Наталья Давыдова - Любовь инженера Изотова
Клавдия Ивановна подвела Алексея к окну.
- Досточка хорошая здесь была, на ней сидели, в домино играли, лавочка такая. Кому-то помешала, унесли. Ну что ты скажешь!
Раздался звонок, Клавдия Ивановна поспешила в прихожую. Хлопнула дверь. Когда она вернулась в гостиную, ее совиные, нелепые глаза смотрели сурово. Она молчала. Потом доверчиво посмотрела на Алексея и сказала:
- Приходила моя сестра. Не прощаю ее.
Клавдия Ивановна опять помолчала, словно сомневаясь, имеет ли она право говорить о таком своем, сокровенном с Алексеем, приезжим человеком, столичным, государственным, какими были в ее представлении все командированные в этой гостинице.
Алексей спросил:
- А что она?
- Уж такая худая, из плохих плохая. Скажите мне, Алексей Кондратьевич, почему так получилось? Может быть, из-за детства нашего. Как мы росли? Мама болела, отец с горя гулял. Может быть, через это она такая стала?
- Вы ведь не стали.
- Нечего обо мне говорить. Я справедливость чувствую. С сил вон тяжело глядеть на детишек у такой матери, Алексей Кондратьевич. Детство никто им обратно не отдаст, уж вырастут без детства. Самое что есть у человека невинное и без забот - это детство. Вчера я проходила мимо их дома. Они что-то сидят, так унывно гудят на окошечке. Бурлят что-то.
- Это вам, наверно, показалось, что они такие несчастные.
- Не-е-ет, Алексей Кондратьевич, не показалось мне ничего. Ответьте мне, почему ее в милицию не забирают, паразитку?
Клавдия Ивановна постеснялась продолжать, сдержала бранные слова. Только повторила:
- Не прощаю ее.
Алексей увидел из окна, что идет. Лидия Сергеевна. Она остановилась перед подъездом и вымыла в луже ботики. К луже сразу подошли еще две женщины и тоже стали мыть ботики.
Клавдия Ивановна, взглянув на эту картину, похвалила:
- Чистоплотные. Мы с детства детей к этому приучаем.
К вечеру стол был накрыт, лежали приборы, накрахмаленные салфетки.
Алексей сунулся на кухню, увидел там Аню Казакову; она махнула ему рукой, чтобы убирался.
Он решил пойти на почту, позвонить в Москву. В своих частых разъездах ему необходимо было знать, что дома все в порядке.
Отца дома не было, а мать и "скандалисты" поздравляли Алексея, интересовались подробностями, что-то кричали веселое, выхватывая друг у друга телефонную трубку. Родной дом, где всегда радовались преувеличенно, а горе неумело скрывали.
Когда Алексей вернулся в гостиницу, гости почти все собрались, за исключением Терехова и Баженова. "Будем надеяться, что Терехов не приедет, - думал Алексей. - У него хватит ума не являться сюда. Но будет жаль, если не приедет Баженов".
С праздничным видом слонялись по комнатам Митя в белой рубашке, в новом костюме, разморенный ожиданием Рыжов, показывающий, что все-таки он начальник цеха, маленький тихий Кресс, который никогда никуда не ходил, а тут пришел.
Малинин даже сейчас изредка взглядывал на часы. Это была хорошо знакомая Алексею привычка ценить, жалеть время, которое проходит, уходит, которое преступно упускать, если хочешь сделать что-то. Так приходится жить одержимым людям, вечно спеша, недосыпая, недоедая, теряя дорогих людей.
Сели за стол, решив не ждать Терехова и Баженова. Алексей настоял на этом, был уверен, что Терехов не придет. Пусть реализует успех, как ему вздумается, но здесь он лишний. А Баженов если придет, то не обидится, что сели без него.
Выпили за тех, кто сейчас несет вахту в цехе, потом выпили за установку и пили за нее весь вечер. Чтобы работала на нынешней цифре, чтобы так держать.
Вначале говорили только об этом. Вспомнили и ошибку Алексея, и несчастные короба, и горы катализатора, и недоверие к реконструкции.
Митя подошел к телефону, позвонил на завод, в операторную, узнал, как обстоят дела. Цифра не спускалась, колебалась в незначительных пределах, даже поднималась. Все закричали "ура!".
"Радуемся, как будто не мы это сделали", - подумал Алексей и тоже крикнул "ура!". И даже поднялся со своего места, подошел к Рыжову и поздравил его. Почему именно Рыжова? Тот особенно сиял, совершенно позабыв, как недавно кряхтел: "Ох, реконструкция!"
Пришли Терехов и Баженов после банкета.
Терехов был слегка навеселе и держался сверхпросто. Все-таки явился, показал демократичность, поздравил присутствующих, на мгновение послышались начальнические нотки в голосе, но тут же исчезли - с бокалом в мясистой сильной руке стоял, улыбался рубаха-парень.
Зашел разговор о пожарах. Недавно произошел нелепый и трагический случай. Человек вошел на стройке в помещение, где было темно, чиркнул спичкой и погиб от взрыва скопившихся газов.
- Бывает, раз в жизни и аршин стреляет, - сказал Рыжов, и Алексей вспомнил рассказы операторов о храбрости этого старого сгонщика.
Старик Скамейкин, который уже слегка опьянел, - он был все в тех же, только начищенных, сапогах и в длинном широком пиджаке - сказал:
- А как же, бывает, аршин стреляет. - И, глядя на Рыжова хитрыми, веселыми стариковскими глазами, протянул рюмку чокнуться с ним. Рыжов важно чокнулся со Скамейкиным.
Терехов подливал Лидии Сергеевне вино и смотрел на нее одобрительно. А Лидия Сергеевна краснела и краснела, потом поднялась со стула и, глядя на Терехова, ни с того ни с сего крикнула, как кричат на собраниях из рядов:
- Барин! Генерал!
Терехов засмеялся:
- Лидия Сергеевна, дорогая!
Лидия Сергеевна села с видом человека, исполнившего свой долг, ответила спокойно:
- Вы и есть барин, барин и генерал. Я должна была вам это сказать в порядке критики.
Терехов расхохотался. Все улыбались. Лидию Сергеевну на заводе любили, и то, что-она сказала директору, всем понравилось.
- А что, - с вызовом сказала Лидия Сергеевна, - я не отрицаю, Андрей Николаевич директор хоть куда. Импозантная фигура во главе завода - это неплохо. Но чересчур важен. Не могли бы вы обращаться с нами, простыми смертными, попроще? А то мои девочки в лаборатории ваше имя шепотом произносят. Неужели вам, коммунисту, лестно?
- Разве я такой важный? - со смехом спросил Терехов.
Лидия Сергеевна громко продолжала:
- Вот у меня в Баку директор был, сквернослов ужасный. Ругался прямо-таки матом. Вообще был грубоватый человек, но добрый и простой. У нас на заводе все его любили. Мы каждое утро, как положено, собирались у него на оперативках. Помню, однажды шла оперативка, а меня он не видел из-за огромного фикуса, который стоял у него в кабинете. Решил, что женщин на оперативке нет. И за что-то там ругнулся, да как! Я сжалась, притаилась, а когда выходили из кабинета, он меня увидел. Выбежал к секретарю, заорал: "Убрать эти цветы к чертовой матери!"
Лидия Сергеевна оглядела стол, посмотрела, слушают ли ее. Ее слушали.
- Между прочим, он ругался, а это не задевало и не оскорбляло человеческого достоинства, - со значением сказала Лидия Сергеевна. Она повернула к Терехову красивое лицо и улыбнулась. - Понятно?
- Такая тонкая притча и такая тонкая критика... - Терехов развел руками и сощурил глаза. - Тяжела ты, шапка Мономаха!
- А что? - насмешливо спросила Лидия Сергеевна. - Правда, хорошо, что нефтяную академию закрыли, а то меня за критику начальства теперь бы туда рекомендовали годика на два поучиться. Правда, Виктор Михайлович? обратилась она к Баженову.
Баженов ответил:
- Что вы, Лидия Сергеевна! Я бы первый протестовал. Мы вас в обиду не дадим.
- У нас начальником лаборатории до меня был один товарищ, - продолжала Лидия Сергеевна, улыбаясь. - Была у него одна особенность - он записывал, что люди говорят. Каждый раз, когда я его ругала, он записывал в записную книжку. Записывал, как я его на оперативке назвала, что про него на партийном собрании сказала. Один раз я его назвала растяпой или раззявой. Он записал. А потом, помню, товарищ Баженов ему сказал: "Ты неспособный и ленивый, не можешь работать начальником лаборатории и можешь это записать в своих записках".
- А я боялся, что он запишет и перечислит, как я его назвал, засмеялся Казаков.
Смеялся Кресс, переводил блестящие глаза с одного на другого, и на его лице было написано: "Какие вы все молодцы!"
Алексей протянул к нему рюмку:
- За вас!
"Вот обида, - подумал Алексей, глядя на Кресса, - нет во мне восточного этого умения произносить тосты. А уж он не знаю каких тостов заслужил..." Он обнял маленького инженера.
Лидия Сергеевна крикнула:
- Хочу выпить за человека, которого мы полюбили. За нашего заводского Алексея Кондратьевича! За его талант!
- Чтобы не уезжал в Москву, оставайтесь у нас, - сказал Малинин.
- За товарища Изотова, - сказал своим грубым голосом Рыжов. - Он своего добился. И нам неплохо. Жаль расставаться, от сердца говорю.
Алексей был смущен и повторял:
- Спасибо, друзья, спасибо. Я за вас!
И ходил со всеми обнимался.
- А мы за тебя! - кричал Казаков.
- Товарищ Изотов для завода много сделал, - сказал Терехов, полагая, видимо, чти он должен это сказать, - выпьем за это.
