Юрий Буйда - Город Палачей
- Ключ весит пятьдесят два грамма, - напомнила Скарлатина.
- Нет, - возразил Август, - он тяжелее Города Палачей со всеми его тенями.
И все, кто находился в ресторане, включая бронзового коня, увидели, как чаши весов стали вровень.
- Значит, и у него с ногтем, - пробормотал еле слышно Сранини. - Это даже Пушкину ясно.
- Вот теперь мы можем уехать в Хайдарабад, - сказал Август. - Со всеми, кто пожелает.
- Угля не хватит - это раз, - сказала Скарлатина. - Бесплатно углем и водой паровоз никто заправлять не станет, времена не те - это два. И стена - это три.
Скарлатина ушла, а Август погрузился в глубокую задумчивость.
Вечером он выпросил у Петрома Ивановича ключ от библиотеки, собрал все книги о паровозах и взялся за их изучение. На это ушло несколько дней. Этого времени ему хватило, чтобы придумать план действий.
План этот заключался в том, чтобы, во-первых, тщательно обследовать стену, закрывавшую путь на юг, и отыскать там, за стеной, продолжение железного пути, которое, по всем сведениям, строилось несколько лет и очень быстро; во-вторых же, нужно было перевести паровоз с твердого топлива на жидкое, что сразу повысит его скорость, мощность и вообще коэффициент полезного действия. В качестве же жидкого топлива можно использовать паровозную водку, запасы которой в городке неисчерпаемы.
- Так это получится настоящая ракета, - наконец сообразила Малина. - И мы либо взорвемся, врезавшись в стену, либо попросту улетим Бог весть куда и будем лететь со свистом-дристом, пока не упадем в какое-нибудь Азовское море...
Шут Ньютон, однако, тотчас вызвался обследовать стену.
- Вы будете смеяться, - вдруг вступила в разговор Скарлатина, - но если кто вам и поможет переоборудовать паровоз в ракету, так это Ксаверий. - Она опустила глаза. - Он же был учителем физики и вообще всегда занимался починкой и изготовлением разных приборов, а главное - он знает людей, братьев Друстановых, которые много лет назад были осуждены за попытку бежать за границу при помощи самодельной ракеты, работавшей на самогонке. Она подняла руку, заставив всех замолчать. - Но он поможет вам, если только выполнит одну мою просьбу...
- Ты все еще хочешь наказать его за смерть родных? - с укоризной спросила Малина.
- Нет. Он должен рассказать о свиньях Великого Боха. Рассказать правду, которую знает от своей матери.
В ресторане стало тихо.
- Но ведь тогда ему придется рассказать и о том, почему вы поженились, - еле слышно проговорила Малина. - И может быть, при свидетелях. Иначе какой прок...
Не дослушав ее, Скарлатина кивнула.
- Я согласна. Правда не бывает страшнее любви.
Ксаверий Подлупаев и Скарлатина фон Бисмарк
Никто не знал, каким ветром занесло на Русь эту знаменитую немецкую фамилию да еще прилепило ее к семейству самому что ни на есть заурядному. Предок их, первым приехавший в Вифлеем, впрочем, был походным палачом при Петре Великом, но ничего больше о нем известно не было. Жили они в Жунглях не бедствуя, но никогда и богатством не выделяясь. При Великом Бохе Василий Бисмарк был брандмейстером, а когда того арестовали, - одним из закоперщиков дела, едва не приведшего к гибели детей и женщин из семьи Бох, но завершившегося лишь поголовной смертью лилипутов. В тот день, когда Великий Бох по выходе из тюрьмы впервые появился в Вифлееме, отставной брандмейстер повесился на стропилах собственного дома, не оставив никаких ни устных, ни письменных - намеков на причину своего страшного решения. Старшие его сыновья давным-давно перебрались в Москву, а младший женился и годами исправно трудился шофером большегрузной машины. Жена его умерла от долгой сердечной болезни. Дочь же Ольга, которую прозвали Скарлатиной за лающий голос, училась в старшем классе единственной в Вифлееме школы, когда ее отца нашли зарезанным за зданием заброшенного вокзала. Незадолго до этого его видели в компании братьев Столетовых, с которыми в последние годы у него были деловые отношения (он что-то возил в Москву и обратно), а на привокзальной площади та же пьяная компания поздоровалась с учителем физики Ксаверием Подлупаевым. По горячим следам схватили было известных бандитов Столетовых, но вскоре и отпустили: против них не обнаружилось ни одного сколько-нибудь веского свидетельства или доказательства.
Но с того дня, когда в Вифлееме стало известно о решении суда, Скарлатина фон Бисмарк начала травить Ксаверия Подлупаева. Именно его. И только его. Этого рослого голубоглазого сына Великого Боха матушка заставила сменить фамилию, и Ксаверий Бох стал Ксаверием Подлупаевым, который фамилию свою не любил и даже презирал, но матери не перечил. Скарлатина при любом удобном случае, а то и походя напоминала учителю о том, что он предал память отца этой сменой фамилии на скоморошье прозвище. Она утверждала, что ее дед повесился из-за Великого Боха, который якобы не мог спустить бывшему брандмейстеру участия в покушении на убийство своей родни. Она прилюдно обвиняла учителя в том, что на суде он солгал, не сказав всей правды о негодяях Столетовых, которые зарезали ее отца, а заявив лишь, что встретился с компанией на привокзальной площади. А поскольку учитель был уже мужчина не первой молодости и после смерти матери жил совершенно один, Скарлатина в глаза называла его извращенцем и пидорасом. А с другой стороны, он, мол, не раз пытался заглянуть ей, Скарлатине, под юбку, поскольку склонен к растлению малолетних и вообще палач и потомок палачей.
Ксаверий Иванович поначалу пытался игнорировать бешеные наскоки несчастной девушки, потом сделал ей строгое внушение и попросил прекратить преследование и шельмование неповинного ни в чем человека. В тот же день Скарлатина притаилась в кустах возле его дома, и как только учитель вставил ключ в замочную скважину, бросилась на него с ножом. Рана была неглубокой и неопасной, Ксаверий Иванович даже не стал обращаться в больницу и уж тем более - в милицию. Но стоило Скарлатине узнать об этом, она остановила его в школьном коридоре и прямо сказала: "Значит, все, о чем я говорила, правда. Иначе вы заявили бы в милицию и отделались бы от меня раз и навсегда". Ксаверий Иванович попросил ее остаться в классе после урока, чтобы поговорить с глазу на глаз.
"Тебе нужна живая причина всех твоих несчастий, - сказал он, глядя ей прямо в глаза. - И ты нашла подходящий объект - меня, сына Великого Боха, потомка палачей. Когда-то твой дед и его товарищи пытались всех нас, маленьких, перебить в переулке у реки. Но не получилось. И я думаю, что у твоего деда было не все в порядке с совестью, раз он, едва завидев Великого Боха живым и здоровым, наложил на себя руки. По христианским понятиям это грех, но я его понимаю: каждый по-своему расправляется с дьяволом, сидящим внутри нас и борющимся с нашим же Богом. Ты избрала дьяволом меня". Скарлатина с ненавистью посмотрела на него и сказала: "Это так и есть. Недаром же именно благодаря вашему семейству здесь на пустом месте возник Город Палачей, куда, как мухи на говно, и потянулись все русские палачи, и не только русские. Дыма без огня не бывает". Ксаверий Иванович побледнел, ослабил узел галстука и, не повышая голоса, велел Скарлатине раздеться. Догола. Закусив губы до крови, она разделась. И тут же, на полу в классной комнате, он ее изнасиловал. Хотя вообще-то Скарлатина и не сопротивлялась и даже не пискнула. Когда же все завершилось, учитель приказал ей тотчас собираться и перебираться к нему домой. "Будем жить вместе, - сказал он, завязывая галстук, - раз нет пока другого выхода. Хотя, конечно, можешь написать заявление в милицию, и на суде я все признаю и получу самое малое десять, а то и пятнадцать лет лагерей. Однако в любом случае, - твердо сказал он, - хотя я совершил гадкий поступок, прощения у тебя я просить не стану. Ты этого сама хотела".
Он ушел домой, выпил рюмку водки - что вообще-то делал очень редко - и сел писать письмо сестре Гаване. Ему хотелось рассказать ей честно, что он только что вытворил нечто грязное и ужасное, но не грязнее и ужаснее того, что делал их отец. И в то же время хотел твердо заявить, что не винит отца ни в чем, потому что не хочет длить своей жизнью бесконечную цепь деяний семейства Бох. И еще следовало поведать сестре о неотступном ужасе, который он испытывает с той ночи у реки, когда все эти люди хотели и лишь по воле случая не убили их, и что он не может избавиться от этого темного удушья, этого мрака и этой боли, хотя в то же время при одном упоминании имени отца ему хочется плакать и просить прощения - у кого? Он надеется, что величайшая и зверская глупость, которую он только что совершил, надругавшись над милой, красивой и умной, но озлобленной девочкой, каким-то непостижимым образом избавит его от этого мучительного мрака одиночества, от жизни, больше напоминающей самосожжение, которое он не вправе кому бы то ни было демонстрировать, а только себе, и вот отваживается сейчас ей, да и то - на бумаге, потому что в глаза этого всего не сказать - проще ослепнуть, оглохнуть и умереть. Он с легкостью выпил еще одну рюмку водки и продолжал писать о том, что даже рад этому своему поступку, который кладет конец неопределенности, и пусть будет так, как суждено, потому что на самом-то деле он любит эту дрянную девчонку, но никогда ей этого, разумеется, не скажет...
