Алексей Писемский - В водовороте
- Ей-богу, сказал бы, да рассердятся только; отцу разве скажу, отшлепал он своим язычищем.
- Отцу скажите, - он из таких же!
- Из таких же! - подтвердил и Николя, продолжая хохотать. - Там они еще говорили, - присовокупил он более уже серьезным тоном, - в газетах даже есть статья о вашем училище.
- Какая статья? - спросила Анна Юрьевна. Сама она никогда не читала никаких газет и даже чувствовала к ним величайшее отвращение вследствие того, что еще во время ее парижской жизни в одной небольшой французской газетке самым скандальным образом и с ужасными прибавлениями была рассказана вся ее биография.
- Я потом отцу и говорю: "какая, я говорю, статья?" Он меня позвал в кабинет и подал: "на, говорит, свези завтра к Анне Юрьевне!"
И вслед за тем Николя вынул из кармана нумер газеты и подал его Анне Юрьевне. Та прочла статейку, и лицо ее снова запылало гневом.
- Ах, какое негодяйство! - воскликнула она.
Статейка газеты содержала следующее: "Нигилизм начинает проникать во все слои нашего общества, и мы, признаться, с замирающим сердцем и более всего опасались, чтобы он не коснулся, наконец, и до нашей педагогической среды; опасения наши, к сожалению, более чем оправдались: в одном женском учебном заведении начальница его, девица, до того простерла свободу своих нигилистических воззрений, что обыкновенно приезжает в училище и уезжает из него по большей части со своим обожателем".
Весть об этом в редакцию сообщил Елпидифор Мартыныч, который пользовал в оной и, разговорившись как-то там о развращении современных нравов, привел в пример тому Елену, которую он, действительно, встретил раз подъезжающею с князем к училищу, и когда его спросили, где это случилось, Елпидифор Мартыныч сначала объяснил, что в Москве, а потом назвал и самое училище.
"Печатая это, - гласила статья далее, - мы надеемся, что лица, поставленные блюсти за нравственностью юных воспитанниц, для которых такой пример может быть пагубен на всю их жизнь, не преминут немедля же вырвать из педагогической нивы подобный плевел!"
- Вы господина, что издает эту газету, знаете? - обратилась Анна Юрьевна к своему гостю.
- Знаю-с! - отвечал Николя.
- Ну, так передайте ему, что я презираю его мнением et que je me moque de ses pasquinades* и учиться у него управлять моим училищем не буду!
______________
* и что я не обращаю никакого внимания на его пасквили (франц.).
- Хорошо-с, передам! - сказал, опять засмеясь, Николя и очень, как видно, довольный таким поручением. - У нас после того Катерина Семеновна была, - бухал он, не давая себе ни малейшего отчета в том, что он говорит и кому говорит. - "Что ж, говорит, спрашивать с маленькой начальницы, когда, говорит, старшая начальница то же самое делает".
- Это я, что ли, то же самое делаю?
- Да, вы; она ужасно вас всегда бранит... У вас вот тут внизу барон Мингер живет! - прибавил Николя, показывая на пол.
- Живет! - подтвердила Анна Юрьевна.
- Катерина Семеновна говорит, что вы за него замуж выходите.
- Выхожу, может быть... Ей-то что ж до этого!.. Завидно, что ли?
- Должно быть, завидно, что ее никто не берет! - сказал Николя и снова захохотал своим глупым смехом.
Наконец, выболтав все, что имел на душе, он стал прощаться с кузиной.
- Мне во многих еще местах надобно побывать! - говорил он, протягивая ей свою жирную и пухлую руку.
По уходе его Анна Юрьевна велела позвать к себе барона. Тот пришел.
- Дуралей этот Николя множество новостей мне привез, - сказала она ему.
- Новостей? - спросил барон с некоторым вниманием.
- Да, и ужасно какого вздору: прежде всего, что я за вас замуж выхожу... раз - враки.
- Враки... - повторил за нею протяжно барон.
- Потом уж газетная сплетня: статья там есть про мое училище.
- Есть... читал... - произнес барон тем же протяжным голосом.
- Что же вы мне не сказали о ней?
Барон пожал плечами.
- Во-первых, я полагал, что вы сами ее знаете и читали; а во-вторых, и спорить с вами не хотел.
- Но в чем же вы спорить со мной тут думали? - спросила Анна Юрьевна.
- В том, что я с этой статьей совершенно согласен: нельзя же, в самом деле, девушек, подобных Елене, держать начальницами учебных заведений.
- А как же у вас, у мужчин, дураки набитые занимают высокие места?
- И это очень нехорошо! - возразил ей барон.
- Хорошо или нет, они, однако, занимают.
Барон еще и прежде того пробовал Анне Юрьевне делать замечания насчет Елены, но она всякий раз останавливала его довольно резко, что сделала и теперь, как мы видим.
- Ваше дело-с! - произнес он заметно недовольным тоном.
- Чисто мое, и ни до кого оно не касается! - сказала Анна Юрьевна; но в эту самую минуту судьба как бы хотела смирить ее гордость и показать ей, что это вовсе не ее исключительно дело и что она в нем далеко не полновластна и всемогуща.
Вошел лакей и подал ей пакет.
- Казенный-с! - проговорил он каким-то мрачным голосом.
Анна Юрьевна, взглянув на адрес, изменилась немного в лице и проворными руками распечатала письмо. Оно было, как и ожидала она, об Елене.
"Милостивая государыня Анна Юрьевна! - писалось к ней. - Глубоко ценя ваши просвещенные труды и заботы о воспитании русских недостаточного состояния девиц, я тем более спешу сообщить вам, что начальница покровительствуемого вами училища, девица Жиглинская, по дошедшим о ней сведениям, самого вредного направления и даже предосудительного, в смысле нравственности, поведения, чему явным доказательством может служить ее настоящее печальное состояние. Будучи уверен, что в этом послаблении вами руководствовала единственно ваша доброта, я вместе с тем покорнейше просил бы вас сделать немедленное распоряжение об удалении сказанной девицы от занимаемой ею должности".
Дочитав письмо, Анна Юрьевна сейчас же передала его барону, который тоже прочел его и, грустно усмехнувшись, покачал головой.
- Печальная вещь, но которой, впрочем, надобно было ожидать, проговорил он.
- De la part des fous on peut s'attendre de tout!* - произнесла Анна Юрьевна.
______________
* От безумцев можно ожидать всего! (франц.).
Барон на это ей ничего не сказал.
- Что же вы, однако, намерены делать? - спросил он ее потом, помолчав немного.
- Я сама не знаю!.. Должна буду удалить ее; но я и сама после этого выйду!.. Дайте мне перо и бумаги, я сейчас же это и сделаю.
Барон пододвинул то и другое Анне Юрьевне. Она села и написала:
"По письму вашему я сделаю распоряжение и велю бедной девушке подать в отставку. Какое неприятное чувство во мне поселяет необходимость повиноваться вам, вы сами можете судить, а потому, чтобы не подвергать себя другой раз подобной неприятности, я прошу и меня также уволить от должности: трудиться в таком духе для общества, в каком вы желаете, я не могу. Письмо мое, по принятому обычаю, я хотела было заключить, что остаюсь с моим уважением, но никак не решаюсь написать этих слов, потому что они были бы очень неискренни".
- Позвольте!.. Позвольте!.. - воскликнул барон, все время стоявший за плечом у Анны Юрьевны и смотревший, что она пишет. - Так писать нельзя, что вы в конце приписываете.
- Отчего же нельзя? - спросила настойчиво и капризно Анна Юрьевна.
- Оттого что вас под суд отдадут за подобное письмо. Разве можно в полуофициальном письме написать, что вы кого бы то ни было не уважаете!
- Ну, что ж из того, что отдадут под суд?.. Пускай отдадут: с меня взять нечего - я женщина.
- Это все равно; вас все-таки будут таскать в суд к ответам и потом посадят, может быть, на несколько времени в тюрьму.
Последнего Анна Юрьевна немножко испугалась.
- Позвольте, я вам продиктую, - подхватил барон, заметив несколько испуганное ее настроение, - все, что вы желаете выразить, я скажу и только соблюду некоторое приличие.
- Ну, диктуйте, - согласилась Анна Юрьевна, садясь снова за письмо.
Барон ей продиктовал:
"Получив ваше почтеннейшее письмо, я не премину предложить бедной девушке выйти в отставку, хоть в то же время смею вас заверить, что она более несчастное существо, чем порочное. Усматривая из настоящего случая, до какой степени я иначе понимала мою обязанность против того, как вы, вероятно, ожидали, я, к великому моему сожалению, должна просить вас об увольнении меня от настоящей должности, потому что, поступая так, как вы того желаете, я буду насиловать мою совесть, а действуя по собственному пониманию, конечно, буду не угодна вам".
- Вот видите, - заключил барон, кончив диктовать письмо, - вышло ядом пропитано, но придраться не к чему.
- Никакого тут яду нет. Не так бы к этим господам следовало писать! возразила Анна Юрьевна с неудовольствием, однако написанное прежде ею письмо изорвала, а продиктованное бароном запечатала и отправила. Барон вообще, день ото дня, все больше и больше начинал иметь на нее влияние, и это, по преимуществу, происходило оттого, что он казался Анне Юрьевне очень умным человеком.
- Ecoutez, mon cher!* - обратилась она к нему после некоторого раздумья. - Князь Григоров не секретничает с вами об Елене?
