами разберёмся.
– Да он меня убьёт, – хлюпает носом пацан и часто моргает глазами.
– Не убьёт, – успокаивает Иваныч. – Молчун, бери его.
Жека напоследок с размаху пинает Рыжего, и мы покидаем квартиру. Перед тем как выйти из комнаты, Иваныч говорит второму бандерлогу:
– Если что – тебе конец. Понял?
Бандерлог делает кукольный жест головой.
В подъезде Жека отключает в электрощите автоматы на квартиру и обрывает телефонный провод.
Спускаемся по лестнице.
Глава 14
Нас ещё отличит от мёртвых
Иней, тающий на ресницах…
Елена Скульская
В прошлой моей жизни случалось так, что отключали электричество.
Это делали или днём, и непременно когда я находился дома, или вечером, когда на улице темно, а оконные стёкла чёрные и блестящие.
Если свет гасили днём, я сразу включал телевизор, магнитофон и радиоприёмник на всю катушку, чтобы при появлении электричества сразу об этом узнать. Тогда не было телевизоров с пультом дистанционного управления. Звук у нашего «Горизонта» регулировался вручную прямоугольником, скользящим вдоль прочерченной полосы.
К моему удивлению, радио орало как полоумное даже без света.
Я делал звук потише и лез в холодильник в поисках еды, которую не надо подогревать или готовить. Готовить, конечно, – громко сказано. Я делал так: бросал на сковородку что попало и заливал мешанину из сыра, сала, хлеба и чего угодно яйцами. В моём «фирменном» блюде было только одно условие – желток не должен повредиться.
Без электроэнергии страшно хотелось есть. Или хотя бы выпить чая.
В кухонном столе хранилось сухое горючее. Белые шершавые кругляшки напоминали шайбы уменьшенных размеров. Только настоящие шайбы чёрные. У меня их было несколько штук, и мы играли ими в хоккей на дороге возле дома.
В темноте мама клала на плитку белую шайбу и поджигала её. Сверху она водружала маленькую кастрюлю с водой. Стенки у кастрюли были жёлтые, а внутри она была белой. Снизу от огня на ней запечатлелся нагар.
Вода закипала быстро. Быстрей, чем на печке или в самоваре.
Единственное, что плохо, – кастрюлю приходилось держать на весу.
А потом мы сидели на кухне при свечах. Дом затихал. Не надрывался телевизор за перегородкой стены, не хлопали дверью в подъезде, не стучали каблуками на лестнице, не прыгали, сотрясая люстру, дети этажом выше. Эта тишина была не той, что в первый раз поразила меня на кладбище. Тишина мёртвых несла вечное спокойствие. А здесь было понятно, что спокойствие – временное. И фонари светили на улице, как светлячки, пойманные в спичечный коробок.
Мама с соседкой, тётей Верой, вели взрослые разговоры. Почему-то шёпотом. А я представлял, что нахожусь в недрах огромного животного. Оно спит, отключив свои органы, а я перехитрил его, подогрел воду и пью горячий чай рядом с мамой и её подружкой.
Тётя Вера была безобидной женщиной, но так смешно ругалась, когда её злили. Мальчишки с нашего двора, в том числе и я, знали об этом и не теряли возможности повеселиться. Тётя Вера жила на первом этаже в квартире прямо, и нам нравилось открывать дверь подъезда и с улицы кидать снежки в направлении тёти Веры. Где-то на пятом снежке она вылетала из квартиры и визжала высоким голосом. Если кто-то попадал ей под руку, она могла отлупить его хлопушкой.
Однажды мы с Мишкой возвращались с футбола. Футбольный мяч носить в руках не полагалось, его надо обязательно пинать. Мы открыли дверь в подъезд, и я с размаху заехал по мячу. Он так удачно полетел, что с громким стуком ударился в дверь тёти Веры. Она даже содрогнулась.
Предполагая, что будет дальше, мы взлетели на третий этаж, оставили мяч там, а сами, как ни в чём ни бывало, развернулись и стали спускаться по лестнице.
Разъярённая тётя Вера с хлопушкой в руках, заметив нас, завизжала:
– С ума что ли сошли?! Сейчас
