Школьный двор - Вера Кимовна Зубарева
Мы подошли к витрине, за которой стояли высокие кастрюли с несколькими сортами мороженого, и заказали себе по три шарика каждого сорта.
– Чем поливать будем? – спросила продавщица.
– Мне вишнёвым сиропом, – сказала я.
– А мне клубничным, – сказала Феля.
В последний раз, когда я была здесь с родителями, вишнёвый сироп кончился, и я вынуждена была заказать с клубничным, что испортило праздник. Теперь же любимого сиропа было навалом, хоть ведро заказывай, а праздника – пшик. Мы взяли в руки пиалы с мороженым и двинулись в зал.
– Ну, куда сядем? – спросила Феля, оглядывая пустые столики.
От такой свободы выбора даже дыхание перехватило. Вот бы на всех посидеть! Но нет, нельзя…
– Давай возле окна! – предложила я. Мне всегда хотелось возле окна. И ни разу не удалось. Вечно там кто-то сидел.
– Возле окна?! Скажешь тоже!
– А что?
– А то. Вот начнём лопать мороженое, а по улице директриса пройдёт. Увидит нас – и кранты.
– Чего это она вдруг по Дерибасовской ходить станет во время уроков?
– А ты чего по Дерибасовской ходишь во время уроков?
– Ну…
– Вот и она тоже.
Мы прошли в глубь зала и сели за столик в углу.
Мороженое было вкусным, но отсутствие ажиотажа притупило некоторые вкусовые качества. Когда ждёшь, волнуешься, что оно закончится и тебе предложат другое, которое ты не очень любишь, когда следишь за тем, кто сколько взял, и пытаешься сообразить, сколько ещё осталось, то обостряется не только зрение и нюх, но и вкус. Выделение слюны, например, очень тому способствует.
– Скучновато как-то, – сказала я, слизывая сироп с ложки.
– А на уроках что, веселее? – Феля строго посмотрела на меня. – Не умеешь ты наслаждаться свободой. На свободе всегда так – сначала скучновато, а потом привыкаешь. Вон, видишь, люди сидят на свободе, мороженое себе спокойненько едят, газетки почитывают, и никто не жалуется.
– Так то ж пенсионеры!
– Ну, пенсионеры. А у пенсионеров, что ли, не такая свобода?
– Да что ты заладила! Свобода, свобода… А что такое свобода, ты хоть знаешь?
– Знаю, конечно! Свобода – это осознанная необходимость.
– В смысле?
– В смысле, мы вот осознали с тобой, что нам необходимо сорваться с уроков, и пошли на казёнку.
– Ни фига себе! Откуда ты это знаешь?
– От папы.
– А он откуда?
– Из книги какой-то. У нас дома полно книг. Даже Шекспир есть в старинном издании с картинками и золотыми страницами.
– Вот это да! Так, наверное, Шекспир это и написал про свободу.
– Ну да, он! Как же я сразу не догадалась! В «Ромео и Джульетте» это было, точно! Ромео, когда к балкону подходит и Джульетта ему про своих предков говорит, что они, мол, с его предками враждуют, он и выдаёт ей, что свобода – это осознанная необходимость.
– А при чём тут это?
– А при том, что они потом взяли и без спросу поженились.
– Ну и ничего хорошего из этого не вышло. Видишь, чем всё закончилось.
Феля задумалась.
– Нет, наверное, я ошиблась. Это в «Гамлете» было. Он там спрашивает: быть или не быть? И вырывается на свободу.
– Так ведь и в «Гамлете» ничем хорошим не кончилось.
Мы взглянули на наши пустые пиалы.
– Ладно, встаём! – скомандовала Феля.
На улице было хорошо, солнечно, куда светлее, чем в нашем углу в кафе. Феля взглянула на часы, прищурив свои морские глаза.
– Куда теперь? – спросила я, понимая, что она подготовилась к казёнке основательно.
– В парк. Там сейчас красота, листопад.
Насчёт красоты Феля оказалась права. Парк Шевченко осенью – это что-то из Пушкина. Тихо, небо синющее, листья с позолотой мягко раскачиваются в воздухе, птицы в траве крошки выискивают. И столько всяких тропинок между кустами и деревьями, что, кажется, любая приведёт в волшебный лес.
– Слушай, а давай будем голубей гонять, – предложила Феля ни с того ни с сего.
– Это как?
– А вот так!
Она бросилась к стайке голубей, и они с шумом поднялись в воздух.
– С чего это ты голубей вдруг решила гонять? – спросила я, наблюдая, как они постепенно приземляются поодаль.
– Потому что это весело и свободу ещё лучше ощущаешь! – Она снова разбежалась и врезалась в гущу голубей. – Кшш!
Свободы в парке было действительно хоть отбавляй, куда больше, чем в городе, и возможности её испытать не шли с городскими ни в какое сравнение.
– Слушай, у меня в портфеле бутерброд лежит, – сказала Феля. – Давай будем голубей кормить!
– А гонять когда?
– А мы сначала будем кормить, а когда они вокруг нас соберутся, мы начнём их гонять. – Она открыла портфель, достала бутерброд и разломила на две части. – Хватай, это тебе.
Мы стали крошить хлеб, и через несколько секунд голуби окружили нас плотным кольцом, норовя выхватить хлеб из рук. Феля усмехнулась.
– Ну, теперь держись, – пробормотала она, бросая им последний кусочек.
Голуби, ничего не подозревая, ещё плотнее подступили к ней. И тут Феля издала какой-то гортанный звук типа индейцев из немецких фильмов и с хохотом ринулась на растерявшихся от неожиданности голубей. Они бросились в разные стороны, а Феля преследовала их и, как только они приземлялись, вновь норовила врезаться в их группки.
Как долго мы гоняли по парку – Феля за голубями, а я за Фелей, – сказать было трудно. О времени мы начисто забыли. Осталось только пространство и мы. Наверное, настоящая свобода и есть без примеси времени.
За беготнёй нам грозило прозевать всё на свете и получить за это дома хорошенькую взбучку, но тут в нескольких шагах от нас зашевелился куст, и из него выскочил мужик в чёрном плаще, с густо лоснящимися наподобие грачиных перьев волосами. Его непроглядные, как ночь, глаза впились в нас, и он быстро-быстро задвигал фалдами плаща, словно тоже хотел взлететь.
– Помчали, – шепотом, будто мы находились в переполненном кинозале, скомандовала Феля.
Мы синхронно повернули на сто восемьдесят градусов и рванули к выходу. За нами послышались развевающиеся фалды плаща.
– Не оглядывайся! – выдохнула Феля. – Добежим до главной дорожки, там люди.
Через минуту мы уже вылетели из зарослей на главную дорожку. Там действительно были люди.
– Ну всё, отстал! – сказала Феля, переводя дыхание.
У меня дрожали руки и ноги.
– Да ты не боись, – попыталась успокоить меня Феля. – Эти дегенераты обычно никого никогда не преследуют. Прячутся по кустам, а если на них прикрикнуть, то убегают, чтобы их не видели.
– А ты откуда знаешь?
– Я слышала, как папе один психолог рассказывал, когда пришёл к нам в гости.
– Тоже ещё нашёл о чём в гостях рассказывать, – фыркнула я.
Вдруг Феля изменилась в лице. Глаза у неё выкатились, и она заорала на всю улицу:
– Полундра!
Краем глаза я заметила чёрные фалды, вынырнувшие из переулка. Мы припустили что есть мочи.
– Так не бывает, так не бывает, – приговаривала на бегу Феля.
Мы бежали, ничего вокруг не замечая и глядя только под ноги, чтобы не споткнуться.
Неожиданно кто-то возник у нас на пути, перекрыв дорогу.
Прямо перед нами, раздвинув руки, стоял какой-то толстенный дед, на которого мы чуть не налетели.
– Куда это вы так мчитесь? От кого это вы убегаете и почему это вы не в школе? – грозно вскричал он, как Мойдодыр из мультика, наклоняясь вперёд всем корпусом и преграждая нам путь.
– Мы, мы…
Он сделал движение, словно желая сгрести нас в охапку, но мы вывернулись и с визгом бросились вниз по улице.
Дед отстал. Мы пробежали ещё немного и собирались уже остановиться, чтобы отдышаться, как из-за угла вновь вынырнули чёрные фалды.
Не раздумывая ни секунды, мы сорвались с места и понеслись во всю прыть.
– Так не бывает, так не бывает, – хрипела Феля на бегу.
Казалось, что это не мы бежим, а улица превратилась в эскалатор и несёт нас к Фелиному дому. Если бы это было на физре и Федора засекла бы время, она бы точно отправила нас на городские соревнования.
Мы влетели во двор, рванули дверь Фелиного парадного и взмыли на четвёртый этаж её высокого старинного дома, как на скоростном лифте.
Дома у Фели никого не было, кроме полусумасшедшей Мани, её двоюродной бабки. Феля трясущимся руками всунула ключ в скважину и отперла дверь. Почти так же молниеносно она её захлопнула за собой.
На стук выползла Маня из своей комнаты и стала что-то вякать.
– Маня, сгинь! – рявкнула Феля так, что покосилось зеркало на стене в прихожей.
