Не сдавайся! - Сара Тернер
– Сейчас слишком рано что-либо утверждать. Состояние Эмми мы называем очень тяжелым, но стабильным. Это означает, что оно опасно для жизни, но основные показатели жизненно важных функций сейчас в норме. – Доктор Харгривс кладет ладонь мне на руку. – Я сделаю для вашей сестры все, что смогу. Пойдемте, провожу вас к ней?
Джори протягивает мне руку, и я цепляюсь за нее. На мне по-прежнему его пиджак, тот, в котором он должен был сейчас преподавать историю своему классу. Мы будто оказались в параллельной вселенной, и я больше всего на свете хочу вернуться в ту, другую, где Джори слишком занят преподаванием, чтобы отвечать на мои сообщения, а я прогуливаю работу, лежа под корнуоллским пледом папы, размышляя, что бы такого приготовить на ланч с похмелья. Какой же прекрасной была та, другая жизнь. И как глупо было с моей стороны принимать все как должное.
Мы возвращаемся в коридор с закрытыми дверьми. В дальнем конце на одной из них белая табличка, где написано: «Лэндер Эмили». Мы робко входим, и я тру глаза, вытирая слезы, иначе вообще ее не увижу. И когда наконец вижу, непроизвольно закрываю рот ладонью. Эмми в бинтах от подбородка до затылка, а светлые волосы спутались и потемнели от, как я догадываюсь, засохшей крови. Изо рта у нее торчит трубка, руки забинтованы, и от них тоже тянутся трубочки. Я наклоняюсь к сестре, взглядом спросив у доктора Харгривс разрешения. Она кивает, и я, опустившись на стул у кровати, осторожно беру ладонь Эмми в свои. Я думаю о Дуге. Он первая и единственная любовь Эмми, замечательный отец Полли и Теда, и сейчас он лежит где-то, я даже не знаю где, совсем один. Тихонько опускаю голову на краешек подушки Эмми.
– Я здесь, Эм. И Джори тоже, – говорю я.
Джори переступает с ноги на ногу, потом откашливается:
– Э-э, привет, Эмми. Как ты тут?
Она не шевелится. Аппарат рядом с кроватью негромко пикает.
– Она меня слышит? – спрашиваю я.
– Мы не знаем. – Доктор Харгривс успокаивающе поднимает ладони. – Нельзя точно сказать, в насколько глубокой коме Эмми находится в данный момент, но шанс, что она вас слышит, есть, и она скорее откликнется на знакомый голос, чем на наши.
Я киваю, не совсем представляя, что еще сказать. В коридоре слышатся голоса, и Джори выглядывает наружу.
– Твои родители здесь, – сообщает он. – И Полли с Тедом тоже.
– Хорошо, – отвечаю я. Все совсем не хорошо. Больше всего мне хочется, чтобы детям никогда не пришлось видеть свою маму вот такой.
Доктор Харгривс ведет нас в отдельную комнату с удобными креслами, куда уже проводили маму с папой. В креслах лежат подушки, посередине комнаты стоит кофейный столик с вазой с сухоцветами. В этой комнате разрушаются жизни. Не сомневаюсь, для хороших новостей подушки и цветы не нужны.
В таком маленьком помещении нас очень много. Мужской голос, который я до этого слышала при разговоре с папой, оказывается, принадлежит назначенному нам сотруднику по связям с семьей. Кивнув мне в знак приветствия, он протискивается к выходу, пообещав информировать родителей о ходе расследования. Папа раскрывает объятия, и я падаю в них. Его плечи начинают дрожать, и я обнимаю его за талию, сжимая изо всех сил. Шерстяной свитер пахнет так знакомо. Тридцать один год он прижимал меня к себе, обычно – когда я опять наломаю дров, и всегда напоминал мне, что утро вечера мудренее и все образуется.
– Ты видела ее? Она что-то сказала? – Папа отпускает меня и откашливается.
Я отвечаю, что мы пробыли у Эмми всего пару минут до их прихода и что она ни на что не реагирует. Он кивает, и еще раз, и еще, пока движения не становятся немного безумными.
Подходит мама с Тедом на руках и целует меня в лоб, а потом машет замешкавшемуся в коридоре Джори, приглашая войти. Ему явно неловко, и мама тянется погладить его по щеке. Она всегда любила Джори, с самого детства.
– Спасибо тебе, что привез Бет, – благодарит она.
Он поднимает взгляд, встречаясь с ней глазами:
– Мойра, мне так жаль…
– Я рада, что ты здесь, милый, – грустно улыбается она.
Полли стоит в уголке у окна, бледная, потрясенная, не успевшая распустить высокий хвостик после урока физкультуры, с которого ее забрали. Ей уже сказали про папу, я вижу по ее лицу. Смотрю на Теда, потом на маму, которая без слов понимает, о чем я спрашиваю, и качает головой: «Он еще не знает».
Доктор Харгривс приглашает всех сесть, хотя Полли отказывается, и начинает пересказывать то, что уже сообщила Джори и мне, но во второй раз я воспринимаю информацию лучше. Мы все очень хотим пойти к Эмми, но доктор объясняет, что по правилам отделения интенсивной терапии навещать пациентов в палате можно только по двое, так что мы решаем, что мама с папой пойдут вместе, а потом вернутся за Полли и Тедом по очереди.
– Ты согласна, солнышко? – мягко спрашивает мама у Полли. – Мы с твоим дедушкой пойдем навестим маму, а потом вернемся за тобой, хорошо?
Полли пожимает плечами и отворачивается.
Тед, за это время сумевший загнать свой игрушечный фургончик почтальона под кофейный столик, поднимает голову и сообщает:
– Мои мама с папой здесь!
Мы так и застываем на месте – все, кроме Джори, который нагибается и вытаскивает машинку.
– Ну-ка, дружок, хочешь посмотреть на машины скорой помощи? Их там много снаружи, пойдем глянем? – Он оборачивается к маме и папе: – То есть если это поможет? Я мог бы погулять с ним немного на улице, пока вы здесь, чтобы не мешать…
Все кивают. Тед крутит ручкой над головой, изображая мигалку.
– Уи-у, уи-у, уа-уа-уа! – пищит он, выходя с Джори из комнаты.
Мама с папой выходят следом за доктором Харгривс, оставив меня с Полли в комнате для плохих новостей.
Я верчу в руках подушку, не зная, как лучше заполнить тишину и что я вообще могу сказать своей племяннице. Наши отношения основываются на постоянном поддразнивании друг друга и совместном поддразнивании ее родителей. Я никогда не виделась с Полли без Эмми – я не из тех тетушек, которые водят племянниц по магазинам, или в парк, или попить горячего шоколада, и вообще меня оставляли
