Два моряка - Константин Михайлович Станюкович
— Напрасно. Ты стала такая хорошенькая, что могла бы выезжать и сделать хорошую партию! — смеясь проговорил Сережа.
Нита вспыхнула. Этот тон не нравился ей. Поморщился и адмирал.
— Ну, ну, не сердись, Нита… Хочешь быть монашкой и ученой — твоя княжая воля.
И он обнял сестру.
Анна Васильевна не сводила глаз с Сережи — такой он казался ей красивый и элегантный. Она рассказывала о родных, о знакомых, смеясь говорила, что многие барышни ждут его не дождутся. Сережа весело улыбался и покручивал свои выхоленные усы.
А Максим Иванович слушал, приглядывался и только теперь заметил, какой Сережа франт, и его, старика, особенно неприятно поразил этот браслет на руке сына.
«Точно женщина — браслет носит!» — подумал он. Однако ничего не сказал.
Нита как-то испуганно переводила глаза с отца на брата.
— Ну, а ты, папа, как поживаешь? — спрашивал Сережа.
— Отлично поживаю, как видишь… Ты ведь знаешь, почему я вышел в отставку? — неожиданно спросил старик.
— Знаю, ты писал…
— Но ты тогда ничего мне не ответил…
— Что ж было писать? — уклончиво проговорил Сережа.
— Как что? Я ждал, что ты одобришь мое решение.
— Извини, папа, но я очень сожалел, что ты оставил службу… Ведь флот нуждается в хороших адмиралах…
— Ну, положим, нуждается…
Нита затаила дыхание. Она знала, что брат не одобрял решения отца и в письме к ней называл выход его в отставку «мальчишеством», тогда как она гордилась поступком отца.
— А если нуждается, — продолжал слегка докторальным тоном молодой человек, — то логичнее было бы, мне кажется, не оставлять флота… Извини, папа… Но я высказываю свое мнение, раз ты меня спрашиваешь…
— Конечно, спрашиваю… И нечего тут извиняться… Так ты считаешь, что мне следовало ехать к начальству и просить извинения за то, что я был прав? — спрашивал Максим Иванович, взглядывая на сына и вдруг чувствуя себя словно бы в положении подсудимого.
Вместе с тем старик почувствовал, что сын давно уже произнес свой приговор. Он это видел в снисходительном взгляде Сережи. Он это слышал в тоне его голоса. И прежний юнец Сережа словно бы пропал. Перед ним был основательный, не по летам практический молодой человек, который мог бы поучить его, старика, как надо вести себя.
— Сережа вовсе этого не думает, папочка! Не правда ли, Сережа? — вступилась Нита, как бы давая понять брату, что следует ему отвечать.
Сережа не соблаговолил ответить сестре и проговорил, обращаясь к отцу:
— Мне кажется, можно было бы устроить дело и без извинений, если они так были тебе неприятны, что ты из-за них бросил службу, которую любишь… В таких случаях всегда есть посредники, которые улаживают недоразумения… Но ты, папа, погорячился… Ты действовал под влиянием чувства, конечно, благородного, но из-за этого флот лишился превосходного адмирала! — прибавил Сережа.
Старик попробовал было улыбнуться, но улыбка вышла какая-то кислая. Однако он промолвил:
— Ты, может быть, и прав, мой милый… Даже наверное прав… Мы, старики, слишком впечатлительны и часто забываем правила житейской мудрости… Но с темпераментом ничего не поделаешь, Сережа… Я вот и вышел в отставку, и флот лишился, как ты говоришь, хорошего адмирала.
— Ты не сердись, папа, что я позволил себе откровенно высказать свое мнение…
— Что ты, Сережа! За что же сердиться? Ты просто благоразумнее меня, вот и все… Ну, рассказывай, голубчик, доволен ли ты службой?.. Полюбил ли море?..
Сережа признался, что моря особенно он не любит, но что служит добросовестно и на хорошем счету у капитана. Два года как он ревизором[13], после того, как прежний ревизор заболел и уехал в Россию.
— Хлопотливая эта обязанность… Напрасно ты согласился принять ее.
— Да, работы много, но раз капитан просил, я не счел возможным отказаться.
Сережа между тем взглянул на часы и подавил пуговку электрического звонка.
У порога каюты вытянулся молодой вестовой. По напряженной его физиономии и несколько испуганному взгляду сразу можно было догадаться, что этот белобрысый матросик с голубыми, слегка выкаченными глазами побаивается молодого лейтенанта.
— Узнай, скоро ли завтракать? — сухим и повелительным тоном произнес Сережа.
— Есть, ваше благородие!
Вестовой хотел было уйти.
— Постой! — резко остановил его Сережа.
Вестовой замер на месте и, не моргая, глядел на лейтенанта.
— Скажи буфетчику, чтобы накрыл три лишних прибора… Понял?
— Понял, ваше благородие!
— Ступай!
И этот резкий повелительный тон Сережи резанул ухо отца. Вспомнил он свое отношение к вестовым, вспомнил, какие преданные, славные были у него вестовые, как они бывали коротки с ним и нисколько его не боялись, и спросил сына:
— Давно он у тебя, Сережа?
— С самого начала плавания… А что?
— Нет, я так… Славное у этого матроса лицо… Доволен ты им?
— Ничего… Бестолков только очень! — небрежно кинул Сережа.
— Он из какой губернии?
— А не знаю… Не интересовался, папа… Я, признаться, с матросами не фамильярничаю… А то того и гляди забудутся…
— В наше время они не забывались! — проронил адмирал и замолк.
Через несколько минут вестовой, уже в нитяных перчатках, доложил, что завтрак готов.
— Папа, мама, пойдемте… Нита!..
Все они пошли в кают-компанию, где в ожидании гостей никто не садился. Адмиральшу и адмирала посадили на почетные места; около них сели капитан, приглашенный на завтрак в кают-компании, и старший офицер. Сережа сел рядом с сестрой, посадив около нее молодого лейтенанта с княжеским титулом.
Завтрак прошел оживленно. Пили шампанское за благополучное возвращение на родину. Чокались друг с другом, говорили спичи.
От Максима Ивановича, долго на своем веку плававшего и сразу умевшего уловить настроение кают-компании, не укрылось, что в кают-компании на «Витязе» не было той товарищеской связи, которая соединяла бы всех. Он заметил, что штурманские офицеры, доктор и несколько молодых моряков как бы составляют одну партию и не особенно расположены к другим офицерам, в числе которых был и Сережа. Чувствовалось, что отношение к нему далеко
