0,5 [litres] - Валерий Александрович Шпякин
Покидали автомобиль точно так, как и в прошлый раз, – молча, протянув две мятые потные бумажки, снова бросив на прощание «сдачи не надо». Сдачи ему не надо, блядь.
Домофон прочирикал, признал своего. Укрылись в Костином подъезде, где он нетерпеливо распотрошил обмотанный черной изолентой сверток и извлек из его кожуры здоровенный гриппер – пакет с застежкой, вмещавший в себя несколько десятков таких же темных комочков.
Содержимое их доподлинно известно не было, но, судя по заданию: два грамма «пластилина», а если точнее, то какао, пропитанного реагентом, и, бонус от барыги, 0,5 грамма мефедрона для каждого покупателя. По-простому, «солей», «скорости», как только не назовут. Да и кто с уверенностью скажет, что там внутри? Та еще дрянь с кучей левых примесей.
– Может, половину я буду закладывать, ты записывать, потом поменяемся?
– Давай, – согласился второй голос в лабиринте лестниц.
Без спешки, но аккуратно и без звука тени движутся от улицы к улице, от здания к зданию, стараясь остаться незамеченными. Абсолютная тишина. Слышно, как в трех километрах поезд прошел. Вблизи только птицы кричат, да подошвы одного из них шаркают по асфальту. У второго же правый ботинок при каждом соприкосновении с дорогой издает чавкающий звук, но это терпимо – хотя бы ритм держится.
Район небольшой, и куда ни пойди – все одно. Вдали исполином возвышается тот самый дом, где, как говорится, родился и вырос. Проходя совсем рядом, Андрей бросил тяжелый взгляд в окна. Не долетел. Чернота, как и во всех остальных. Лишь в паре на весь дом свет горит. Точно бы знать, как они там теперь живут, все ли у них нормально и задаются ли они хоть иногда вопросом, куда он подевался? Э, нет. Встряхнув головой, Андрей эту мысль отогнал и тут же вместо взгляда захотелось бросить в эти окна камень.
Похуй. И им на него, и ему.
Комнату его наверняка уже приспособили под что-то другое, гардеробчик какой-нибудь для женских шмоток организовали.
Он боялся поднять глаза до пятого этажа, боялся и одновременно жаждал почувствовать что-то, чтобы кольнуло, обязательно посильнее. Еще раз взглянув, тут же стыдливо отвел глаза в сторону. Ничего не почувствовал. Ничего там нет, кроме холода. И тут не теплей, чем там, но что-то не отпускает, манит.
Каждая тень выкурила по пачке, к тому времени как двадцать закладок оказались на своих местах: между корнями деревьев, в косяках дверей, под деревянными полами и мостками, в пустых сигаретных пачках, под железобетонными трубами, за батареями и подоконниками, за мусоропроводами, оторванными обоями, в щелях стен, в утеплителе, в сломанном телевизоре, в бутылке из-под пива, в шине, из которой сделали клумбу. За последнее жильцы этих вонючих домов готовы убивать наркоманов, но ничего не поделаешь: нужно разнообразие, нужно включать фантазию, чтобы каждый клад сделать уникальным, заложить так, что ни один черный копатель не найдет. Это вечная война: настоящий, посвященный шкуроход такие закладки лузгает как семечки. Двум этим балбесам до подлинных кладменов еще ой как далеко, но и «чайки», которые зарятся на чужое, пока не грозят: это тихий район на окраине, где раньше особо часто никто не бомбил, а значит, и шкурить тут левый никто не станет. Пока. Сами же покупатели, забрав свое, еще немного порыщут и уедут. Их карман уже будет греть доза, отбивая всякое желание делать что-то еще.
Начало положено, но никакого облегченного выдоха не последовало. Мысль «наконец-то в кармане ничего нет» начала теснить другая, не дающая усидеть спокойно: «А если найдет кто-то не тот, а там отпечатки пальцев».
Главное, что испытание пройдено. Девяносто баллов из ста возможных. Такси вот только вызвать теперь проблема. С одних ебеней в другие за копье ехать ночью никто не жаждет.
* * *
05:03
«Принял. Купи весы и упаковочный материал, деньги скину, киви или биткоин адрес дай».
22:39
«Два ненаход. Пушкина 14 и Магистральная 35, остальное ок. Следующий завтра вечером-послезавтра мб».
* * *
– Сука, – выдавил сквозь зубы раскрасневшийся от злости на такую наглость Андрей, смакуя первый звук в этом злом слове.
– Сам ты сука, – прогундосила в ответ сестра. Этот ее сельский говор раздражал. – Сказала же, что отдам все скоро.
В проеме дверей материализовался синий Сергей Константинович, очень любил он ввязываться в чужие дела. Услышит любой шум и прибежит. Тем более если дочь родную обижают. Вряд ли кому-то удастся предугадать, что же он выберет на распутье: метнется за бутылкой или на звуки ссоры. Постоит, озираясь, голову почешет и…
Бухал он запоями. Специфика работы такая: две недели пашешь как конь, неделю дома сидишь. Пьешь перед телевизором, ругая то Америку, то местных бояр. Дочка приготовит что-нибудь, принесет. Приятелей выдворит, если кто-то задержится или буянить начнет. Выхаживает потом пару дней, уколы ставит, а от этого балбеса – ничего не дождешься.
– Ты как с сестрой разговариваешь, осел? – прорычал Сергей Константинович. Вернее, он попытался прорычать, но сорвался почти до писка, дал, как говорится, петуха.
– Она у меня деньги своровала! Мне платить за учебу через неделю – край! – истерил в ответ Андрей, почти переходя на плач, сопровождая при этом свои слова активной жестикуляцией.
Сестра же отводила взгляд, так ни разу в глаза и не посмотрев с того момента, как Андрей обнаружил пропажу. Она тоже красная, но не потому, что в ней злость или ненависть со стыдом. Сестра «красная» по совсем иным понятиям.
– Да срал я на твою учебу, журналист хренов. Ты вообще. – Что еще за «вообще» – узнать не довелось. Андрей перебил:
– Я у тебя на учебу ни копейки не взял, понял? Когда я у тебя бабки просил, а?
– Ты в моем доме живешь! Скажи спасибо, что вообще из квартиры не выкинул. Захотела и взяла, и че ты сделаешь? А? – Сергей выпучил глаза на Андрея, по его мнению и так уже загостившегося в этом доме. – Что? Да нихуя ты не сделаешь! Отчислят – будешь на заводе хуярить!
– Да пошел ты!
На миг все замолчали, и Андрей тупо и грозно повторил:
– Нахуй иди, понял?
Начиналась привычная сцена бытового насилия, которую чаще слышно за стеной хрупкой панельки, отделяющей от чужих глаз, но вовсе не защищающей от ушей. Отец семейства намеревался ударить сына, замахнулся здоровенной лапой, которой годами то переворачивал
