Максим Горький - Несвоевременные мысли
Недавно мне попала под руку связка писем, полученных мною с фронта в 16-ом и 17-ом годах: некоторые из них должны быть опубликованы, ибо они очень определенно говорят о причинах разложения армии.
Вот, например, письмо солдата, относящееся к марту 16-го года:
«Это письмо посылаю секретно с товарищем, уехавшим на побывку, а то в обыкновенных письмах ни о чем писать нельзя, т. к. их просматривает военная цензура и, если найдут 2-3 слова о чем-либо таком, то сейчас же допытываются: кто писал, какой роты, взвода, и 25 розог всыпят, а то ставят под ружье на окопы, чтобы германец стрелял, этой практики было много, но ему спасибо, не стреляет, а кричит: «не бойся, русс, стрелять не будем, потому что тебя поставило начальство».
Стоим от него на 100 шагов, так что вообще-то выйти никак нельзя, жарит вовсю; у нас без боя выбыло за 40 дней из полка 112 человек. Грязь по колено, холод, снег, болезни... А кормят одной несчастной кашицей, иногда с мясом, а чаще всего без оного, станешь говорить — голодно, отвечают: не поспевают вам возить хлеба. А чего — на 48 чел. дают в день 7 хлебов по 11 фунтов. А ведь всю ночь работаешь — роем окопы. Правда, хлеб можно купить в обозе, но черный стоит 20 коп. фунт, а белый 45, вот и поешь».
В другом письме, от июня того же года, унтер-офицер, доброволец, трижды награжденный орденом Георгия, жалуется:
«Я простой солдат, воюю не ради игоизма, а по любви к родине, по злобе на врага, ну, все-таки ж и я понимать начал, что дело плохо, не выдержать нам. Теперь, возвратившись из лазарета, из России, я вижу, в чем беспорядок, потому что на фронту люди выбились из сил и не хватает их, а в тылу десятки тыщ остаются зря, болтаются без дела, только жрут, объедая Россию. Кто это распоряжается так безобразно?»
Распоряжались не социалисты.
Юноша артиллерист сообщает:
«Корпусный командир А. говорит офицерам, которые нравятся ему:
— Берите сколько угодно этой сволочи и — действуйте. Чего ждать!
Его любимчики брали роту, две и вели солдат на окопы немцев без артиллерийской подготовки, солдат били, офицеры получали ордена. Один раненый пехотинец сказал мне:
— Бьют нас, как вошь — беда! То холеру напустят, то войну затеят, эх, Господи, бежать бы!»
При чем тут социалисты?
Я спросил георгиевского кавалера, раненого:
— Трудно в окопах?
Он ответил:
— Солдатам трудно, не понимаю, как они терпят! Вот я, например, я был одеялом, а не подстилкой, а солдат — подстилка. Видите ли, в непогоду, когда в окопах скопилась вода, на дно окопа, в грязь, ложились рядовые, а мы, офицеры, покрывали их сверху. Они получали ревматизм, а мы — обмораживались.
Известный писатель Г-в писал в 16-ом году: «С утра до вечера порют за уклонение от работ в окопах, порют солдат, беженцев, евреев. А они не могут работать — истощены».
Тыловые солдаты знали о положении дел на фронте, им говорили об этом раненые, калеки, обмороженные, туберкулезные воины. И в тылу создавалось определенно безнадежное настроение, с которым — не побеждают.
Вся тыловая масса распевала частушки, вроде следующих:
Не горюйте, новобранцы:Все равно убьют германцы!Что ты, белый царь, наделал —Безо время войну сделал!Безо время, без порыНас на бойню повели.Ох, не хочется к РомановуВ работнички идти:У Романова работниковСажают на штыки.
И, провожая на смерть обреченных парней, девицы озлобленно выкрикивали:
Найди, туча, найди, гром,Разрази казенный дом!В том дому убей того,Кто отнял друга моего.
Пополнения из тыла приходили плохо вооруженными, плохо обученными и уже подавленные тем, что они знали о фронте.
Во всем этом социалисты нимало не повинны.
Вот отрывок из письма интеллигента-офицера, настроенного в общем очень бодро:
«Эта масса так темна, что для многих из них совершенно непонятно, что происходит кругом. Они не доверяют никому — ни Керенскому, ни С. Р. и С. Д., ни Вр. Пр. Все это для них пустые звуки. Я собственными ушами слышал такие рассуждения, что буквально язык прилипал к устам и не знаешь, что можно ответить на такие заявления: «Бог его знает, кто этот Керенский, может, он еще 3 года хочет воевать».
С. Р. и С. Д., по их мнению, тыловые солдаты, которые не хотят идти на фронт, а кричат: «война до победы!»
Другой офицер пишет:
«А все-таки, у этих слепых великомучеников есть что-то вроде государственного инстинкта, иначе нельзя объяснить почему они не разбегутся, воткнув штыки в землю».
В конце концов — они разбежались, потому что не хватило терпения, потому что армия знала и помнила такие факты, как хождение в атаку с дубинками, вместо ружей, и отбитие атак камнями, вместо шрапнели.
В четырнадцатом и пятнадцатом годах вся пресса громогласно и ежедневно пела дифирамбы мужеству русского солдата, в 16-ом, когда социалисты еще молчали, тон дифирамбов значительно понизился, к концу года некоторые журналисты весьма мужественно начали сомневаться в боевых качествах победоносной русской армии — сомнение, не очень уместное после того, как почти весь кадровый состав армии был уничтожен боями, болезнями и отвратительным отношением к солдату.
Я пишу это не ради защиты социалистов, не нахожу, чтобы они нуждались в защите, но уж очень противно наблюдать, как ложь, будучи повторена тысячекратно, приобретает для многих облик правды.
А настоящая суровая и беспристрастная правда в том, что вся Русь, а не только ее армия, начала разрушаться задолго до того, как социалисты получили в ней право голоса, и что теперь на ответственность социалистов историей возложена гигантская работа оздоровления и возрождения России.
<ИЗ НЕСВОЕВРЕМЕННЫХ МЫСЛЕЙ>
«Новая Жизнь» № 97 (312), 23 (10) мая 1918 г.
Умирает от голода Вера Алексеевна Петрова, врач первого выпуска «Женских медицинских курсов». Мне пишут о ней:
«Я не знаю, кого просить за старого, больного человека, фактически умирающего от голода,— врача, всю свою жизнь посвятившего народу, земской работе. Теперь она умирает беспомощная, покрытая грязью, в пыльной, ужасной комнате. Если бы Вы слышали ее слова, уже потустороннего человека.— «Какой ужас голод!» Умирает смертью медленной и верной, не имея ни одного человека, который принес бы ей кипятку или кусок хлеба. Говорили так много о кротости и любви... где она? Равнодушного зверя, без добрых начал и порывов, голодное брюхо — вот, что из нас сделали...».
Необходима помощь. Адрес В. А. Петровой: 6-ая Рождественская, д. 8, комната 46. Деньги можно направлять и в редакцию «Новой Жизни».
НЕСВОЕВРЕМЕННЫЕ МЫСЛИ
«Новая Жизнь» № 105 (320), 1 июня (19 мая) 1918 г.
В мужскую Обуховскую больницу поступил «с явлениями резкого истощения на почве плохого питания» профессор Технологического Института физик Николай Александрович Гезехус. В свое время профессор Гезехус был настолько популярен как ученый, что талантливые преподаватели физики именовались в честь его «Гезехусами». Ныне ему 72 года, он лежит в Обуховской больнице, распухший от голода, с отеками на ногах.
Я думаю, что этот факт не нуждается в пояснениях и ламентациях, я только напомню, что Великая французская революция, отрубив голову химику Лавуазье, не морила голодом своих ученых. Так как у нас, при всеобщем моральном отупении, все возможно, то, может быть, какой-нибудь циник скажет:
— Профессору 72 года...
Но и самый гнуснейший циник будет обезоружен, если узнает, что в мужском отделении одной Обуховской больницы лежит 134 человека «больных от голода», «заболевших, вследствие недостаточного или ненормального питания», и 59 человек из них моложе 30, а человек 30 — моложе 20-ти. Все это люди физического труда, люди, которым для нормальной жизни необходимо питание, которое давало бы организму 3.000 тепловых калорий и которые при современном продовольственном пайке получают 500—600 тепловых единиц, т. е. менее четверти количества, необходимого человеку. При этом надо помнить, что далеко не все, вводимое в желудок, может быть усвоено организмом, полусоломенный хлеб, головы селедок, дуранда и прочее в этом роде не столько на пользу, сколько во вред людям.
Голод в Петрограде начался и растет с грозной силой. Почти ежедневно на улицах подбирают людей, падающих от истощения: то, слышишь, свалился ломовой извозчик, то генерал-майор, там подобрали офицера, торговавшего газетами, там модистку.
Но, может быть, страшнее физического умирания от голода — все более заметное духовное истощение. Недавно внимание врачей было остановлено фактами резкого понижения веса среди лиц интеллектуального труда. Люди этой категории питаются, все-таки, лучше рабочих, да и тепловых единиц им нужно на тысячу меньше, чем людям физического труда, однако — исхудание среди них все прогрессирует. Медицинское исследование показало, что эти люди выделяют огромное количество фосфора, что указывает на ненормальное сгорание нервной ткани и что должно, в конце концов, привести людей к истощению духовной, творческой силы, необходимой нашей стране больше, чем когда-либо раньше.
