Последний поезд на Ки-Уэст - Шанель Клитон
— Ты сердишься.
— Я послал людей искать тебя, — говорит он.
— Я гуляла. Наверное, потеряла представление о времени.
— Я беспокоился о тебе.
— Вот уж не думала, что ты будешь обо мне беспокоиться, — я пытаюсь улыбнуться. — Я только учусь быть женой.
Энтони набирает в грудь воздух, проводит рукой по волосам, слегка тронутым на висках сединой.
— Нет, это ты меня прости. Конечно, ты вольна приходить и уходить, когда хочешь. Я не это имел в виду. Но я беспокоился. Надеюсь, ты помнишь об опасности. — Его голос понижается до шепота. — Не знаю, что я буду делать, если с тобой что-то случится.
Меня переполняет удивление.
— Ерунда, я здесь в полной безопасности, — отшучиваюсь я, стараясь разрядить обстановку, смягчить напряженность в его взгляде и успокоить нарастающие внутри сомнения. — Что со мной может случиться? Мы здесь почти одни.
— При моем бизнесе ни в чем нельзя быть уверенным, — он замолкает. — У меня непростой характер.
Энтони накручивает на палец прядь моих волос и легонько привлекает меня к себе.
В груди у меня что-то ухает, его рот оказывается совсем близко от моих губ.
— У меня непростой характер, — продолжает он, — но я стараюсь. Я не привык быть мужем. Или беспокоиться о жене. Будь со мной терпеливой. Пожалуйста, — поправляется он.
— Хорошо. — Я нерешительно поднимаю руку и провожу пальцами по его подбородку.
У Энтони вырывается стон — он бьет кулаком по мокрой ткани моего снятого платья, подается вперед в ответ на мое прикосновение, так что я впиваюсь спиной в перила, и с силой прижимается к моему телу.
— Мирта!
Произнесенное им, мое имя звучит странно, точно это не я, а какая-то другая женщина.
Он наклоняется, я уже жду его поцелуя, и тут, к полной моей неожиданности, он упирается лбом в мой лоб.
— Я скучал по тебе, — шепчет он.
В его словах столько чувства, что я цепенею.
— Я беспокоился о тебе, — повторяет он — страсть, звучащая в его голосе, заставляет меня задуматься, что его жизнь в самом деле настолько опасна, как он говорит. Я считала, что все мои страхи остались на Кубе, и в какой-то момент даже хочу спросить его, может быть, мне надо беспокоиться, но это совсем нехоженая земля, мы — лишь на пороге близости, и я ужасно не хочу разрушить эту хрупкую связь вопросами, которые можно отложить на потом.
Я вскидываю руку, обнимаю его за шею и ерошу ему волосы — желание в его взгляде придает мне смелости.
Мышцы на его шее становятся каменными.
— Встреча плохо прошла? — спрашиваю я, пытаясь понять, почему он не в духе.
— Нет. Проблемы дома, в Нью-Йорке. Я слишком задержался в Гаване, слишком давно отсутствую. Враги решили, что могут претендовать на мою территорию.
— Ты говоришь так, словно дела обстоят неважно.
— Здесь другая война — ты к такой не привыкла. А может, и нет. Может, это только принято так считать. Может, все войны одинаковые — борьба за власть, за ресурсы. На улицах — за территорию. За уважение. Я защищаю то, что принадлежит мне. Людей, которые на меня работают, семьи, которые живут по соседству.
Звучит знакомо.
— А где мое место в этой иерархии?
— Твоя безопасность для меня превыше всего. Твоя и наших детей. Мои дела тебя не коснутся. Я тебе это обещаю.
— Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать.
Отец много чего утверждал на Кубе — что он действует осмотрительно, поддерживая Мачадо, что мы будем в полной безопасности. Мужчины ведут себя так, точно весь мир подконтролен им и их приказам, но в жизни бывает по-разному. Нередко за углом поджидает что-то такое, к чему ты не готов и будешь не в силах из этого выбраться.
— Ты не одобряешь моих занятий, да? — спрашивает Энтони.
— Это имеет значение, одобряю я или нет?
— Представь себе.
— Тогда, думаю, нет, не одобряю.
Он отпускает меня, делает шаг назад и пристально смотрит мне в глаза.
— Ты знала, какие слухи обо мне ходят. И все же вышла за меня замуж.
— Да. И от слухов никуда не деться. Они правдивы?
— Достаточно.
Значит, он преступник. Это не волнует меня в такой мере, как должно бы, — в Гаване я знавала немало видных граждан, испачкавших себе руки на пути к власти. Не скажу, что радуюсь присутствию американской мафии на Кубе, но кому есть дело до моего мнения? Они заявили о своих притязаниях на остров, так что лучше уж мы будем союзниками.
— Мне страшно, — признаюсь я. — Когда отец впал в немилость, мы жили в постоянной угрозе насилия. Я видела, как это отражалось на моих близких — жить в атмосфере страха и смерти. Отчасти поэтому мне хотелось уехать с Кубы, потому что я хотела, чтобы у моей семьи появился шанс на лучшую жизнь.
— Ты вышла за меня из-за моей дружбы с Батистой.
— Не только. Но да, с учетом того, что стояло на кону, я должна была поступить так во благо своей семьи. А ты? Ты заплатил отцу, чтобы жениться на мне?
— Почему ты спрашиваешь?
— Я не глупа. От меня не укрылось, что после того, как я приняла твое предложение, отец сразу стал гораздо меньше переживать о деньгах. Появились средства на мое приданое и новые платья, тогда как старые мы донашивали два года. В тот день, когда он объявил о твоем предложении, он сказал мне, что семья крайне в нем заинтересована. Я предположила, что это связано с деньгами.
— Но ты не спросила его напрямик?
— У меня не было на это права.
Возможно, я захожу слишком далеко, обсуждая это с Энтони, но если он хочет, как он сказал, «настоящего» брака, то я хочу, чтобы этот брак был партнерством. Я видела, как тяжело приходилось маме во время семейных
