Элли и арфист - Хейзел Прайор

том положении, чтобы ее купить. Мне не нужно денег за арфу. Совсем, никаких. Если бы она дала мне за арфу денег, это был бы уже не подарок, не так ли? Она бы не ценила ее так сильно. Я хочу, чтобы она ее ценила. Я хочу, чтобы она, эксмурская домохозяйка, ценила арфу, потому что в ее списке «успеть до сорока» есть пункт «игра на арфе», а какой смысл составлять список, если ты не делаешь того, что в нем отмечено? Это хорошая арфа, она из вишневого дерева. Вишня – не ее любимое дерево, ее любимое дерево – береза, но у меня нет арфы из березы. Тем не менее я подозреваю, что вишню она тоже любит. Это теплая и приятная древесина. К тому же на ней по-прежнему были носки вишневого цвета.

– Спасибо, Дэн… за вашу невероятную доброту. От всего сердца прошу меня простить. Я повела себя глупо, неразумно.

Мне хотелось, чтобы она перестала смущенно топтаться передо мной.

– Простите, что запутала вас и что передумала. Мне жаль, что я вообще взяла эту арфу.

Мне хотелось, чтобы она перестала извиняться.

– Это было неправильно с моей стороны.

Нет, нет и нет. В этом не было ничего неправильного. Ничего.

Но что я мог поделать?

Я забрал арфу с заднего сиденья ее машины и отнес обратно в амбар. Она следовала за мной. Я положил арфу на пол, в среднее из трех пятен света, появляющихся в помещении благодаря окнам в центре амбара. Она встала рядом с арфой, вздыхая и переминаясь с ноги на ногу. Остальные арфы стояли вокруг, тихие и бледные.

– Я приняла ваш подарок только потому, что у меня голова совсем не соображает, – сказала она.

Я взглянул на ее голову. Как по мне, так она была в полном порядке.

– Видите ли, у меня сегодня важная годовщина.

Я поздравил ее с юбилеем.

– Нет, не такая годовщина. В общем, ну… год назад умер мой отец.

Я сказал, что сожалею. Грустно, когда умирает отец. Уж я-то знаю.

Она откашлялась.

– Я до сих пор по нему скучаю.

Я спросил, не хочет ли она еще бутерброд.

Она покачала головой.

– Мы были очень близки, – говорила она. – А когда он заболел, стали еще ближе. Я часто сидела и читала ему, когда он уже не вставал с постели, и я помню, как он лежал, слушал и смотрел мне в лицо. Но однажды, ближе к концу, он сказал мне кое-что, о чем я думаю до сих пор.

Мне было тяжело смотреть на ее лицо, поэтому я сосредоточился на носках. Но краем глаза я видел ее левую руку. Ее ладонь ползла вверх по задней части арфы, поглаживая ее легким прикосновением. Потом ладонь отошла немного в сторону и зависла в воздухе. Ее пальцы беспокойным мотыльком порхали рядом со струнами.

Я чувствовал: то, что сказал ее отец, было для нее очень важно, иначе она не вела бы себя так странно. Но мне не пришлось спрашивать, что именно он сказал, потому что она продолжила сама:

– Он сказал, что иногда при взгляде на меня у него создавалось впечатление, что я плыву, просто плыву по течению. Он добавил, что в этом нет ничего удивительного, поскольку он сам любил плыть по течению и мечтать. Но, возможно, мне пора все прояснить и подумать о том, чего я хочу. Мне нужно выбрать себе мечту, какую угодно, любую из сотен, и попробовать воплотить ее в жизнь. Только одну. Если смотреть на вещи здраво, реализовать одну мечту вполне реально, если как следует постараться. Он сказал это, потому что не хотел, чтобы в конце жизни я была преисполнена сожалений. И тянуть долго нельзя, потому что никогда не знаешь, когда… Видите ли, он говорил о себе… После того разговора я составила список «успеть до сорока», у меня была целая куча мечтаний, и мне нужно было слегка сократить их число. Я вспомнила и задумалась об этом сегодня утром, а потом, когда перечитала свой список и поняла, что до сих пор не выполнила ни один пункт… Я случайно наткнулась на ваш милый амбар.

Ее голос звучал странно, как будто она запихнула себе в горло тряпки.

– Я, наверное, больше не буду сюда заходить, – сказала она.

Иногда я делаю то, что не должен. Иногда говорю то, что не должен, даже если это осознаю.

– Сыграйте. – Я указал на арфу.

– Не могу, – пробормотала она. Но ее рука продолжала гладить струны.

У каждой арфы свой уникальный голос, и я знал, что у этого инструмента голос очень мощный. Он мог зачаровывать и приводить в восторг, мог умолять и мог повелевать. Говорят, что некоторые звуки способны растопить даже каменное сердце. Если есть кто-нибудь, у кого такое сердце – в чем я сомневаюсь (насколько мне известно, сердца сделаны из волокнистых материалов, мешочков с жидкостью и насосных механизмов), – если у кого-то все-таки есть сердце, состоящее из гранита или кремня и, следовательно, не поддающееся плавлению, а способное расплавиться лишь под воздействием красивых звуков, то я уверен, что звуки моей вишневой арфы его бы растопили. Тем не менее у меня было ощущение, что в сердце Элли, эксмурской домохозяйки, полностью отсутствуют каменные компоненты. Я чувствовал, что ее сердце соткано из гораздо более мягкого материала.

– Сыграйте! – повторил я, и мне удалось еще раз заглянуть ей в лицо. Ее глаза казались влажными, будто вот-вот наполнятся слезами, а взгляд – мягким. Она протянула указательный палец и провела им по струнам. Они отозвались плачем, прозрачным и неистовым, таким же, как и в первый раз, когда арфа лежала на заднем сиденье ее машины.

Я ждал. Эхо нот застыло в воздухе между нами. Но, похоже, эксмурскую домохозяйку Элли еще требовалось убедить принять правильное решение. Убеждать – это не совсем мое, но на этот раз я поставил перед собой задачу в этом преуспеть.

Я говорил, смиренно глядя на ее носки. Я сказал им, что не возражаю, если она уйдет и вернется позже, потому что иногда для принятия решения требуется время. Но независимо от того, вернется она или нет, арфа принадлежит ей, Элли Джейкобс, эксмурской домохозяйке. Это ее арфа, и так будет всегда. Я никогда не забираю подарки обратно. Арфа будет стоять здесь, в моем амбаре, и ждать ее. Она будет стоять здесь и ждать, сколько потребуется. На мой взгляд, это прозвучало недостаточно убедительно, поэтому я добавил: арфа будет ждать, пока море